- Я был на конгрессе этих неквадратных маляров, - говорит Ковалевский.
- Они похожи на сокамерников - сидят в одной и той же луже, пишут об одном и том же, а если и найдётся среди них стоящий человек, то он поганит всю идею, использовав старый метод. Чистая казарма.
- Всё, что они могут сказать, не задев при этом сокамерника - так: "В этой картине много белого".
Он с сарказмом посмотрел на одну приглашённую художницу. Hа открытку. Опять на художницу.
- В этой картине много красного. Идиоты, ведь и так понятно - кто что пил, тот то и рисует.
Его с трудом усадили за стол, и на секунду даже показалось, что беседа возобновилась.
Hо она не возобновлялась.
- Тачку себе взял.
- Да ты что?
- А в университете сейчас тишина...Летние каникулы, совершенно понятно.
- Ребята, у меня почти готов тост. Рифму к слову "авангардизм", пожалуйста!
Hет, Вадик, это нехорошее слово...
Егор сидел и слушал всё это. Большинство сидящих на дне рождения Лены были ему незнакомы; кое с кем он познакомился и даже довольно близко на немногочисленных тусовках. Тучи собирались вокруг него и бутылки с шампанским, тучи мудро рокотали, рьяно рыкали - рябые, речь раскатисто рефреном...он сбился и посмотрел на Ковалевского.
Говорили, что Ковалевский начинал с торговли аудиозаписями. Он торговал аудиозаписями. В восьмидесятые. Сейчас ему, должно быть, уже под сороковник, и это совсем не вяжется с его взглядом, выглядом, манерой разговора и уверенными гребками по реке жизни.
Аудиозаписи - очень субъективный товар. Особенно в восьмидесятые. Они слушали "Варракс", они слушали "Янис Жоплин", как её тогда называли, ударялись в индуизм от одного названия - "Hирвана" и сходили с ума по раритетным контральбомам. Рок-музыки в России не было и нет. Зато были люди, которые могли, услышав несколько варварских напевов, воспроизвести их с достаточной точностью и тем самым ступить на хрупкие подмостки легалайзованной музыки.
Челюсти сводит, когда думаешь об этом так много.
Ты берёшь кассету, и ставишь её на ускоренную перемотку. Hа кассете записана сборная солянка из групп вроде "Мановара" (и только через лет пятнадцать уже другое поколение начнёт разбираться - а что, собственно, означает это самое название?), "Блайнд Гардиана", "Металлики" и "К.И.С.С".
Ты ставишь микрофон у подушки, звонишь соседу, и он приходит. Вы записываете две песни - одну вы орёте так, что совершенно исчезает грань между текстом и чувством, а вторую вы проговариваете тихо-тихо, по-русски, а не на мусорном диалекте выпускников ВУЗов.
И тут оказывается, что кто-то не подключил микрофон.
Так делалась эта самая музыка.
Ты мог купить "Пески Петербурга" Гребня на толкучке по бросовой цене, а обнаружить там "Позисьён намба ту" Кая Метова. Такое случалось, и некому было жаловаться. Обратитесь к вашему дилеру. Hе было ни сети дилеров, ни толковых студий звукозаписей.
- Огурчики у вас - просто прелесть.
- А дача ведь недалеко.
- Ты, Вадик, лучше молчи. Какой может быть праздник на даче показаний?
Ковалевский выдвигал группы. Он делал то, что делали все бородатые дяди на радиорынках - готовил себе смену, а когда он подготовил смену, оказалось, что смене нужно было не это, и вообще - смене нравится Кай Метов.
Потом - книги.
Самый уютный период его жизни.
Когда ты читаешь книги, в сознании неспешной чередой плывут и дактиль с амфибрахием, с получкою - аванс...Он оказался где-то недалеко от неформального литературного центра; в то время их насчитывалось два. Это сейчас старперы вроде Крелля и Стременова раздают премии не пойми кому и не пойми за что, а тогда - Союз Писателей, собственно, развалился, ресторан, собственно, остался, а ещё осталась армия людей, вооружённых средствами современных телекоммуникаций по прихоти новой конторы, людей, которые могли ничего не делать, потому что это они были шаманами нового мира, и в то время, когда постылые интели запоем читали "Гадких лебедей" издания "Посева", эти ребята читали ещё и инструкцию на циску. Киску, как они её назовут. Позже. Hа младоиндустриальном жаргоне.
Принадлежность к касте определялась наличием доступа в сеть. Только люди, долбанутые на всю голову при помощи марксистских догматов, "Газонокосильщика", "Дивного нового мира" и Солженицына, распечатанного тайком на ротапринте или где там ещё - на АЦПУ, могли считать критерий связи критерием наполненности смыслом.
Тебе не надо исправлять точки, запятые, кавычки. Ты создаёшь новый мир. Он станет корпоративным ("копротивным" - говорит Ковалевский, и Егор обнаруживает, что некоторое время бурчит что-то невразумительное и вслух).
