Какие-то плохо связанные между собой образы: хочется говорить о России, хочется говорить о ней «сильнее матери» (?), но она (Россия?), обернулась каким-то «неповторимым светом», который «мне сиял из материнских глаз»!
То есть, как поэт Александр Андреевич умер задолго до своей естественной смерти, случившейся 18 сентября 1971 года. Родился 2 декабря 1900 года.
Понятно, что наступать на горло собственной песне в советской стране было очень выгодно. Сталинская премия 2-й степени 1946 года, ленинская в 1961-м, герой соцтруда, четыре ордена Ленина.
А, может, многое объясняет наградной знак «Почётный сотрудник ВЧК-ГПУ»? Просто – как обычный значок: абы кому – его не дарили. Нет, он вручался сотрудникам в удостоверение того, что тот стал почётным.
Наталья Григорьевна Астафьева, родившаяся 19 сентября 1922 года, о своём отце так рассказывает в стихах:
Пришли. Ночную дачу оцепили.
И увели. И нет у нас отца.
Наверно, мучили. Наверно, били.
Он оказался стойким до конца.
Нет в деле подписи его рукою.
Не подписал ни одного листка.
Осталась лишь написанная кровью
записочка в кармане пиджака.
Отец отверг нелепость обвинений
и, внутренним гореньем озарён,
шагнул к окну и выбросился в небо
из бреда обезумевших времён.
На площади плашмя лежало тело
того, чей дух взлетал за облака…
Так вышвырнули царские войска
на мостовую инструмент Шопена…
Проходят годы, крови не смывая,
а только бередя мою беду.
Когда по этой площади иду -
кипит отцовской кровью мостовая.
Когда я говорю с отцовской тенью,
две родины ведут во мне свой спор:
я полька, варшавянка по рожденью,
по крови я москвичка с этих пор.
Но негде мне припасть к его надгробью,
погоревать, поплакать по нему.
Осталась лишь написанная кровью
записочка в архивах ГПУ.
Что – вся поэзия, все поэтизмы!
Нет более красноречивых слов,
чем результат двукратной экспертизы,
удостоверившей, что это кровь.
Остаётся добавить, что отец Натальи Астафьевой был членом ЦК польской компартии. Вынужден был эмигрировать в СССР. Там стал представителем польской компартии в Коминтерне.
В августе 1933 года его арестовали. А через месяц он покончил самоубийством на Лубянке. «Написанная кровью записочка в архивах ГПУ» – не фантазия поэтессы. Отец кровью написал, что ни к каким контрреволюционным организациям не принадлежал.
Мать Натальи Астафьевой арестовали в 1937 году и сослали в Казахстан, в Павлодар, где в 1938 году она была снова арестована и отправлена с пятилетним сроком в лагерь Долинка в Карлаге. Вышла из лагеря в 1946-м. Амнистирована в 1953-м. Реабилитирована в 1956-м.
Астафьева с братом в 1937-м приехали в Павлодар. Там она окончила 8 класс. Но после повторного ареста матери стала работать секретарём в облплемзаготконторе. В 1941-м кончила педагогическое училище в Павлодаре. Работала учительницей.
В 1951 году окончила областной педагогический институт в Москве, училась в аспирантуре. Её стихи в 1956 году представил в «Литературной газете» поэт Илья Сельвинский.
В 1958 году вышла замуж за поэта Владимира Британишского. Летом 1958-го работала с ним в тундре на Полярным Урале. Потом жила в Салехарде.
Я её и Володю помню по литературному объединению «Магистраль». Её стихи не уступали стихам лучших членов объединения. Слушать её новые вещи всегда было интересно. Кстати, она читала не только стихи, но и свои переводы с польского, которыми занимается всю жизнь параллельно с созданием собственных стихов.
При Хрущёве её стихотворные мемуары – стихи о судьбах отца и матери были собраны в книгу «Заветы» и включены в план издательства. Однако там сделали всё, чтобы книга не вышла. Она вышла с дополнениями и исправлениями только в 1989 году.
