Долорес Амбридж явно хорошо владела палочкой... или же привлекла для подготовки кабинета других профессоров. Ничем иным объяснить внутреннее убранство нового помещения было невозможно.
Свисавшие со стен мягкие портьеры розового и золотого цвета перемежались многочисленными фотографиями котят с розовыми бантиками. Два небольших шкафчика чёрного дерева с застеклёнными полками, уставленными всевозможными безделушками. Украдкой поднеся ладонь к полированному дереву я ощутил лёгкое покалывание — шкафы были зачарованными.
— О, Мерлин, — выдохнула Парвати, взглянув на потолок.
Подняв глаза, я вздрогнул. Весь потолок был зачарован на цикличную иллюзию. И теперь множество котят всех расцветок умывались, чесались, зевали и спали, бегали и прыгали, дрались и кусались на превратившемся в большую иллюзию потолке. Выглядело это на редкость гротескно. Позолоченные светильники, свисавшие с потолка, добавляли обстановке аляповатости.
В целом можно было говорить, что новая профессор — женщина со странностями и большими связями в министерстве. Дороговизна обстановки и количество применённых заклинаний говорили о том, что она использовала для оформления не скудные фонды Хогвартса, а гораздо более... солидные источники.
Мои однокурсники уже расселись, когда в класс зашли слизеринцы. Похоже, традиция устраивать совместные со Слизерином уроки для «избытия глупой межфакультетской розни» сработала и на этот раз. Насмотревшись за эти два месяца на происходившее в Хогвартсе, я всё больше удивлялся тому, как ловко вбивались клинья между Слизерином и другими факультетами, как не менее ловко разделялись и все остальные. Редко когда можно было увидеть хафлпаффца или равенкловца в гостиной Гриффиндора. Да и между собой, как я знал, эти два факультета особо не общались. Дружбой, поддержкой и взаимопониманием, о которых пела Распределяющая шляпа, в замке и не пахло. А система баллов, прекрасно выполнявшая свою дисциплинарную функцию, при этом подливала масла в огонь межфакультетской розни.
Малфой в окружении своих прихлебателей, недобро зыркнув в мою сторону, прошёл к свободному месту за первым столом — сам я устроился за вторым, рядом с довольно улыбнувшейся Парвати. С момента нашей стычки Малфой больше не пытался спровоцировать конфликт — либо изнеженный вседозволенностью потомок когда-то славного рода не привык к жёсткому отпору, либо же он готовил какую-то крупную по меркам учеников пакость.
С тихим скрипом открылась дверь недалеко от профессорской кафедры, и оттуда выплыла одетая в розовое платье с многочисленными оборками профессор Амбридж. Глаза Парвати, отличавшейся, как я успел заметить, строгим вкусом в одежде, на мгновение остекленели.
Профессор Амбридж постучала волшебной палочкой по краю полированной кафедры, выточенной, казалось, из одного куска чёрного дерева с искусной инкрустацией.
— Здравствуйте, класс, — добродушно произнесла она.
Нестройный гул голосов был ответом на приветствие. Улыбка пропала с лица профессора Амбридж, и оно приобрело строгое, надменное выражение.
— Нет, — с нажимом начала она, — так не пойдёт. Сейчас вы все встанете со своих мест и хором скажете: «Здравствуйте, профессор Амбридж».
Я поморщился: женщина с самого начала настраивала против себя большую часть учеников. Однако спокойно встал одним из первых и поприветствовал оказавшуюся любительницей строевой подготовки Амбридж. У каждого свои причуды, а её урок ещё имел шансы оказаться полезным.
— Вот так уже лучше, — сказала Амбридж и встала обратно за кафедру. — Сегодня мы с вами поговорим о магах, маглах и волшебных... существах.
Последнее слово она буквально выплюнула, и гримаса отвращения исказила её круглое лицо.
Последовавший за этим долгий-долгий, невероятно долгий час оказался даже более убийственным, чем лекции профессора Биннса. Длинная речь Амбридж была по-своему интересна... как пример потрясающе изощренной грязной софистики. Магический дар, который действительно был даром магам от высших сил, как верили в Империи, в интерпретации профессора Амбридж делал магов единственной по-настоящему разумной расой на планете. Маглов, с учётом того, что маглорождённые исправно служили для пополнения рядов волшебников, почтенная Долорес Амбридж достаточно мягко называла созданиями не особо разумными и нуждающимися в правильном управлении.
