В. В. Ширмахера, завербованного в 1956 году, сначала попросили показать все письма, которые он получал из-за границы. Потом указывали на нескольких коллег, просили узнать, с кем они общаются, и спросить об их отношении к власти, к колхозам и т. д.
"Только я никак не миг разглядеть в этих людях врагов, - вспоминает он. - "Ух, как они маскируются", - говорил мне мой шеф из КГБ и ухватывался за какую-то неведомую ниточку, советовал мне тщательно наблюдать за человеком".
Однажды его направили в турпоездку в Германию. Ему дали задание следить за группой студентов и докладывать одному товарищу по имени Миша он официально ехал как рабочий какого-то завода. "Он всегда собирал вокруг себя туристов и рассказывал всякие веселые вещи (как потом оказалось, это был кадровый офицер КГБ). По возвращении из поездки мне надо было написать отчет. Написал - и получил большую взбучку, так как не написал про всех: кто куда ходил и с кем разговаривал. За мной, понял я, кто-то тоже тщательно следил".
Одессита Михаила выводили на определенных людей, к которым, не отталкивая их от себя, нужно было войти в доверие, а потом при встрече описать кураторам содержание разговоров. "Но эту организацию захлестнула волна бюрократизма, - считает Михаил. - Когда я понял, что ошибся, то стал успокаивать себя тем, что лучше я, чем другой, может быть, менее порядочный человек".
Уже упоминавшийся агент "Алик" из Хабаровска рассказывает о своем методе доносов:
"Информацию я поставляю довольно полезную, делаю это, начитавшись шпионских романов, почти профессионально, но иногда люблю пошалить: выдумываю несуществующие персонажи грозного шпионского вида, рассказываю о якобы имевших место попытках меня споить или подложить проститутку. ОНИ такие истории обожают и читают их взахлеб: почему же не доставить людям такое удовольствие?"
С него взяли письменное обязательство не разглашать подробности его сотрудничества. Он смог только написать мне, что "КГБ путем внедрения агентов в различные неформальные организации следит за их работой и в меру сил ведет дело к их подрыву". На Украине это, прежде всего, было движение "Рух".
А вот какие задания пытались - правда, по его словам, безуспешно, взвалить на Сергея Петровского из Санкт-Петербурга, когда он служил в армии:
"Встреча с оперуполномоченным особого отдела капитаном Н. произошла у меня 24 декабря 1974 года в Москве. В армии я вел дневник и не мог не зафиксировать в нем это событие. Фамилию этого капитана я не помню: в полку он был известен по прозвищу "Молчи-молчи".
Его кабинет находился на нашем этаже, в конце коридора. Я постучал и вошел. Офицер предложил мне сесть и "расслабиться". Затем он уточнил некоторые детали моей биографии.
Я в это время был активным комсомольцем, с 6-го класса проводил политинформации и был на сто процентов оболванен коммунистической пропагандой.
Особист вдруг спросил: "Знаете ли вы, чем занимаются сотрудники особых отделов?" Я шутливо ответил: "Ловят шпионов". Капитан начал терпеливо объяснять мне, что главная задача особых отделов - выявлять и обезвреживать своих, "внутренних врагов Советской власти".
Нашего Особиста интересовали:
1. Те, кто высказывал критику в адрес КПСС и правительства СССР.
2. Те, кто слушал западные "голоса".
3. Те, кто имеет контакты с иностранцами.
4. Те, кто читает книги и брошюры, изданные за рубежом или нелегально в СССР (например, "Архипелаг ГУЛАГ")..."
Но были и задания другого рода. Вот - еще один аспект работы на КГБ, о котором сообщил мне доктор геолого-минералогических наук В. Ю. Забродин, который считает себя не сексотом, а добровольным помощником КГБ.
В 1981-83 годах он руководил геолого-минералогическим музеем в Хабаровске, который очень часто посещали иностранцы. Куратор из КГБ просил его после этих посещений писать отчеты, чем интересовались иностранные посетители, какие вопросы задавали. Он в этих просьбах не видел ничего особенного, так как этим занимались и его предшественники. Да и все, наверное.
Но в 1993 году куратор обратился к нему с просьбой об оказании более серьезной помощи: речь зашла об экономике.
Наступала эра Андропова и борьбы с коррупцией.
"Из разговоров с друзьями, - пишет В. Ю. Забродин, - мне стало известно, что сотрудники КГБ сыграли решающую роль в борьбе с мафией в Краснодаре и других местах".
