– Я пришёл, чтобы сообщить тебе, что всё уже почти готово для нашей свадьбы, моя бесценная избранница, – сказал Вук, с отчётливым ледяным призвуком выговаривая каждое слово. – Торжество состоится через месяц во дворце Её Величества. Я принёс примерное описание церемонии. – Он развернул перед Рамут папку с исписанными листками. – Вот здесь изложен ход праздника. Просмотри и утверди его, а если желаешь, можешь внести свои предложения. Её Величество обязательно их рассмотрит.
У него было вкрадчивое, подобострастное обхождение опытного царедворца, змеёй вползающее в душу, оплетающее клейкими тенётами витиеватой учтивости и лести. Мягко он стелил, но не окажется ли постель жёсткой? Рамут рассеянно скользила взглядом по строчкам, заполненным чётким, холодно красивым почерком, но суть читаемого ускользала от неё. Да не всё ли равно, что будет на этом торжестве? Вся эта навязанная роскошь давила на душу, как стальные кандалы. К чему это всё, если видение яркого мира с голубым чистым небом поглотил зловещий мрак? Рамут не могла взять в толк, отчего Вук так изменился, это ошеломило её и навалилось обездвиживающим недоумением. Какой Вук был настоящий – тот, с тёплой улыбкой, или этот – сладкоречивое чудовище с ледышкой в груди? Непонимание мучительно разрывало разум. Страницы с шелестом вздохнули и закрылись.
– Вук, прости, день сегодня был насыщенный... Ужасно устала и решительно ничего не соображаю, – проронила Рамут, возвращая папку.
Рука Вука мягко, но настойчиво надавила в противоположном направлении.
– Ты можешь оставить это у себя, госпожа. Если я пришёл в неподходящее время, прошу меня простить. – В поклоне глаза Вука коротко зажглись морозными искорками. – Прочти, когда тебе будет удобно, а я приду за ответом позже. Но помни, что сделать это нужно к определённому сроку, потому что если ты захочешь что-нибудь изменить, это должно быть известно заблаговременно, а не в самый последний день.
Вук стоял близко, но не касался Рамут, не пытался обнять или взять за руку. Он был безупречно учтив – чужой, холодный, непонятный.
– Сколько у меня времени на размышления? – спросила Рамут, растерянно вертя в руках папку.
– Будет замечательно, если ты примешь решение и поставишь подпись в течение пяти дней, моя несравненная госпожа, – ответил помощник Дамрад. – К этому сроку, если позволишь, я и приду за ответом. В котором часу тебе будет удобно меня принять? Чтобы и я не ждал понапрасну, и ты не была усталой и грустной...
При последних словах кривоватое подобие улыбки тронуло твёрдые губы Вука, но в его взгляде по-прежнему блестел непроницаемый иней. Плечи Рамут невольно свело дрожью, будто от дуновения сквозняка по голой коже.
– Я сама пока не знаю точно, чем и как я буду занята через пять дней, – проговорила она. – Я сейчас вступаю в Общество врачей, мне нужно подготовить доклад... Ума не приложу, как я успею и то, и другое. Но я постараюсь.
– Если не успеешь, не страшно, – подумав мгновение, сказал Вук. – Два-три дня сверх названного срока не сделают погоды. Но не позднее, дражайшая владычица моего сердца! После вносить изменения будет уже слишком поздно. Тебя устроит, если я приду за ответом около семи утра? Ты ведь будешь ещё дома?
Конечно, он тоже был весьма занятым господином, и точное время встречи имело для него значение. Если Рамут ещё толком не знала свой распорядок на ближайшие дни, то у Вука все дела были, безусловно, расписаны по часам.
– Я постараюсь быть дома в это время, – вымученно согласилась девушка.
– Ну, вот и прекрасно. – Вук взглянул на часы. – Ну что ж... Я бы почёл за огромное счастье лицезреть твою несравненную красоту и дальше, моя милая суженая, но мне пора на доклад к моей непосредственной начальнице. – С этими словами помощник Дамрад многозначительно двинул бровью и чуть поклонился. – Ты позволишь на прощание поцеловать тебя?
Рамут внутренне сжалась, но отказать будущему супругу ей показалось неловко – равно как, впрочем, и принять этот поцелуй. Сухие губы Вука в высшей степени осторожно и почтительно коснулись рта Рамут; это странное лобзание лишь весьма отдалённо напоминало нежность жениха к невесте. Тот Вук, с которым Рамут разговаривала во дворце Владычицы, может быть, и смог бы поцеловать по-настоящему нежно... У этого же всё было сухим и холодным: и взгляд, и губы, и пожатие руки.
После ухода Вука Темань не сразу смогла заговорить. Она долго смотрела в одну точку, и пламя камина отражалось в её пустом, остекленелом взоре. Дар речи к ней вернулся только после чашки отвара с добавленной туда половинкой стопки хлебной воды.
