— Да, это так.
— Я считаю аморальным то, что правительство, аннулируя один из важнейших правозащитных актов за всю американскую историю, в то же время препятствует принятию закона Магнитского.
Он подумал, а затем прямолинейно ответил:
— Вы совершенно правы, и с этим надо что-то делать.
— Но что можно предпринять?
— Вот что я думаю. Мы заявим правительству, что не одобрим отмену поправки Джексона—Вэника, если они не перестанут препятствовать принятию закона Магнитского. Уверен, что Джон, Бен и Роджер[1] поддержат меня в этом.
— Это будет сильным ходом. Спасибо вам.
— Нет, Билл, это вам спасибо за все, что вы делаете.
Затем Либерман повернулся к своим советникам, попросил одного из них напомнить ему составить соответствующее письмо и ушел, а мы с Джулианной остались стоять среди шума и суеты зала.
Через несколько секунд я повернулся к своей спутнице:
— Мне это не приснилось?
— Нет, Билл. Вот так делаются дела в Вашингтоне. Поздравляю!
Либерман сдержал слово и несколько дней спустя вместе с другими инициаторами закона Магнитского направил письмо председателю финансового комитета сената, сенатору от штата Монтана Максу Бокусу. Подобно тому как сенатский комитет по международным отношениям должен был одобрить и внести на голосование закон Магнитского, финансовый комитет сената должен был сделать то же самое в отношении законопроекта об отмене поправки Джексона—Вэника.
В их письме было сказано: «В случае непринятия закона Магнитского мы будем выступать категорически против отмены поправки Джексона—Вэника».
Зная принципы работы сената, можно было приравнять это письмо к официальному вето.
Сенатор Бокус был заинтересован в отмене поправки. Среди его избирателей в Монтане были владельцы животноводческих ферм, которые занимались экспортом говядины и хотели продавать свои бифштексы в Россию — шестому по величине импортеру американской говядины — без риска оказаться в неравном положении по отношению к зарубежным конкурентам-поставщикам говядины.
А отменить поправку Джексона—Вэника теперь можно было только приняв закон Магнитского. После некоторых раздумий сенат решил объединить эти два законопроекта.
Рассмотреть объединенный законопроект планировалось сначала в сенатском комитете по международным отношениям, чтобы одобрить часть, связанную с законом Магнитского, а затем в финансовом комитете сената, чтобы утвердить часть, касающуюся отмены поправки Джексона—Вэника, и уже потом представить на голосование всего сената.
Известное выражение гласит: «Тем, кто любит колбасу и уважает закон, лучше не видеть, как делается то и другое».
Наша кампания за соблюдение прав человека странным образом объединила фермеров-скотоводов из Монтаны, активистов правозащитных организаций и работников авиакорпорации «Боинг». Получалось так, что сообща мы становились сильнее, могли преодолеть остающееся сопротивление и добиться принятия закона.
Столкнувшись с перспективой задержки законопроекта об отмене поправки Джексона—Вэника, Керри прекратил вставлять палки в колеса: на двадцать шестое июня 2012 года он назначил заседание сенатского комитета по международным отношениям с единственной целью — рассмотреть закон Магнитского. Ради этого я специально прилетел в Вашингтон. Открытое заседание должно было начаться в четверть третьего. Я прибыл на место за сорок пять минут до начала, чтобы успеть занять место в первых рядах, но, к моему удивлению, у входа уже собралось не меньше трехсот человек. Журналисты, активисты, студенты, сотрудники сената, представители российского посольства и многие другие желали попасть внутрь.
Я встал в очередь, но через несколько минут кто-то окликнул меня по имени. Я узнал старшекурсника Колумбийского университета, помогавшего нашей кампании в качестве волонтера. Попросив друзей придержать место, он подошел ко мне и сказал:
— Мистер Браудер, давайте я провожу вас вперед.
Когда мы подходили к началу очереди, нас остановил полицейский конгресса:
— Минуточку, куда это вы идете?
Мне стало неловко, и я промолчал, но студент с энтузиазмом сообщил:
— Сэр, этот человек — инициатор закона Магнитского. Ему нужно попасть в начало очереди.
— Мне нет дела до того, кто он и что сделал. В конец очереди, пожалуйста.
— Но...
— В конец очереди!
