«Сейчас, сейчас», — бросали в ответ мы и продолжали играть. Могло стемнеть, мог начаться дождь, наконец, мог бы случиться конец света — мы все равно продолжали играть. Мы не чувствовали усталости. Поле для игры было маленьким, и приходилось не только быстро бегать, но и соображать. Особенно это касалось меня, маленького и хилого, которого легко было оттеснить от мяча. И я все время разучивал разные хитрые приемчики. Так было нужно, иначе не услышишь никаких «Вау!», ничего из того, что вдохновляло меня. Я даже часто засыпал в обнимку с мячом, придумывая, какие еще трюки я проделаю завтра. Это было своего рода бесконечное кино.
Моим первым клубом стал МБИ — «Мальмё Болл ок Идрёттсфёренинг» («Футбольное и физкультурное общество г. Мальмё»; сейчас — ФК «Русенгорд», выступающий в 4-м шведском дивизионе — прим. пер.). Я пришел сюда в шесть лет. Мы играли
на гравийном поле, находившемся позади двух зеленых бараков. Я приезжал на тренировки на краденых велосипедах и не отличался примерным поведением. Пару раз тренеры даже отправляли меня домой, а я огрызался и кричал на них. И еще помню, как все время до меня доносилось: «Отдай пас, Златан!». Это сбивало меня с толку, и я чувствовал себя неуютно. В команде играли как иностранцы, так и шведы, и многие из родителей посвистывали на меня из-за ограды. В ответа посылал их к черту, а потом и вовсе сменил клуб, перейдя в ФБК «Балкан». Это было нечто совершенно противоположное!
В МБИ шведские папаши подгоняли нас словами: «Давайте, ребята! Отлично играете». Здесь же неслось: «...твою мать!», и так далее, и в том же духе. Вокруг были сумасшедшие югославы, которые беспрерывно курили и швырялись обувью, а мне подумалось: «Удивительно, ну прямо как дома. Мне это подходит». Тренером работал босниец. Когда-то в Югославии он выступал на высоком уровне, а здесь он стал для нас кем-то наподобие второго отца. Временами он развозил нас по домам, а то и давал мне пару крон на мороженое или другое съестное, чтобы утолить голод.
Одно время я даже играл вратарем. Реально не представляю себе зачем. Вероятно, я просто накинулся на нашего основного вратаря со словами: «Я смогу сыграть лучше тебя, болван!». Скорее всего, так оно и было. В итоге, в одном из матчей я пропустил все, что только можно, и был в бешенстве. Я впал в истерику, орал, что все вокруг дерьмо, и что футбол — тоже дерьмо, да и весь мир в придачу. И что я лучше уйду в хоккей.
— Хоккей намного лучше, чертовы идиоты! Я стану профессионалом, а вы все можете пойти и утопиться!
Я не лукавил — я действительно обожал хоккей, но, проклятие, сколько же экипировки было нужно для игры! Для этого нужны были большие деньги. И мне ничего не оставалось, как продолжать играть в этот проклятый футбол. Но я завязал со своей вратарской «карьерой», перешел в нападение и почувствовал себя там, как в «своей тарелке».
Как-то мы проводили очередной матч. Меня долго не было, и все вокруг переполошились: «Где Златан? Где же он?». До начала игры оставалась буквально минута, и тренер вместе с товарищами по команде, наверно, хотели меня прибить: «Где он? Как можно пропустить такой важный матч?!». Но вдруг все увидели какого-то чумового парня на велосипеде, мчавшегося на всех парах прями-
ком на тренера. Неужели этот безумец его задавит? Да нет же, прямо перед нашим уже немолодым наставником я резко затормозил и пулей рванул на поле. Думаю, тренер был не на шутку ошарашен.
Обрызганный с головы до ног, он протирал глаза. Но все-таки разрешил мне выйти на поле, и, хочется верить, что мы выиграли тот матч. У нас тогда подобралась отличная команда. Однажды я был наказан за какую-то очередную провинность, и вынужден провести весь первый тайм на скамейке запасных. К перерыву мы проигрывали одной заносчивой команде — «Веллинге» — со счетом 0:4. Это было противостояние иммигрантов (то есть нас) и таких хороших мальчиков-снобов, поэтому атмосфера на поле была накаленной. Я был настолько разгорячен, что, еще чуть-чуть, и взорвался бы. Как мог этот кретин оставить меня в запасе?
Вы с ума сошли? — чуть не накинулся я на тренера.
Полегче, полегче. Скоро выйдешь играть.
Он выпустил меня во втором тайме, и я забил восемь голов. Мы выиграли 8:5 и сделали из этих снобов посмешище, а я, конечно, стал героем. Я был техничен и старался быть изобретательным на поле, а во дворе своего дома я стал маленьким чемпионом по части непредсказуемых ходов на ограниченном пространстве. Сейчас меня раздражают всякие типажи, напоминающие Дональда Дака, крутящиеся вокруг меня и крякающие: «Я сразу заметил, что из Златана Ибрагимовича получится нечто экстраординарное». Ляля-ля. Они чуть ли не грудью меня кормили. Или, типа, — он мой лучший друг. Ха-ха! Пустой трёп.
