Джамаль жил в нем. Бен думал о глазах и губах Джамаля, о густых потрескивающих волосах. И от этих мыслей его охватывало жалкое, тягостное ощущение, подобного которому он никогда прежде не знал: горячий, влажный комок чувств, непроницаемый, шипящий от страха, надежды, стыда, хотя сам комок состоял не из этих эмоций. Он туго поворачивался в животе Бена. Пугал его. Это была не любовь, не такая, какой он ее представлял. Это походило скорее на его представления о раке — раке, который убил жившую по соседству с ними миссис Маршалл, о комке обезумевших клеток, которые, как выразилась мама, «съели ее». Подобно раку, комок и был им, и не был. Он поедал Бена, все больше заменяя собою то, что съел.
1993
Конни хотелось, чтобы Бен делал в точности то, что она ему говорит. Она стояла на причале, упершись кулаками в бедра, хорошенькая и придирчивая, испещренная бликами отражаемого водой света. Конни питала веру настоящей спортсменки в дисциплину, в силу организованного движения.
— Круговой разворот! — крикнула она.
Бен, находившийся в парусной лодке футах в тридцати от причала, чувствовал, как сильно ей хочется запнуться и стать. Как хочется надуть его. Ему потребовалось меньше двух дней, чтобы понять всю леность лодки, ее потребность провести жизнь дремля, тычась носом в край причала. Лодку следовало запугивать и улещать. Она была комнатной собачонкой. А он-то на-воображал себе волчару, бегущего машистым шагом по блестящей, исчерна-синей воде. Рассекающей ее совершенным когтем.
— Это не лодка, а свинья! — крикнул он.
— Круговой разворот, — ответила Конни.
Парус «Рыбы-луны» повернулся, надулся, засветился, и на миг Бен полюбил лодку за ее сдержанную, но упрямую жизнь. Даже у комнатной собачонки случаются мгновения животной уверенности в себе, беспощадной грации.
— Хорошо! — крикнула Конни. — Теперь поворачивай к бую.
Бен повернул к бую, миновал его, повернул назад. Повисел, выправляя гик, над спокойной водой. В лодке всегда находилось что делать. Он почти чувствовал, что ей требуется. Оказывается, он обладал инстинктом яхтсмена, автоматическим пониманием того, как парус отзывается на ветер.
— Снова к бую! — крикнула Конни. Бен повернул к бую, прошел мимо него, легко развернул лодку. Взглянул на причал, на горстку крытых серым гонтом домов, на светлый полумесяц пляжа. Там, на пляже, ожидал своей очереди Джамаль. Стоял на песке, костлявый, в просторных белых джинсах, сцепив на загривке коричневые руки. Джамаль смотрел на воду, на Бена в лодке. И Бен заставил себя думать о ветре, наполняющем парус. Думать о Конни, готовящейся выкрикнуть следующую команду.
Потом настал черед Джамаля. Бен стоял на причале, наблюдая. У Джамаля дар яхтсмена отсутствовал, но даже в беспомощности своей он сохранял балетную точность движений, дерзкую властность. Парус дрогнул, потерял ветер. Конни, чашей приложив ко рту сильные, короткопалые ладони, вопила, требуя кругового разворота. В лодке Джамаль выглядел невозмутимым и обреченным, как юный принц. Солнце вспыхивало на гладких, медового тона мышцах его спины, на черном проволочном мотке волос.
— Круговой разворот! — кричала Конни. Джамаль устал. Когда линь выскользнул из его рук, он улыбнулся своей обычной застенчивой, понимающей улыбкой. Весь мир был немного смешным, трогательным и странным.
— Твой кузен схватывает все медленнее, чем ты, — сказала Конни.
— Он просто не спешит делать то, что ему велят, — ответил Бен.
— Неплохо сказано. Джамаль! Ложись на другой галс.
— Он станет делать только то, что захочет сделать сам, — сказал ей Бен.
— Не только — пока мне платят хорошие деньги за то, что я учу его ходить под парусом.
— Ну, желаю удачи, — ответил Бен.
В конце урока, когда Конни показывала Бену и Джамалю, как увязывать парус, приехал их дед: вылез из машины и встал в самом начале причала, глядя на воду и кивая с таким видом, точно залив и небо вели себя именно так, как он им велел. Бен оставил Джамаля и Конни заканчивать увязку паруса и побежал к деду, чтобы окунуться в мутное облако его одобрения.
— Ну что, понемногу превращаешься в моряка? — спросил дед.
Бен знал, что на это ответить.
— Я хочу попробовать лодку побольше, — сказал он.
