только вытерпеть ее до конца, как бурю на море или гнев отца, княжич прижался виском к мраморной глади, а потом передумал, спрыгнул с подоконника и затаился в том самом уголке, где уже побывал.
Опасность заполняла всю раковину Дворца, становилась все глубже. На дне ее мутно светился пурпурный зрачок. Больше не было погони, ибо тот, от которого хотел спастись княжич, теперь всегда бы двигался ему навстречу,мерцал бы в его глазах, как брошенная в прорубь ромейская монета. И Стимар, рано познав чужую мудрость, смирился.
Опасность уже поднималась на галерею по лестнице, быстро затопляя ступени. И вот наверху появились двое людей с факелами, а за ними -- много других людей. То были самые важные стражи Дворца -- экскувиты. Их шаги были сильнее и опаснее шагов спафариев. Они надвинулись на княжича, и факелы запылали над ним, окатывая его сверху теплом, словно хищным дыханием, и роняя вокруг на пол капли горящей слюны.
Стимар изо всех сил оттолкнул стену ногой и прыгнул прямо в рощу широко расставленных ног. Высокий рост экскувитов помог малому -- ни один из стражей не успел дотянуться до него рукой. Все они стояли слишком тесно для удачной охоты за шустрым зверьком. Бежать сквозь чащу от Коломира, притворившегося волком, было куда труднее.
Стимар уже выскочил из-под ног у стражей василевса, и уже опрокинулись перед ним ступени лестницы, когда на последнюю вдруг взлетел снизу маленький золотой орел, а за ним -- второй, точно такой же.
Княжич оцепенел.
Два маленьких золотых орла, развернув блестящие крылышки, цепко сидели перед ним на носках пурпурных сапог.
И сапоги двинулись навстречу Стимару. Он попятился, страшась поднимать глаза, ведь над сапогами возвышался великий золотой столп, окруженный пурпурным облаком, тихим треском крохотных молний и шелестом громов.
Стимар пятился, ошеломленный чудесными орлами, и стражи позади него расступались, не трогая.
Он отходил, пока ему в спину не вдавилась стена, предел пустоты. Тогда он осмелился поднять глаза и встретил взгляд золотого великана. Тот смотрел не поверх всего живого, как столп-Перун на холме, за Туровым градом, а прямо в глаза княжичу.
Великан был грозен и густобород, но не походил ни на отца, князя Хорога, ни на предводителя готов, Улариха. Много седых волн катилось по черноте его волос, нос был велик и крепок широкой горбиной, глаза были темны и спокойны. И в тех темных глазах княжич не увидел гнева.
Золотой великан молча рассматривал княжича и начинал добродушно улыбаться. Какое-то грузное, мягкое тело зашлепало позади него и появилось по правую руку, все в белом, рыхлое, круглолицее и почти безволосое.
Брезгливо дернув рукой, как кошка лапой, круглолицый человек отогнал в сторону стражника, факел которого оказался слишком близко от его лица, сразу заблестевшего потом. Метнув косой взгляд вверх, на своего повелителя, он затем обратился на Стимара. Слабое любопытство бстро тускнело в его водянистых глазах.
Золотой великан произнес на ромейском языке слова, совсем не напугавшие Стимара.
Девять лет спустя, уходя по межродовой меже все дальше от дома, на полночь, к Влесовой роще, он стал вспоминать эти слова и, наконец понимая их, начал повторять шепотом про себя. Ведь теперь княжичу предстояло вспомнить все чужие слова и сложить их в заговор, превративший его в волкодлака. Он поклялся, что найдет виновного -- в своей памяти, во сне или наяву...
-- Искали все, кроме меня одного,-- сказал тогда великан на своем ромейском наречии.
Голова круглолицего снова повернулась на туловище, как у совы, и заговорила по-женски высоким голосом:
-- Державный, случилось по естеству. Ведь с самой высокой высоты небес орлу заметна на земле самая малая тварь.
-- Это он? -- вопросил над княжичем золотой великан, неторопливо указав на него перстом.
-- Несомненно,-- кивнул круглолицый, который занимал во Дворце одну из самых высоких должностей -- должность хранителя императорской опочивальни.-- Будущий каган северских славян. Сын нынешнего кагана Хорога.
Стимар вздрогнул, услышав имя отца. И в тот же миг догадался, кто издавал в пустотах Дворца рев обложенного в чащобе зверя...
Между тем, великан повел носом, поглядел на мокроту в углу, у ног малого, и широко улыбнулся, показав ему свои крупные и плотные, как тын, зубы.
-- Волчонок долго продержался,-- сказал он.
-- Да, Державный,-- согласился хранитель опочивальни и попытался вылепить на своем тестоподобном лице улыбку куда более ласковую и добродушную, чем у самого повелителя империи.-- Весь Божий день. Голоден, должно быть. Руку откусит.
Пурпурные складки колыхнулись перед завороженным княжичем. Между складками затрещали искры-молнии, и во все стороны из просторных одежд великана стали разлетаться крохотные золотые птахи.
-- Плохая охота,-- усмехнулся великан и вдруг помрачнел.-- Всем убраться отсюда. Дайте ему место.
Не успел княжич изумленно вздохнуть, предчувствуя еще не заслуженную им свободу, как поток экскувитов отхлынул вниз с галереи и растекся по иным, неведомым пустотам.
Остались только трое: сам великан, под его правой рукой -- круглолицый толстяк и еще -- воин-экскувит с особым, алым, поясом. Воин держал в руке факел, пламя которого напоминало корону.
-- Дай ему меч,-- приказал великан экскувиту.-- Пусть почувствует силу. А мы посмотрим, на что он годен.
-- Василевс...-- испуганно пробормотал круглолицый.
Услышав это слово, княжич снова вздрогнул. Это слово произносил отец, с благроговением произносили Агатон и его ромеи. И вот к кому привело княжича долгое путешествие по реке и морю, а потом -- долгая погоня, а после погони -- двинувшаяся навстречу опасность. Теперь все кончилось -- и путешествие, и погоня, и опасность. Он теперь стоял перед самим василевсом. Сила ромейского василевса тянула его от самого Турова града, тянула как, водоворот в Свином