Его куратор рассказал ему, что в КГБ создан специальный отдел по борьбе с экономическими преступлениями: милиция оказалась сильно коррумпированной.
"Я спросил у него, а чем бы я сам мог помочь в этой борьбе? Он ответил: "Мы хотели бы получить от вас независимое экспертное заключение - в форме изложения вашего личного мнения - по тем или иным интересующим нас вопросам". Как водится, он обратился к моему гражданскому долгу, к сознательности и т. п. Я не видел особых причин отказываться от такой формы сотрудничества и дал соответствующую подписку, выбрав себе, как у них принято, конспиративную фамилию".
Согласился, дал подписку, выбрал себе псевдоним, подальше?
"Меня начали грызть сомнения: не будут ли от меня добиваться сведений о людях, представляющих интерес для КГБ? Недоверие к этой организации (по крайней мере, к той ее части, которая выполняет функции политической полиции) у большинства из нас в крови, а у меня к тому же был репрессирован дед. Поэтому я не исключал, что в случае отказа поставлять КГБ интересующие их сведения, они специально будут распространять обо мне сведения, что я стукач, а это, естественно, повлекло бы разрыв отношений со многими из моих Друзей, особенно из тех, кто был близок к диссидентским кругам".
Что же он сделал, услышав подобное предложение? То, что только и можно сделать в подобной ситуации - он поставил в известность об этом предложении всех своих друзей не только у себя в городе, но и в разных городах страны:
"Конечно, я нарушил условия, оговоренные в подписке о сотрудничестве, но другого выхода я не видел. Мои друзья приняли все это к сведению".
Ну, а что дальше?
Два или три раза от В. Ю. Забродина КГБ пытался получить сведения о людях, ему близких, но он категорически отказывался говорить на эти темы. И эти личные темы его куратор перестали затрагивать.
"Что же от меня реально получил КГБ? Во-первых, попросили написать, какие виды материального сырья Дальнего Востока могли бы представлять интерес для соседних государств - Китая, Японии, Кореи. Когда я сказал, что являюсь специалистом по экономике минерального сырья, мне заявили, что это не имеет значения, так как такого рода оценки даются несколькими не связанными друг с другом экспертами, а лишь только потом они сводятся вместе и докладываются руководству:
Вряд ли в этом вопросе я оказал существенную помощь государству и КГБ в его контрразведывательной работе.
Второй круг вопросов был связан с получаемыми мною материалами из-за границы. Я - действительный член Международной ассоциации планетологии, и поэтому много лет получаю из Института лунных и планетных исследований (США) 3-4 раза в год специализированный журнал и разного рода информацию. Меня попросили написать заключение - стоит или нет их переводить и издавать на русском языке. По правде сказать, ни одной работы, изданной по-русски, я так и не увидел, несмотря на то, что мои отзывы о них были положительными.
Наконец, третий круг вопросов лично для меня представлял большой интерес. Он включал мои соображения о состоянии науки в стране и, в частности, на Дальнем Востоке. На составление записок по этим вопросам я потратил много времени, так как надеялся, что если мои соображения поступят к руководству страны по линии КГБ, то к ним прислушаются. Но все оказалось глухо: мои записки никакого воздействия не оказали.
У меня крепло убеждение, что мое сотрудничество нужно было КГБ только для галочки, и мои записки, в лучшем случае, хранятся в каких-нибудь покрытых пылью папках, поскольку ни в организации научной работы, ни в организации геологической службы улучшений так и не произошло".
И хочу процитировать последние строчки письма Владимира Юрьевича Забродина:
"Мне 54 года. Я убежденный беспартийный в отношении всех существующих в стране партий. Сотрудничество с КГБ не принесло мне никаких выгод. Денег или подарков мне не предлагали. Правда, трижды куратор уговаривал меня принять участие в международных симпозиумах у нас и за рубежом, но я, по понятным причинам, отказывался. Безусловно, это в какой-то мере отрицательно сказалось на моей научной работе, но я рассматриваю этот отрицательный результат как плату за мое сотрудничество с КГБ и виню в этом только себя".
Я понимаю чувства Владимира Юрьевича.
Нет, он не делал ничего плохого, и совесть его чиста. Но почему, почему же даже сейчас, когда уже прошло время и он может открыто рассказать о своем безобидном, в принципе, сотрудничестве с КГБ, такой горький осадок остался в его душе?