— Не сомневаюсь. — Лицо деда пошло довольными морщинами. Лицо покрывали расщелины и трещины, в одних местах оно выветрилось, в других уплотнилось. Временами казалось, что оно избавилось от человеческих свойств и обрело геологические. Дед производил впечатление горы — с такой же, как у нее, волей и строением и жизнью, продолжавшейся так долго, что она отмылась дочиста. Впечатление гранитной поверхности, гладкой, как только что выметенный пол: деревья на ней не росли, один лишь мох, цеплявшийся яркими пятнами за камень. В присутствии деда у Бена расширялась грудь — точно он дышал горным воздухом.
— Я знаю, как управлять парусом, — сказал Бен. — Уже знаю, а эта «Рыба-луна» попросту свинья.
Старик положил на плечо Бена ладонь. Пальцы у него были толстые, как канаты.
— Закончи учебу, — сказал он. — А после подумаем о лодке побольше.
— Мне хочется выйти из залива, — сказал Бен. — В океан.
— После всего-то двух уроков? — улыбнулся дед и сжал плечо Бена. Ветер взъерошил и снова разгладил отливавшие сталью пряди его волос.
— Я бы справился, — сказал Бен.
— Верю, приятель. Ты способен справиться с чем угодно.
По причалу шли закончившие работу в лодке Конни и Джамаль. Шли бок о бок и казались полным комплектом, парой существ, противоположных настолько, что они принадлежали одно другому — крепкая, властная блондинка и кофейного цвета мальчик, чья сила коренилась в молчаливости и неспособности думать об отступлении. Они походили на двух врагов, чьи битвы тянулись уже так долго, что им невозможно стало жить друг без друга.
— Ну, как они справляются, Конни? — спросил дед.
Конни помолчала, улыбаясь. Бен понимал: она невзлюбила Джамаля не за то, что моряк из него получится навряд ли, но за то, что он таков, каков есть. Маленький, темнокожий и независимый.
— Хорошо справляются, мистер Стассос, — наконец ответила Конни.
— Вот этот малый говорит, что хочет попробовать лодку побольше, — сказал дед и хлопнул Бена по плечу. — Думает, что уже умеет управляться с парусом.
Глаза Конни потемнели. Светлые веснушки осыпались в лифчик ее купальника.
Бен сказал себе: захоти этого. И подумал об историях, которые мог бы рассказывать, возвратившись домой, Эндрю и Тревору.
— У Бена хорошая хватка, — ответила Конни. — Из него может получиться настоящий моряк.
— Вот и я так подумал. Отчасти поэтому все мы и притащились сюда нынешним летом. Пора выпустить мальчика в плавание.
— Пусть сначала закончит с «Рыбой-луной», — сказала Конни. — Он должен отработать положенные часы, еще три дня. А потом можно будет перевести его на лодку побыстрее.
— Этот малый не любит ждать, — сказал дед. Его распирала гордость — как рой пчел распирает древесное дупло. — Быстрее и больше — вот его девиз.
Джамаль стоял рядом с ними, горделивый, тихий и наполовину невидимый. Смотрел в причал, ожидая, когда закончится этот эпизод и начнется следующий. Его глаза принадлежали только ему. Тень его касалась Бена.
Вечер был синь и прохладен. Клочья облаков, заостренные, обрывистые, как кусочки чего-то разбитого вдребезги, перенимали последний оранжевый свет ушедшего солнца и покрывали тонкой, мерцающей пленкой заливные отмели. Бен и Джамаль брели босиком среди черно-зеленых клубков водорослей и камней, жирных и зловонных, как спящие моржи. В оставленных отливом озерцах метались под прошитой оранжевыми нитями рябью тени мелких рыбешек.
— А здесь дельфины водятся, — сообщил Джамаль.
— Нет их здесь.
— Они приходят за рыбацкими судами. А по ночам резвятся в заливе.
— Ты сумасшедший.
— Это ты сумасшедший.
— Для дельфинов тут слишком далекий север.
Джамаль помолчал, размышляя.
— Я видел одного прошлой ночью, — сказал он. — Выпрыгнул прямо вон там.
— Ну, ты точно спятил.
— Вилл приезжает, — сказал Джамаль.
— Да нет. Его пригласили, но он отказался.
— Он передумал. Я слышал, как мама разговаривала с ним по телефону.
— У меня от дяди Вилла мурашки по коже бегут, — сказал Бен.
— Почему?
— Просто бегут, и все. Да и дед его не любит.
— Он же сын дедушки.
— Это не значит, что они обязаны любить друг друга.
— Мне Вилл нравится.
— Тебе все нравятся.
— Не все, — сказал Джамаль.
У Бена вспыхнули уши, кровь тоненько запищала в них.
— Я-то нравлюсь, — сказал он.
Джамаль наклонился, подобрал что-то с песка.
— Смотри, — сказал он. И показал Бену пластмассовую головку — безволосую, безглазую, обесцветившуюся добела.
— Ишь ты, — произнес Бен. Джамаль вечно что-нибудь находил: кости животных, деньги, разрозненные игральные карты, тонкий золотой браслет. Похоже, он просто умел видеть их, выдергивать из пустого ландшафта.