Да никто ничего не замечал! По крайней мере, не настолько, как сейчас твердят об этом. Никакие большие клубы не стучались в мою дверь. Я был хулиганистый маленький мальчишка, и никто не говорил: «О-о-о! Нам нужно быть повнимательнее к этому талантливому мальчику!». Нет же, наоборот: «Кто пустил сюда этого иммигранта?». Да к тому же, я не отличался стабильностью. Я мог восемь раз отличиться в одной игре, и быть никаким в следуюшей.
Я сдружился с парнем по имени Тони Флюгаре. У нас был один учитель шведского. Родители Тони также были с Балкан, а сам он тоже был с характером. Он жил не в Русенгорде, а немного заладнее, на улице Витемолле. Мы были одногодки — он родился в январе, а я в октябре — и это, возможно, что-то решило. Тони был крупнее и сильнее меня, и его считали большим талантом.
О нем много говорили: «Взгляните, какой игрок!», а я находился в его тени. Может, оно и к лучшему, что на его фоне я выглядел статистом. Пусть меня и не брали в расчет, я продолжал оставаться таким же неистовым, как маньяк, и не мог сдерживать этот свой дикий нрав. Я по-прежнему кричал на игроков и судей, и, как следствие, регулярно менял клубы. Из «Балкана» я вернулся в МБИ, затем вновь в «Балкан», а оттуда в БК «Флагг». Это напоминало чехарду, и никто особо не стремился связываться со мной, и я с некоторой завистью посматривал на родителей моих одноклубников, собиравшихся на матчи и тренировки.
Моего отца среди них никогда не было. Ни среди югославов, ни среди шведов. Не могу точно сказать, какие чувства владели мной тогда. Ничего не поделаешь, да мне никто и не нужен. И все же это доставляло мне боль. «Привыкай к такой жизни», и этот вывод я сделал для себя надолго. Да, отец был таким: безнадежным и фантастичным, на подъеме и в унынии. Я не рассчитывал на него, как другие дети на своих родителей. И тем не менее, я продолжал верить в него. Черт, ведь если бы он только увидел этот потрясающий финт, или вот этот бразильский трюк с мячом?! Отец мог меняться, особенно если был чем-то увлечен. Он хотел, чтобы я стал юристом.
Мне же в данную перспективу верилось с трудом. В такой обстановке юристами не становятся. Когда вытворяешь разные глупости и мечтаешь стать суровым парнем, а никакой поддержки от родителей нет и в помине. Какое там «Мне пересказать тебе урок по истории Швеции?», когда вокруг только пиво, пустой холодильник, югославская музыка и война на Балканах. Изредка отец находил немного времени поговорить со мной о футболе, и это очень радовало меня. А в один прекрасный день, который я никогда не забуду (в воздухе было что-то торжественное), он произнес:
Златан, пора бы тебе начать выступать за большой клуб.
Что ты подразумеваешь под большим клубом?
Приличную команду, Златан. Например, «Мальмё».
Подозреваю, что я не сразу врубился. Что такого особенного в
этом «Мальмё»? Ничего сверхъестественного. Да, конечно, я знал об этом клубе. Наш «Балкан» встречался с ним. Я подумал: «Почему бы и нет, раз отец так считает?». Но я не представлял даже, где находится их стадион, да и вообще не ориентировался в большом городе. Мальмё был где-то далеко, словно в ином измерении.
Я попал в центр города только в семнадцать лет, и естественно, понятия не имел о жизни здесь. Но, в итоге, я выучил дорогу на тренировку (она заняла полчаса на велосипеде) и приехал туда с пакетом, где лежала моя форма, в руках. Понятное дело, я заметно нервничал. В «Мальмё» все было серьезно. Не как обычно: «Выходи на поле, сынок, и играй». Здесь требовалось пройти отбор. В расчет принимались и физические данные. Тут же обратив внимание, что я меньше всех вокруг себя, я начал уже подумывать собирать вещички и отправляться домой. К моему удивлению, на следующий день тренер Нильс сказал мне:
Ты принят в команду.
Вы это всерьез? — не сразу поверил я.
Тогда мне было тринадцать. В команде уже была пара иностранцев, один из них — мой старый знакомый Тони. Остальные были шведы, некоторые из них — из Лимхамна, так сказать, ребята из высшего общества. Я чувствовал себя марсианином. И не только потому, что у отца не было виллы и он никогда не приходил на матчи с моим участием. Я иначе разговаривал, на поле увлекался обводкой, вспыхивал, как комета, и все время боролся. Как-то раз я получил желтую карточку за то, что накричал на товарищей по команде.