Я заверил студента, что всё в порядке, и побрел на прежнее место, по пути заметив краем глаза одного из сотрудников российского посольства, которого я знал в лицо. Судя по ухмылке, его явно позабавило, что мне устроили разнос.
Добравшись наконец до вестибюля у входа в зал заседаний комитета, я увидел, как много там собралось людей. Помещение могло вместить человек шестьдесят, и я понял, что если не попасть туда сейчас, то потом шансов не останется. Ровно в два пятнадцать дверь открыла строгого вида коренастая шатенка и зычным голосом пригласила представителей прессы. К дверям рванула треть ожидающих, и я попытался проскользнуть вместе с ними, но грозная женщина, явно серьезно относившаяся к своим обязанностям, остановила меня и попросила предъявить удостоверение журналиста.
— Ээ... у меня его нет. Но я принимал активное участие в создании закона Магнитского, и мне очень важно присутствовать здесь.
Она покачала головой — мол, знаем мы вас, хитрецов, — и завернула меня назад.
Что мне оставалось делать? Во второй раз я побрел обратно, чувствуя себя чужим. Только я зашел за бархатную ленту ограждения, как появились сенаторы со своими советниками. Толпа расступилась, и репортеры защелкали фотоаппаратами. Одним из последних прибыл сенатор Бен Карден, но он меня не заметил. Зато заметил Фред Тернер — его старший советник. Я увидел, как у дверей он остановился и, указывая на меня, что-то сказал шатенке. Та сразу же подошла ко мне и промолвила:
— Господин Браудер, прошу прощения. У нас есть для вас место. Следуйте за мной, пожалуйста.
Она провела меня в битком набитый зал (по сравнению с другими сенатскими комитетами здесь был, пожалуй, самый изысканный интерьер) и указала на последнее свободное место.
Сенатор Керри вошел через боковую дверь и объявил заседание открытым. По сенатору было видно, что в этот момент ему меньше всего хочется сидеть здесь. Он открыл заседание сдержанной речью о том, что Америка не идеальная страна и что присутствующим стоит помнить — не надо постоянно показывать пальцами на других и читать нотации, а, когда думаешь о чужих поступках, стоит обращать больше внимания на собственные.
Потом он предоставил слово нескольким другим сенаторам — все они высказались в поддержку законопроекта. После этого Керри обратился непосредственно к Кардену, отметив, что считает представленный законопроект сыроватым и предлагает другим вновь посмотреть на него. В продолжение Керри снисходительным голосом бостонского аристократа маловразумительно вещал о том, что закон Магнитского чреват рассекречиванием конфиденциальной информации, что порицать кого-либо, конечно, допустимо, но он обеспокоен непредвиденными последствиями таких действий и здесь требуется более масштабный и глубокий анализ.
Дипломатический жаргон Керри ясно давал понять, что сенатор вынужден присутствовать здесь, но не согласен с тем, что предстоит сделать. Все сказанное им казалось плохо завуалированной попыткой отложить голосование по этому акту до конгресса нового созыва, чтобы потом пришлось вернуться к изготовлению «колбасы» (то есть закона) заново, с исходной позиции. Это был решающий момент, от которого зависело все. Сможет ли новичок Карден, избранный в сенат в первый раз, дать отпор Керри, ветерану сената с двадцатисемилетним стажем и ключевому человеку в демократической иерархии?
Как только Керри закончил долгую речь, все взгляды обратились на Кардена. И Карден не спасовал. Он отказался отложить рассмотрение законопроекта, призвав комитет к немедленному голосованию. После пяти минут прений Керри не выдержал и, прервав Кардена на полуслове, спросил: «Будут ли еще мнения? Комментарии? Есть ли необходимость в дальнейшем обсуждении?»
В зале воцарилось молчание.
Керри поставил вопрос на голосование. И... против не проголосовал никто.
После этого Керри объявил единодушное решение и закрыл совещание. Все покинули помещение. Процедура голосования и подсчета голосов заняла всего пятнадцать минут.
Я не шел, а словно летел, не касаясь земли, по самому важному городу самой могущественной страны в мире. Каждый день с шестнадцатого ноября 2009 года я делал все, что в моих силах, чтобы увековечить память о Сергее. И сегодня, двадцать шестого июня 2012 года, казалось, что в этом городе не осталось ни одного человека, который не слышал имени Сергея Магнитского.
[1] То есть сенаторы Маккейн, Карден и Уикер.
