– Это что-нибудь принесет? – спросил я.
– Удовлетворение, – сказал он, – что спасли двухсоттысячное население от гибели и вернули его к благоденствию и миру.
– Великолепно, – сказал я. – Я пойду с вами. Я, правда, предпочел бы съесть теперь испеченного омара, но за такое великое дело можно и поголодать.
Уэнрайт и я отправились через город, и он остановился у пивной.
– Есть у вас деньги? – спросил он.
– Есть, – сказал я, выуживая из кармана серебряный доллар. – Я всегда выхожу из дома с достаточной суммой денег.
– Тогда выпьем, – сказал Уэнрайт.
– Только не я. Я в рот не беру ничего спиртного. В этом моя сила.
– А это как раз мой слабый пункт, – сказал он. – В чем же ваша слабость?
– В работе, – быстро ответил я. – Я очень прилежный, работящий, энергичный.
– Дорогой мой мистер Троттер, – сказал он, – мы с вами так давно знакомы, что я осмеливаюсь вам сказать, что вы лжете. У каждого человека есть свой слабый пункт. А теперь угостите меня стаканом рома, и мы пойдем к президенту Гомесу.
– Так вот, сэр, – продолжал свой рассказ Троттер, – мы и прошли четыре мили через природную оранжерею пальм, папоротников и прочей зелени, встречающейся в руф-гарденах,[3] и подошли к летнему дворцу президента. Дворец был голубой и напоминал театральную декорацию.
Перед железной решеткой, окружавшей дом и сад, ждало более пятидесяти людей. Это были генералы, агитаторы, чиновники в золотых мундирах и граждане в брильянтах и в панамах. Все ждали аудиенции. В беседке перед дворцом мы могли видеть коричневого человека, который не торопясь, с прохладцей, завтракал на золотых блюдах. Я видел, что ожидавшая толпа собралась по делу, за распоряжениями и с просьбами, и боялся помешать.
Но Уэнрайт не смущаясь вошел в открытые ворота и прошел в беседку, где сидел президент, с таким самоуверенным видом, как будто он входил в знакомый ресторан. У меня было только семьдесят пять центов в кармане, и потому мне не оставалось ничего другого, как войти с ним.
Этот самый Гомес встал со стула, и вид у него был такой, как будто он собирался позвать на помощь стражу. Но Уэнрайт сказал ему несколько необычайно учтивых фраз, и через минуту мы все трое сидели за столом, и нас угощали кофеем, булками и котлетами из игуаны.
Затем Уэнрайт начал говорить, но президент прервал его.
– Вы совершили длинную прогулку, – сказал он. – Может быть, я могу предложить вам какие-нибудь прохладительные напитки?
– Рому, – сказал Уэнрайт.
– А мне сигару, – сказал я.
Так вот, сэр, они вдвоем проговорили около часа, а генералы и чиновники в золотых мундирах ждали за решеткой. Я молча курил и слушал, как Клиффорд Уэнрайт предлагал способ сделать из плохой республики хорошую. Я не особенно понимал специальные названия на непонятном интернациональном языке, но мистер Гомес слушал его с горячим вниманием. Уэнрайт вынул карандаш и исписал всю скатерть цифрами и сметами, говоря о ввозе и вывозе, о бюджете и концессиях, о налогах и таможенных пошлинах, вообще, о всех трюках, которые нужны для правительств. И когда он кончил, этот самый Гомес вспрыгнул, пожал ему руку и сказал, что он спас страну и народ.
– Вы будете награждены, – сказал президент.
– Могу я попросить… еще стаканчик рома? – сказал Уэнрайт.
– А мне сигару – покрепче, – сказал я.
Так вот, сэр, президент отправил меня и Уэнрайта обратно в город в экипаже, запряженном двумя клячами – самыми лучшими, которые нашлись в стране.
Уэнрайт мне очень нравился, но его губило его пристрастие к спиртным напиткам.
Однажды я заманил его на далекую прогулку, подальше от деревни, где на берегу речки стоял старый шалаш. В то время как он сидел на траве и разглагольствовал о мировой премудрости, которую он знал из книг, я с легкостью овладел им и связал ему руки и ноги кожаными ремнями, которые у меня были в кармане.
– Лежите смирно, – сказал я, – и размышляйте о превратностях жизни, пока я вернусь.
Я пошел в Агвас-Фрескас, в небольшую хижину, где жила необычайно умная девушка, Тимоти Карризо, со своей матерью. Красивее ее вы никогда не встречали. В штатах ее назвали бы брюнеткой, но она была лучше всякой брюнетки. Я с ней был очень близко знаком. Я ей рассказал о моем друге Уэнрайте. Она дала мне две горсти коры – мне кажется, это была кализайя – и еще несколько трав, которые я должен был смешать с корой, и объяснила мне, что делать. Я должен был заварить чай из коры и трав и давать ему пить, и некоторое время должен был удерживать его от возможности пить ром. Я проделал это в течение двух недель, не отходя от него. Вы понимаете, он мне нравился. У нас у обоих не было ни цента, и Тимоти каждый день посылала нам козлятину, бананы и маисовый хлеб. Наконец, я достиг того, что Клиффорд Уэнрайт потерял всякий вкус к спирту. По вечерам, когда наступала прохлада, мы сидели с ним на крыше хижины Тимоти, пили безобидный кофе, ели рис и тушеных крабов и играли на аккордеоне.
