- Что тебя беспокоит? - Спросил Вадим.
- Не люблю, когда меня заставляют торопиться, - объяснил Греч. - Но с другой стороны, и выхода не вижу. У меня, как ты понял, форс мажор образовался. Придется сегодня пожар тушить... Но и полковника твоего так просто отпускать не хочется. Он ведь как только про Кабарова узнает, сразу же на "казарменное положение" перейдет.
- Рискнем? - Предложил Вадим, которому и самому не слишком хотелось сейчас спешить. Поспешишь, людей насмешишь, не так ли?
"Так, - кивнул он мысленно головой. - Да, не так, потому что как бы этот "смех" нам кровью не вышел".
Но и он, на самом деле, понимал, что, если не сейчас, то, возможно, уже никогда. Этой ночью, ему впервые за все время гона удалось перехватить инициативу, но что случится завтра? И Давида, как назло, он услал в Итиль ...
- Рискнем? - Спросил он.
- А что нам остается? - Пожал плечами Греч. - Бери оружие, и поехали. "Авось" ведь тоже еще никто не отменил.
2.
"Интересные дела... " - Вадим сам не верил, что такое может случиться на самом деле, но факт. Или и впрямь кто-то на небесах забыл отключить пресловутое русское "авось", или сегодня был объявлен великий "день дураков", которым, как известно, везет, или ему, Реутову, начали подыгрывать такие силы, которые по иудейской традиции по имени не называют.
Они приехали на Кронверкскую перспективу в 5.10 утра и заняли позицию среди деревьев Владимирского парка, откуда хорошо были видны те четыре особняка, в одном из которых, по словам Кабарова, возможно, проживал полковник Рутберг. На сколько удалось понять из витиеватых - с многочисленными отступлениями, перемежающимися то строками из Пушкина, то отрывками из Корана - объясненийжандармского майора, с Моисеем Ароновичем Рутбергом того связывали некие сложные, впрочем, так и оставшиеся не озвученными, отношения зависимости, связанные с еще менее проясненными обстоятельствами кабаровского прошлого. При этом, ни того, где точно служил полковник, ни того, какое звание он носил на самом деле, Кабаров, похоже, действительно не знал. Впрочем, создавалось впечатление, что боится он Рутберга не по-детски, и что возможностями таинственный Моисей Аронович обладает просто нечеловеческими. Однако один реальный факт - если не считать, разумеется, имени полковника, которое могло быть и вымышленным - майор все-таки сообщил. Пару раз он встречался с Рутбергом на Кронверкской перспективе, недалеко от дома балерины Лисневицкой, и полагал, что и полковник проживает в одном из близлежащих старинных особняков.
И вот, не прошло и полутора часов ожидания, как открылась парадная дверь в одном из этих красивых и ухоженных домов, и на улицу вышел хорошо запомнившийся Реутову по первому их свиданию человек. Время для этого района было еще раннее. И если движение по Кронверкской и смежным улицам было уже достаточно интенсивным, то здесь лишь изредка проезжали случайные машины, а прохожих - если не считать, разумеется, подметавшего улицу дворника - не было вовсе. Невысокий и худощавый Рутберг, одетый в фетровую шляпу и темное, застегнутое на все пуговицы пальто, оказался, таким образом, здесь и сейчас едва ли не в полном одиночестве. Как ни странно, на улице его никто не ждал. Не было ни машины, ни охраны, и, закурив неторопливо, длинную сигару, полковник неспешным"прогулочным" шагом отправился в парк, прямо навстречу своей судьбе.
Он прошел по аллее, остановился на мгновение на перекрестке, как бы решая, куда теперь направиться, и свернул направо, то есть именно туда, где находились Реутов и Греч.
- Не нравится мне это, - тихо сказал Марик, снимая с предохранителя свой пистолет.
Реутову все это тоже не нравилось, но никакого разумного объяснения происходящему, кроме идиотского "повезло", у него не было. Но и обострившееся за последние дни чувство опасности молчало.
- Такое впечатление, что он сдаваться идет, - сказал он то, что пришло ему вдруг на ум.
- Есть в этом что-то, - кивнул головой Греч.
- Знаешь, что, - сказал он через мгновение, наблюдая за неспешно "гуляющим" Рутбергом. - Иди-ка ты один. А я прикрываю. Идет?
- Пожалуй, что так, - Реутов тоже снял с предохранителя свой марголин и, опустив левую руку с пистолетом в просторный карман куртки, пошел навстречу полковнику.
Рутберг заметил его, когда Вадим был уже метрах в пятнадцати от него, но не сделал никакой попытки избежать встречи. Напротив, он даже кивнул, но не Реутову, а как бы самому себе, своим мыслям, и сделал это так, как если бы был вполне удовлетворен увиденным.