В речи профессора звучали отсылки к старым добрым временам, когда ещё не свирепствовала Инквизиция. По её словам, после ухода магов в подполье, начались эпидемии, неурожаи и многочисленные войны. И без мудрого руководства волшебников маглы воюют уже которое столетие. В моём же представлении маги попросту проморгали момент, когда ещё могли подмять под себя маглов, изменить представление простых людей о волшебниках, продемонстрировать всю пользу магократии и править в своё удовольствие. На Лиаре маги были самым уважаемым классом, ниже них располагались немногочисленные, но влиятельные жрецы Незримого, способные творить чудеса не хуже искусных волшебников. И власть магов и жрецов зиждилась не на страхе и коварстве, а на банальном понимании: с магами жить намного лучше, чем без них. Именно маги управляли неустойчивым климатом Лиара, маги обеспечивали обряды плодородия полей, маги и жрецы в зародыше гасили эпидемии, маги создавали множество деталей для механизмов сложнее водяной мельницы. Это, да ещё то, что маги не смотрели на не владевших даром как на животных.
Настораживало то, что Амбридж действительно была мастером риторики: если маглорождённые ученики слушали профессора с некоторым недовольством, то выходцы из волшебных семей нередко кивали в такт её словам.
Далее речь почтенной ставленницы министра Фаджа плавно перетекла к волшебным существам. Вейлы, кентавры, оборотни, русалки, великаны, вампиры. Всех их, согласно циркулярам министерства магии, должно было считать ограниченно разумными, поскольку их разум отличался от человеческого.
У меня возник вполне логичный вопрос: как подобная позиция министерства магии Англии соотносится с тем фактом, что на турнире Трёх волшебников одной из участниц была полувейла из Франции и с тем, что в той же Франции вейлы имели право занимать государственные посты наравне с волшебниками и вступали в брак с магами. Однако, по здравому размышлению, я решил промолчать: судя по реакции Амбридж на приветствие учеников, вряд ли она поощряла инакомыслие на своих уроках. А вот Гермиона не сдержалась.
— Простите, — она подняла руку и сразу заговорила, едва женщина сделала паузу, чтобы отпить из наколдованного стакана воды. — Но ведь...
— Вы плохо воспитаны, — поморщилась Амбридж. — Представьтесь, пожалуйста.
— Гермиона Грейнджер, — Гермиона сбилась с мысли, но быстро пришла в себя. — А почему...
— Когда вы хотите что-то спросить, мисс Грейнджер, — с лёгким пренебрежением заметила Амбридж, — вы должны поднять руку, дождаться моего разрешения. И обращаться ко мне «профессор Амбридж». Пять баллов с факультета Гриффиндор.
— Профессор Амбридж, — снова начала Гермиона, — но ведь в прошлом году в турнире Трёх волшебников участвовала ученица Шармбатона, которая...
— Довольно! — хлопнула ладонью по кафедре Амбридж. — Я не потерплю в классе глупых вопросов. Пять баллов с Гриффиндора и отработка у Аргуса Филча сегодня вечером.
Изумлённые взгляды моих однокурсников были ответом на эту фразу. Гермиона Грейнджер никогда не получала отработок и не теряла баллов.
* * *
— Интересно, на что будут похожи уроки профессора Чарвуда? — мрачно произнесла Гермиона.
Это были первые её слова за сегодня с момента получения отработки от Амбридж.
— Надеюсь, они будут похожими на уроки профессора Грюма, — хмыкнул я. — Точнее, того, кто притворялся им.
— Почему? — изумилась Гермиона. — Он же Пожиратель смерти!
— Ну... — я ухмыльнулся, — ведь он единственный, кто действительно преподавал нам заклинания по защите от тёмных искусств.
На лицо Гермионы набежала тень.
— Я не думаю, что тёмный волшебник имеет право учить детей! — выпалила она.
— Зато профессор Грюм, пусть и был тёмным волшебником, хорошо учил нас, как нужно защищаться, — неожиданно поддержала меня Парвати, с лёгкой насмешкой разглядывая изумлённую Гермиону.
— Парвати права, Гермиона, — я легонько щёлкнул Гермиону по носу. — Не важно, какого цвета заклинание. Важно, какого цвета мысли в твоей голове. Профессор Грюм, настоящий Аластор Грюм, убивал. Но он не пытал и не убивал невиновных.