К этому времени президент Гомес убедился, что совет, данный ему Клиффордом Уэнрайтом, был необычайно хорош и принес желанные результаты. Страна выходила понемногу из долгов, в казначействе уже было что запирать, и население снова предалось ежедневному двухчасовому полуденному отдыху – вернейший признак общего благополучия.
Президент поэтому пригласил к себе в столицу Клиффорда Уэнрайта и сделал его своим личным секретарем с жалованьем в двадцать тысяч перуанских долларов в год. Да, сэр, такое большое содержание. Уэнрайт больше не пил – благодаря мне и Тимоти, и он стал жить припеваючи. Не забудьте, какое средство помогло – кора кализайи, смешанная с другими травами. Сварите чай и давайте по чайной ложке через каждые два часа. Можете на себе попробовать. Отбивает всякую охоту к вину.
Я уже вам говорил, что человек может сделать гораздо больше для других, чем для себя. Уэнрайт, благодаря своему уму, вывел целую страну из затруднения и поставил на ноги. А что он мог сделать для себя? А я без особого ума, но с некоторым характером и здравым смыслом, поставил его на ноги, потому что у меня не было того слабого пункта, которым он страдал. И…
Троттер остановился. Я взглянул на его обтрепанную одежду, на его загорелое, твердое лицо.
– Разве Уэнрайт не предлагал вам сделать что-нибудь для вас? – спросил я.
– Да, он мне предлагал очень хорошие места. Но мне пришлось бы покинуть Агвас-Фрескас, и поэтому я от них отказался… Видите, я только вскользь упомянул вам о той девушке, Тимоти. Мы с ней очень сошлись. Она была очень добрая. Что из того, что она жила в соломенной хижине и ходила с голыми ногами?
– Месяц тому назад, – продолжал Троттер, – она ушла. Я не знаю куда. Но…
– Вам лучше вернуться в штаты, – начал я снова уговаривать. – Я могу вам наверное обещать, что мой брат устроит вас на своем заводе, сахарном или хлопчатобумажном. Не знаю на каком.
– Я думаю, она вернулась к матери, – сказал Троттер, – в горы, в ту деревню, откуда она родом. Скажите мне, как будет оплачено то место, о котором вы говорите?
– Право, не знаю, – сказал я нерешительно, ничего не понимая в коммерческих делах. – Я думаю, пятьдесят или сто долларов в месяц… а может быть, и двести.
– Не забавно ли, – сказал Троттер, копая босыми ногами в земле, – как человек становится глуп, когда дело идет о том, как направить свой собственный челн? Я, например, не знаю. Конечно, я здесь не останусь. Но… я желал бы, чтобы вы видели Тимоти. У каждого человека свой слабый пункт.
Гичка с «Андадоры» приближалась к берегу, чтобы захватить капитана, судового комиссара и меня, единственного пассажира.
– Я гарантирую вам, – сказал я уверенно, – что мой брат будет вам платить семьдесят пять долларов в месяц.
– В таком случае, отлично, – сказал Уильям Троттер. – Я…
В эту минуту со стороны суши, из-за ослепляющих песков, донесся мягкий женский голос. Я увидел девушку с слегка желтоватым оттенком кожи. Она стояла и звала.
– Это она, – сказал Уильям Троттер, взглянув туда, откуда слышался голос. – Она вернулась! Я вам премного благодарен, но я не могу принять ваше предложение. Тем не менее большое спасибо. Разве не забавно, что мы не можем ничего сделать для себя, а делаем чудеса для других? Вы меня очень соблазнили вашими финансовыми предложениями. Но… у каждого из нас есть свой слабый пункт. Мой слабый пункт – Тимоти. – Троттер уже сделал несколько шагов от меня, но потом снова вернулся. – Я чуть не забыл попрощаться с вами. Это как-никак волнует, если неожиданно пропадают на месяц, а потом так же неожиданно возвращаются. Всего вам доброго. – Он пожал мне руку. – Да, помните эти ружейные выстрелы, которые мы недавно слышали в казармах? Я знал, что они обозначали, но не сказал вам тогда. Это взвод солдат расстрелял Клиффорда Уэнрайта за то, что он выдал государственные секреты Никамальской республике. Ну, конечно, был виноват ром. Он не удержался и снова запил. Я думаю, у нас у всех есть свои слабые пункты, и мы не можем помочь себе. Я должен идти – мой «слабый пункт» меня дожидается. Я очень охотно принял бы место у вашего брата, но… у нас у всех слабые пункты. Всего доброго!