– Он ужасен, дитя моё... Это чудовище! Прихвостень Дамрад... Я бы скорее умерла, чем вступила в брак с таким, как он! – дрожащим шёпотом выдохнула она. – Я боюсь, очень боюсь за тебя! И сделать ничего нельзя, невозможно отказаться...
Рамут ничем не могла её утешить. Слова не подбирались, разлетевшись стайкой беспокойных птиц, онемевшая душа ныла и металась в недоумении. «Что это? Как это понимать?» – стучал в висках вопрос, назревая головной болью. Сейчас бы трубочку бакко, подумалось Рамут. Дым помог бы расслабиться... Но не ехать же на ночь глядя обратно в Общество!
Вернулась со службы матушка, и Темань, всё ещё пребывавшая под тягостным впечатлением от посещения Вука, со слезами уткнулась ей в плечо.
– Северга, это что-то страшное, это... Не знаю, что!.. Прошу тебя, давай уедем обратно, не надо этой проклятой свадьбы, не надо ничего!
– Ты чего, сладкая? – Матушка приподняла её лицо за подбородок, заглянула в заплаканные глаза.
– Он приходил к нам... Этот... Вук! – Темань измученно прильнула к ней, мелко дрожа.
– И что? – нахмурилась Северга. – Что он тебе сделал?
– Нет, ничего, – зажмурилась Темань. – Но ему и не нужно что-то делать... Достаточно просто посмотреть. Они с Дамрад – два сапога пара. Он ей под стать. Он просто кошмарен! И с таким чудовищем Рамут предстоит связать свою жизнь?! О... это невыносимо!
– Ты чересчур впечатлительна, малышка. – Матушка слегка чмокнула супругу в волосы над лбом. – Я смотрела ему в глаза и даже испытала в поединке. Мне он не показался таким уж чудовищным.
Темань, сославшись на дурное самочувствие, ушла в спальню, и Рамут с матушкой ужинали вдвоём.
– Как твои дела на службе? – спросила Рамут.
– Втягиваюсь понемногу, – кратко ответила Северга. – А у тебя как?
Девушка рассказала о сегодняшнем дне – о своих первых шагах на поприще столичного врача. Услышав, что Рамут уже успела проявить себя и даже заработать первые деньги, Северга одобрительно кивнула.
– Неплохое начало, детка. Ты умница. Вот видишь... А ты расстраивалась, что тяжело будет на новом месте. Такая дивная целительница, как ты, нигде не пропадёт и без работы не останется.
По своему обыкновению, Северга пропустила пару чарочек у камина. Рамут сидела рядом, но хмельного не пила: и без того голова пухла и болела от роя тревожных мыслей.
– Что-то Темань расклеилась опять, – задумчиво проронила матушка, теребя подбородок. – Вука испугалась... А чего он приходил-то?
Рамут протянула ей папку, оставленную будущим супругом. Матушка полистала, привычно хмуря суровые брови.
– Да, свадьба с размахом задумана... И что ты насчёт всего этого думаешь?
– Не знаю, матушка, – вздохнула Рамут. – И насчёт самого Вука тоже не знаю... В нашу первую встречу он был другим... Не таким, как сегодня. Я не могу понять, почему. Или я обманулась тогда в своих впечатлениях, или... Ума не приложу, что всё это значит.
– Другим? – Матушка плеснула себе ещё чарку, опрокинула в себя, закусила сыром. – Хм... Занятно, занятно.
Свои мысли она оставила при себе – просто молча смотрела на пламя, поигрывая кубиками льда в чарке. Тяжёлая задумчивость пряталась в тенях под её насупленными бровями, залегла в суровых складках у губ, застыла тусклой холодной сталью в глазах, уставившихся в одну точку.
– Запомни, детка, – вымолвила она наконец, под грузом своих раздумий медленно выговаривая слова, – если он посмеет тебя обидеть... или каким-то образом причинить вред... я не посмотрю на то, что он помощник Её Величества. Мой меч – его голова с плеч. Запомни это. Ты сильная девочка, тебе по плечу многое... Но если произойдёт что-то неприемлемое для тебя – не терпи молча, скажи мне. Я всё решу.
Рамут содрогнулась, мурашки холодными колючками оцарапали тело. Жёсткая, ледяная и неумолимая решимость в низком, хрипловатом голосе матушки не оставляла никаких сомнений: она не шутит. Никоим образом. И её меч молниеносно сделает своё дело, если Северга сочтёт нужным его использовать. И ей плевать на последствия: зверь-убийца готов пожертвовать собой в любой миг. Опустившись на корточки у матушкиного кресла, Рамут взяла её крупную руку с сильными, огрубевшими пальцами и покрыла поцелуями. От прикосновения её мягких губ Северга вздрогнула и пружинисто напряглась, будто бы приходя в боевую готовность.
