От древних лесов шумевшего здесь некогда Утреннего бора остались только обгоревшие стволы. Последних пленных снавей собрали на том самом алтаре, с которого все началось, некогда воздвигнутом для спасения жизни тяжело больных. Выкачивая их дар, князь совершил страшное: обрушил горы на юго–восточном выходе из ущелья, перегородив русло Рельвы и расплавил камень западного склона, открывая новую дорогу воде. Подножье гор стало гнилым болотом, где поселился черный мор – вызванный силой окаянных дух болезни, вечно жаждущий новых жертв. Ни одна снавь, даже если бы и уцелела хоть единая, не смогла бы пройти высшее посвящение, слившись с Радужным. Первая же ночь внизу стала бы для нее последней. Ты знаешь сама, как это выглядит…
Дальше все рушилось уже необратимо.
Рельва исчезла, бурные воды потекли в Карн, едва не смыв столицу, заранее заслоненную дамбой, а степь познала страшную и нескончаемую засуху. Золотое море исчезло – на его месте теперь мертвое потрескавшееся дно. Сплошная запекшаяся корка. Это произошло за неполных десять лет!
Илла вымирали стремительно, араги оказались прижаты к горам, где осталось хоть сколько–то воды. И тогда этот демон объявил, что даст степи напиться – немного, но достаточно для наполнения широкого каменного желоба, который спекут из песка окаянные по старому речному руслу. Правда, придется поклониться Карну. Араги и илла признают себя вечными данниками и будут ежегодно платить за право выжить.
Многие считали, что лучше смерть. Были бои, похожие скорее на резню: сытые и сильные наемники Карна против гибнущих от жажды и голода скелетов – илла и арагов, едва стоящих на ногах…
Оставшимся в живых довелось завидовать мертвым, что и обещал Жи. Как объяснить детям, что есть нечего и, еще страшнее, пить тоже, что гордость дороже жизни близких? Выбора у них не осталось.
Раз в год, под осень, из Карна прибывает отряд смотрителей. Они проезжают по всем поселениям, клеймят «правом на воду» новорожденных и отбирают каждого третьего из достигших оговоренного возраста в этот год. То есть восемнадцати. Отобранных сбивают в стада, как скот, и ведут на рынки. Обычно в Карн пригоняют три каравана: лучший товар в столицу, и два – в пограничные со степью крупные города.
Две сотни лет назад этот мир не знал, что такое рабство…
Я сидела, болезненно щурясь на яркое солнце, прошедшее зенит и склоняющееся теперь к макушке Радужного, отчего блики в чешуе змеиного хвоста стали нестерпимо обжигающими. День выдался ясный и жаркий, но меня отчетливо знобило. Мир грез, где я впервые узнала, что существует жизнь без страха, что смерть – не конец, что радость может наполнять каждый день, мир, который я сразу же признала своим родным, погибал, раздавленный прихотью бездушного ничтожества. Умирал, потому что сказанным изменения не ограничились. Я, снавь, это знала лучше чем кто другой. Я чувствовала кожей, своими нервами, вплетенными в ткань мира, как в морях бушевали штормы, а на севере за зиму ни дня не видели солнца. Ощущала подобные нарывам гнилые топи в загорье и иссохшее серое пепелище на месте старых болот, рождавших некогда полноводные реки. В Карне, пострадавшем менее всего, год от года скудела земля. Далекие острова на западе, за кромкой океанского берега, который уже десяток лет не знал толковых уловов рыбы, а пустыни заморского юга наступали на изобильное побережье, слизывая огненным языком виноградники и оливковые рощи. Неукротимое зло взимало плату со всех, правых и виноватых, а список счетов был необозримо длинным.
Я закрыла ладонями лицо и сжалась в комок. Стало как в прошлой жизни привычно одиноко и пусто, словно мир выцвел.
«Паникерша глупая!» – злобно одернув себя, я выпрямилась. Фирменный приступ отчаяния организовала: пожалейте меня, люди добрые… Им, между прочим, самим помощь нужна. А я, кстати, самая везучая дуреха этого мира, и к тому же – снавь. Панику можно немножко отложить. Вот припрет как следует, тогда поплачу от души, припомню и этот повод. Если сочту стоящим к тому времени.
– Риан, ты остался здесь в надежде дождаться выживших? – постепенно справляясь с дрожью в голосе спросила я – Не вернулся к своим, в горы?