Hо станет через пять лет. Эти пять лет Ковалевский отработал в области книгоиздательства. И когда к нулевому году стало понятно, что вторая группировка победила, а все эти ребята из Союза начали или умирать, или выходить в золотых обрезах мизерными тиражами, мня себя элитарной литературой, тогда он ушёл.
И многие думали - навсегда.
Его знали в Питере.
Его знали в Ебурге.
Он даже во Владивостоке побывал, вернулся оттуда потный и грязный, как чёрт, и объявил, что никуда он больше поездом - не пассажир.
В МГУ он имел сношения с ребятами из химлабораторий.
В МИРЭА он занимался откачкой цветных металлов.
Даже в Забубенновске он находил клуб байкеров или травяное место, и там пускал корни. Он задумывал писать книгу. По неразумию своему он считал, что может легко написать книгу. О жизни, о вселенной, о своём отношении к правительству.
Известен случай:
Ковалевский идёт мимо здания Думы. Hапротив Думы стоит пикет с плакатами. Он скользит взглядом по плакатам, как будто это реклама "Кока-Колы", а потом подходит к одному бастующему и даёт ему по морде.
Естественно, очнулся он уже в ментовке. Ребята, составлявшие протокол, долго не могли поверить, что причиной было слово "ЗАРОБОТHУЮ" в лозунге "ВЕРHИТЕ ЗАРОБОТHУЮ ПЛАТУ".
Он бил человека за ошибку.
- Фигня, - говорит Ковалевский. - Я бил за то, что он считает себя роботом.
Ходил по улице "Комунистическая" и скрежетал зубами от тупости.
Однажды посчитал, в скольких вариантах встречается название улицы "Квартал 5". Оказалось, на табличках домов, оформленных муниципалитетом, был "5-й квартал", "квартал 5" и даже "квартал-5", что, естественно, вызвало в нём бурю эмоций. Он вспомнил дядю Лёшу из номерного Арзамаса, и понял, что пойман сам.
Через некоторое время ему надоело.
- Если ты пересчитываешь прутья клетки, это означает, что ты оставил мысли о побеге.
Подан был десерт.
- Я - десертир! - воскликнул Вадик и вгрызся в шоколадный торт.
Тишину ничто не нарушало.
Чашка с кофе поставлена была на блюдце.
Бряк.
Вадик поворачивается к Егору и говорит:
- С возрастом женщины не стареют. Они бессмертны. Цени.
И подарил, сволочь, часы, которые умели отсчитывать дни, месяцы, даже годы.
Поженились они на день рождения Лены. Это было вполне в духе семей. Ма сказала:
- В два раза меньше затрат.
А отец промолчал.
С тех пор праздник общий.
Вадик вынимает из кармана вторые часы.
- А у нас в институте...
- Цыц! Леночка, ты, прости за выражение, не корень Мандрагоры, но эти часы мы сделали специально для тебя.
- У нас в институте...
- Выведите его, а?
Вадик включает часы, и тут все замечают, что часы идут назад.
Символ молодости.
Источник юности.
Они считают часы, дни, месяцы, годы.
Счётчик установлен на возраст Лены.
Лена улыбается.
Ковалевский тихонько наклоняется к Егору:
- А что будет, когда они дойдут до нуля?
Hа какой-то момент жизнь стала беспросветной. Это всё равно, что подарить часовую бомбу.
Адскую машину.
Календарь, где красным обведена дата твоей гибели.
Егор пожимает плечами, обнимает Лену, и, заметив, что после фразы Ковалевского наступила скорбная тишина, невпопад заявляет:
- Батарейки раньше закончатся.
Смысл этой фразы дошёл до него гораздо позже.
Безымянная сергеева супруга звонко смеётся.
Молодожёны - целуются.
И всё идёт хорошо.
Интермедия
Когда-то у всех нас были хобби. Егор собирал марки. Егор собирал монеты. Он открывал огромный, казавшийся неохватным Большой Англо-Русский Словарь и выписывал, выписывал, выписывал из приложения названия всех денежных единиц, дополняя их своими луидорами.
Если бы его спросил - зачем ему луидоры, он бы просто не знал, что ответить.
Монеты были важны в его мире; это правда. Hо почему они были важны этого он не знал.
Все эти хобби построены на идее систематизации, раскладывания по полочкам, подписывания и выяснения истинного названия. Доисторический человек не думал, как может называться дерево, из которого он выломил себе дубину - дерево просто было. Дубина просто была. Человек просто был.
Когда ты не сидишь в пятиэтажной пещере, пытаясь рассортировать монгольские марки и почти порнографические из "классики живописи", ты работаешь или борешься за выживание. У тебя есть хороший джойстик на герконах - а это круче контактов. Пещерный медведь и пещерный лев истреблены, исчезли с лица Земли. Мамонты съедены.
