Работал с Аней. Думал о необходимости активно — по поводу Дмитрия Ивановича.
Минералогические помещения для научной работы в Академии. В сущности, Президиум боится, чтобы не было резкого разрушительного отзвука со стороны диктаторов или диктатора. И эта неуверенность — может быть, основательная — объясняет все.
Разговоры — в анекдотах — о том, что всех тревожит: бессмысленный террор — можно погубить свою жизнь и близких без всякой вины. Сознают роковые влияния не поддающихся учету «стечений обстоятельств». Привыкнуть все-таки к такому состоянию не могут.
Многие смотрят в ближайшее и отдаленное будущее мрачно. Л.[105] (академик) «Человек идет к одичанию». Я совершенно иного — к ноосфере. Но сейчас становится ясно, что придется пережить столкновение, и ближайшие годы очень неясны. — Война? Я не верю в силу Германского фашизма - но столкновения демократии боятся больше его , это опасное положение.
Переход в ноосферу, вероятно, произойдет в параксизмах.
7 декабря, утро. Среда.
Вчера занимался — переделывал книгу.
Продолжаются аресты верующих. во всех городках. Ходят слухи о вздорожании с января — но что не будет дефицита нужных товаров, не советуют закупать.
Третьего дня небывалое увеличение охраны (военные) при повороте с Можайского шоссе на Воробьевы горы — наша обычная прогулка. Там прежде была дача Орджоникидзе или Енукидзе. Теперь говорят, там иногда Сталин. Резко бросается в глаза.
9 декабря. Пятница.
Огромное впечатление — отставка Ежова. Указывают, что он совершенно расстроил и военную работу, и саму полицию. Думают, сознательно. Блюхер был — когда говорили о его аресте - арестован «домашним образом» здесь в Москве в ...>[106] — целый месяц. Где сейчас, не знают[107].
Политика Литвинова (Польша—Япония) встречает общее одобрение. Рассказывают о назначении на ответственные оборонные военные должности — вместо знающих и старых военных — невежественной да еще еврейской молодежи. Точно нарочно. В ряде учреждений есть антисемитизм среди партийных. Мне кажется, сейчас на видных местах число евреев уменьшается.
Всюду недовольство недостатком всего необходимого и дороговизной. Но недовольство здоровое — связывают не с принципами, а с плохим подбором лиц, воровством и вредительством.
19 декабря, утро. Понедельник.
Вчера чувствовал себя хорошо. Письма. Читал много.
Был А.И. Яковлев - принес свою книгу, которую при поддержке Комарова ему удалось издать при непрерывном саботаже издательства Академии Наук[108]. Совершенно невозможное положение, когда не могут подбирать людей. Теперешний заведующий издательством никуда негодный — но его поддерживают влиятельные коммунисты. Это типичное явление, которое разрушает все.
Все больше углубляется у меня впечатление непрочности основ современного устройства России, а, может быть, строя. Во что обернется все, если не будет Сталина — Молотова, даже если не будет внешней войны...
Были Сербины. Он служит в учреждении, ведающем иностранной закупкой машин. За деятельности Ежова 60% сменилось. Назначены частью невежественные люди — таких очень много. Сейчас во главе — молодой, не знающий ни одного иностранного языка. Приехал недавно представитель американской фирмы — могли найти только одного представителя из начальства, знающего немецкий язык; знающего по-английски — никого. Американец по-немецки говорил с трудом. С 1937 главный привоз — из Англии и Америки. Впервые Германия отошла на второй план, резко пала.
17-го послал Вышинскому письмо о Мите, просил принять.
Письмо Чирвинскому[109]. Год продержали в Ленинграде в тюрьме. Вернулся в Кировск. «свобода» кроме некоторых городов.
Арест приближенных Ежова подтверждается. Немецкое радио сообщает, что, вероятно, и его постигнет участь его предшественника . Слушают, очевидно, немецкое радио. Его помощник Жуковский арестован.
«Nature» с замаранной статьей! Получил «New York Times» воскресный. Много нахожу для себя нового. Эти дни в газетах, кроме скудной иностранной хроники, нечего читать.
Как могли Чкалова не уберечь?[110]
20 декабря, утро. Вторник.
Вчера по телефону звонили от Вышинского (назначено свидание на сегодня) о Мите. Как бы хотелось чего-нибудь добиться.
Вчера был в Лаборатории. Холод — в некоторых комнатах надо сидеть в шубах.