- Доброе утро, Вадим Борисович, - сказал он, когда расстояние между ними сократилось настолько, что можно было е говорить, не повышая голоса.
- Доброе утро, Моисей Аронович, - ответил Вадим, рассматривая при свете дня спокойное худое лицо полковника.
- Вы, я вижу, уже вполне адаптировались, - Рутберг рассматривал его с не меньшим интересом, не забывая между делом попыхивать сигарой, которую изо рта так и не вынул.
- В каком смысле?
- В прямом, - ответил Рутберг. - В самом, что ни на есть, прямом. Вам сколько лет?
"Ловушка? Зубы заговаривает?"
- Пятьдесят два, - сказал Реутов. - Или забыли?
- Ни в коем случае, - спокойно ответил полковник. - Я ваше личное дело наизусть знаю.
- Вот как ...
- Вот так. И кстати, не извольте тревожиться, профессор, это не ловушка. Вернее, ловушка, но совсем не в том смысле, как вы думаете. Я здесь один. А у вас кто-нибудь ведь там есть?
- Без комментариев, - ответил Вадим, пытаясь сообразить, что этот сукин сын имеет в виду.
- Хорошо, без комментариев, - согласился Рутберг. - Но учтите, времени у нас в обрез. Полчаса, не больше. Потом придет машина с охраной, и вам придется ретироваться.
- Вы так уверены, что я уйду один? - Едва сумев скрыть удивление, спросил Реутов.
- Ну не дурак же вы, - усмехнулся Рутберг. - Вы что же думаете, вам с вашим аргентинским другом просто так удалось с баржи уйти?
- Нет, разумеется, - усмехнулся в ответ Вадим. - Это же вы нас оттуда выпустили по доброте душевной.
- О доброте не может быть и речи, - возразил Рутберг. - Одна прагматика и собственный интерес, но вы правы, я и выпустил.
- Объясните, - предложил Реутов.
- Объясняю, - по-прежнему спокойным ровным голосом сказал Рутберг. - Бессмысленный в обычном случае электрошок, половинная доза "вирумина"1, наручники на достаточно тонкой штанге, отсутствие охраны в трюме... Неужели недостаточно?
#1Вирумин - название "сыворотки правды, очевидно, образованное от латинского verum (правда, истина).
- Вы хотите сказать, что подстроили мой побег?
- Ну подстроил, это, пожалуй, громко сказано. Я сделал его возможным, исходя из предположения, что вы именно тот, о ком я думал, и, следовательно, такой возможностью воспользуетесь. Я мог, разумеется, ошибаться, но жизнь показала, что риск был оправдан.
- Как-то это у вас слишком хитро ...
- А мы, евреи, вообще хитрые, - снова усмехнулся Рутберг.
- Говорите, - предложил Реутов, у которого сейчас было слишком много вопросов, чтобы задать полковнику, если, конечно, он и в самом деле был полковником, хотя бы один.
- Первое, - сказал, казалось, совершенно не удивленный Рутберг. - Моя фамилия Рутберг, и зовут меня, соответственно, Моисей Аронович. Я генерал-майор и моя официальная должность - заместитель начальника Третьего управления императорской канцелярии.
- А не официальная? - Реутов вполне оценил интонацию полковника, оказавшегося, на самом деле, генералом, и задал именно тот вопрос, который тот хотел получить.
- А не официально я член коллегии Инфармоционно-Аналитического центра при министерстве промышленности и технологии.
- Никогда не слышал.
- Не удивительно, - кивнул Рутберг. - Это секретное подразделение, которое подчиняется напрямую ... Впрочем, пока это излишняя информация.
- Что, во-вторых? - Спросил Реутов, отметив, что позже, если это "позже" для него состоится, ему необходимо будет тщательно проанализировать этот разговор. Недоговорки Рутберга тоже были информацией и, возможно, даже более ценной, чем то, что он произносил вслух.
- Вы слышали когда-нибудь о работе комиссии Ширван-Заде? - Вопросом на вопрос ответил генерал.
- Нет, - не моргнув глазом, соврал Реутов.
- Была такая сенатская комиссия в конце шестидесятых ... К сожалению, у меня нет сейчас текста отчета этой комиссии ... Так что вам я могу только пересказать ее содержание, но не сейчас, разумеется, а несколько позже, когда нас не будет поджимать время.
- Но что-то вы же мне скажите и сейчас, не так ли?
- Так, - кивнул Рутберг. - Речь там идет об очень серьезных вещах. Очень, Вадим Борисович, - подчеркнул Рутберг интонацией свои слова. - Настолько серьезных, что можно говорить уже не о государственных интересах, а о безопасности каганата в самом прямом смысле этого слова. Вы меня понимаете?