– Остался. Моя жизнь вообще–то должна была закончиться тогда, когда здесь принимали последний бой друзья. Меня обманом отправили на север, за надуманной помощью. Далеко. В край вечных льдов. Когда они умирали, я все чувствовал, это моя способность, но был страшно далеко, – выдохнул он сквозь зубы. – Потом вернулся, так быстро как только смог. И все равно безнадежно поздно, даже для нормальных похорон. Дом уцелел, это последнее проявление дара снавей прошлого. Они укрыли его от напастей и чужих недобрых глаз, от всей души для меня постарались. Я добрался и увидел его совсем не изменившимся, хотя здесь шли ужасные бои, применялась огненная сила окаянных, а потом бушевали взбесившиеся воды умирающей Рельвы. Я приехал на затопленное пепелище. Ждать было некого. Только уйти, значило похоронить их еще раз, и я не смог. Оказывается, все же не зря. Вот смотрю на тебя и думаю: как ты могла вообще тут у нас случиться? Зеркало, руны, какой–то непонятный кот… Нелепость на нелепости, случайности так ловко подобрались одна к одной. И вылепилось чудо, то есть – вылупилось. Два дня знаешь о своем даре, и прошла оба посвящения. При том, что сделать это без проводника невозможно, уж поверь старому хранителю памяти.
– У меня был проводник, и хотелось бы знать хотя бы в общих чертах, где теперь носит этого хвостатого интригана! – пожала я плечами и добавила, хмыкая от зрелища охватившего Риана столбняка: – Кот. Зверь домашний, небольшой, вот такого роста, родич рыси, барса, леопарда… кто тут у вас водится еще? А, камышовый дикий кот. Наглый деспот, серо–полосатый, вечно голодный, самовлюбленный мой Ероха. Он всегда встречал меня в том мире у двери и прыгнул к зеркалу. А потом я видела его во сне, он и проводил к месту назначения, ну, где я три дурацких вопроса задала.
– Котов домашних тут нет, – осторожно заметил Риан. – Хотя если подумать, вроде я слышал о таких, их держат в домах на далеком юге за пустынями Обикат, а прочие перечисленные, пожалуйста, все в наличии. Только они не могут провести в мир живых снов. Они обычные дикие животные, хищники.
– А у нас кошки почитались в древности богами, – обиделась я за Ерофея, – считается, что они видят недоступное людям и живут в двух мирах. И вообще, кто же ловит мышей и крыс? Их не может не быть.
– Возразить не могу, хоть и не верю, – буркнул Риан, а потом пояснил: – Мыши, конечно, есть, их ловят ежи, хорьки, совы. Трудно отрицать тот факт, что ты здесь, такая какая есть, а быть подобного категорически не может!
– Очень странно, что именно я, – пришлось признать очевидное, – Не герой, не боец, совсем обычный человек. Кто меня сюда пригласил? И выбрал.
– Сложно сказать, – он слегка замялся, то ли пытаясь смягчить ответ, то ли недоговаривая. – Ты была готова сменить мир, там ничего не держало, ты способна воспринять посвящение, что уже огромная редкость. Вы с Мейджей оказались совместимы, если можно так сказать, – по своим устремлениям, по времени, по обстоятельствам. Одним богам известно, что еще сработало. Ладно. Вставай, пошли в дом. Отвар пить пора.
Ой, как я пожалела об отложенной истерике! Могла бы еще в обморок своевременно хлопнуться, откосила бы от его фирменного «сладкого яда». Теперь вот даже настоящей заботы не дождешься, встал и ушел в дом. Нет чтоб руку протянуть мне, страдалице горемычной, израненной. Потом я вдруг вспомнила, кто вчера был изранен и при каких обстоятельствах. Пришлось смущенно подниматься, отдирая спину от стены, и брести следом.
– Риан, а как ты себя чувствуешь? – запоздало проявила я заботу, переползая порог. В висках от малейшего движения гудело и грохотало. – Все–таки рана была очень неприятная, а ты с ведрами носишься.
– Прекрасно, – недоуменно повел плечами хозяин избушки. – Ты ж своей силы не знаешь, использовать толком не умеешь, выплеснула на меня все что было. А было много, даже чудовищно много. Глядишь, еще и помолодею. А вот тебе теперь отлеживаться и отлеживаться. Мой опыт общения с вашим племенем говорит в полный голос, что это весьма удачный вариант. Ведь поднимешься на ноги – и пойдешь спасать мир. Тут целое болото затопленными спасателями завалено. Сначала идут, что характерно, а потом думают. В следующей жизни, наверное. Поэтому лежи тихо и слушай меня, мудрого старого айри. Я еще не совсем бесполезный для тебя источник информации.
– Так уж и старого! Я пока никого спасать не рвусь, осторожная потому что и робкая от природы, – возразила я искренне. – Вообще разве я могу так вот, без сандалий?
– Да, – серьезно кивнул этот бессовестный долгожитель, хотя в глазах его живым серебром плескалось веселье. – Босиком никак не спасешь. Вот если в хороших сандалиях… принципиально другое дело. Это сразу какой страх непомерный для врагов! Настойчика попей, босоногая. Кстати, снави почти не нуждаются в пище, как ты уже, полагаю, заметила. Особенно прошедшие второе посвящение. И от климата мало зависят. Ты ведь ночью не замерзла, хотя было очень прохладно для лета. Воду любят чистую, лучше родниковую, травки–салатики. А мясо совсем никак. Плохо вам от него.