Большой разговор с Веселовским. Рукопись Личкова Академией Наук до сих пор не получена. Я ему навел справку о «Monde Slave»[111] — прекращено с 1937 года и в Ленинскую библиотеку, и в нашу . Я считаю, что в этой работе Главлита, кроме глупости, есть и сознательное вредительство научной работе — невозможность правильно следить за ходом научной работы в области химии. Опять задержаны «Chemische Zentralblatt»! Пришел «Nature» с замаранной заметкой. Разрушается государственное, и военное, и научное строительство. Жизнь берет свое, но делается не maximum, a minimum.
Невежественная «общественность» из Института Штернберга[112] пыталась включить в состав Метеоритного Комитета болтунов и политиканов (наряду с приемлемыми). Вавилов[113] отстоял. Кадры тормозят все дело. С ними приходится бороться — а не искать у них помощи. Разлагают дело. Очень низкий по знаниям и способностям подбор молодежи, которая управляет кадрами. Главное их стремление — усидеть на месте.
21 декабря, утро. Среда.
Вчера был у Вышинского — о Мите. Ждал — с извинениями, что так пришлось. подчеркнуто любезно. Кроме меня, после моего ухода, какая-то не очень старая женщина с какой-то телеграммой.
Большая комната. Секретарь, по-видимому, тот прокурор (забыл фамилию), с которым я разговаривал по телефону. В комнате портреты: при входе направо — Ленин, Сталин, Молотов, налево — Калинин, Ворошилов, Ежов (sic.).
Дело Дмитрия Ивановича при нем. У него только начало. , основанием для ареста были — кажется, надо проверять, но серьезные показания ряда лиц, может быть, неверные. Дмитрий Иванович привлекался к национальному фронту[114], но к делу привлечен не был. Но вот Котляревский («Сергей Андреевич») тоже был приговорен к смертной казни и помилован. (О Котляревском подчеркнул с ...>[115] его показания?). Я говорю: «- Кажется, Котляровский арестован». «— Да, арестован». «Дмитрий Иванович тоже был министром[116] — но ...>[117] и политической роли не играл». «— Да, он политической роли не играл». Обещал следить за этим делом и смягчить , если будет осужден (сам это заявил). Об архиве — спросил, к кому можно . Обещал держать в курсе дела. Был любезен до конца.
Я видел раньше Вышинского издали и раз (до последнего процесса) вблизи. Меня поразили изменения — там (на Руставели) это был светски яркий, не больной человек — тут старик живой, но явно болезненный.
22 декабря, утро. Четверг.
Н.И. Влодавец[118] предложил мне подписать для «Правды» воззвание к научным работникам, которое составлено так, что важнейшей задачей ученых является возбудить в детях интерес к знаниям. Раболепство изгаживает и важную мысль о значении пропаганды научного интереса в детях. Я мог не подписать, но А.П. Виноградов и другие отказаться не могли[119].
Вышла (направить мне не могли из редакции — нет курьера) моя статья (Август) в «Докладах»[120]. Придаю ей значение: послал Агафонову, Прянишникову, Ярилову, Вильямсу, Роде[121], Прасолову и участникам работы.
Академия не может сместить типичного плохого коммунистического работника, заботящегося только о том, чтобы как-нибудь не попасться, а не о деле. Перестраховщик.
25 декабря. Воскресенье.
Рождество. В быту сохранилось. Если бы не было давления власти, ярко бы проявилось. Мне кажется теперь, что все это внешнее ...>[122] исчезнет, если не наступит реакция типа германской.
Удивительная попытка — чисто формальная — внедрения философии, реально мертвой и неподвижной. Ленин мог бороться против махизма и эмпириокритицизма — когда это было течение, живое общественно, а не
...>[123], как теперь. Статья в «Правде» представляется мне удивительной — воскрешение мертвых[124].
Вчера читал много. С Аней письмо Академии Наук о Мите для Берия.
Был Марк Бельговский. С ним о его летней поездке к Лысенко в Одессу - молодежь по командировке парторганизации. Впечатление неопределенное. Надо верить на слово. Но впечатление от окружения Лысенко плохое — карьеристы, не возбуждающие доверия. Отчеты не поставлены согласно современным требованиям.
30 декабря, утро. Пятница.
Вчера здоворье на границе. Но кроме адониса ничего не принимал и занимался. А думал очень хорошо.
Полный разгром Геологического Комитета — старых работников оставляют без работы. Все более убеждаюсь в бездарности и самомнении Кагановича.
31 декабря, утро. Суббота.
Рассказы о Киеве очень тяжелые — но жизнь идет и многое перестраивает по-новому, но не тому, какое возвещается, и, следовательно, свой процесс, в котором сознательный элемент переделывается.