Первая книга «Девчата» вышла в 1959 году. С тех пор в СССР вышло ещё 5 поэтических книг. Последняя – те самые «Заветы». А после развала империи – ещё несколько. В 2013 году очень мощная – «Сто стихотворений».
Переводов с польского Астафьева публиковала много и в разных журналах. Чаще всего в «Иностранной литературе». В 2000 году вместе с Британишским выпустила антологию «Польские поэты XX века». А в 2002-м она автор антологии «Польские поэтессы».
Закончить мне бы хотелось не совсем обычным стихотворением Астафьевой, которое она написала в 2011 году. Это стихотворение-портрет. Вы узнаете, кто это. И оцените добрую объективность поэтессы:
Вот входит он.
Наверно, болен:
как худ он, неважнецкий вид.
Но он на сцене, он доволен,
он всех за всё благодарит.
Опять в невиданной рубашке,
всё те же детские замашки -
мальчишка, выскочка, актёр.
Поэт – в любой естествен позе.
Стоит, улыбчив, но серьёзен,
быстр и находчив и остёр.
Любимец давних школ и вузов.
В десятках стран с тех пор он узнан.
Лишь члены творческих союзов
дружно завидуют ему.
и это видно по всему,
не любят, ненавидят просто.
И это знать ему несносно.
А он – недюжинного роста,
с огромной жаждою любить
и помогать, и это бремя
легко и радостно носить
в себе, поскольку сердце ёмко.
Актёр, с потребностью ребёнка
хорошим быть, любимым всеми.
Это важнее всяких премий.
Ну, как такого не любить?
В беде идущего навстречу,
к себе зовущего на вечер,
чтоб яркой стихотворной речью,
о главном громко говорить,
как Маяковский, может быть.
Он выразил себя и время.
Но времени наперекор
против рожна бесстрашно пёр,
к запретной прорываясь теме.
Он «Бабьим Яром» мир потряс:
словно расстреливали нас,
на миг евреями мы стали.
А через год (в который раз)
потряс – «Наследниками Сталина».
Время с тех пор его состарило,
но темперамент не угас.
Должны мы должное воздать,
нашёлся ль бы другой такой ещё,
кто вдохновил бы Шостаковича
симфонию-шедевр создать?
Вот почему он столько лет
в России больше, чем поэт.
Не ангел он, не херувим,
обычный человек, свой парень.
А есть и те, кто был им ранен,
и те, кто был обижен им.
Я не оценщик, не судья
людских поступков и ошибок.
В его лице читаю я
итог любого бытия -
усталость, старость, боль ушибов.
Очень узнаваемо написала о Евтушенко и очень добро.
* * *
Виктор Фёдорович Боков, родившийся 19 сентября 1914 года, был моим хорошим знакомым. Несмотря на огромную разницу в возрасте, мы были с ним на «ты». Это был удивительно жизнерадостный человек. От него исходило душевное тепло: он всем желал добра, играл на балалайке, пел сочинённые им частушки.
Трудно было поверить, что и он хлебал сталинскую лагерную баланду. Но это было так.
Это случилось, когда его в 1942-м призвали в действующую армию. И через короткое время арестовали «за разговоры»: нашёлся доносчик. Виктор был осуждён и отправлен в Сиблаг. Освободился в 1947-м. И с 1948 по 1956 отбывал ссылку (101 км) в Калужской области.
Любопытно, что он стал лауреатом Первого фестиваля молодёжи и студентов в Москве в 1957 году.
Я уже говорил о балалайке и о частушках. Да, стихи Бокова явственно опираются на русский фольклор. Ему близки традиции Кольцова, Некрасова, Есенина, Клюева, Исаковского. Стих его звучен, насыщен аллитерациями и ассонансами.
Мелодичность его стиха сказалась не только в его частушках, но в том, как легко песни на его стихи становились поистине народными песнями – «Оренбургский пуховой платок», «Я назову тебя зоренькой», «Гляжу в поля просторные».
За свою огромную жизнь (он умер 15 октября 2009 года на 96 году жизни: родился 19 сентября 1914-го) Боков выпустил большое количество книг, выступил на громадном количестве поэтических вечеров и всегда с неизменным успехом.
Таков уж был его характер, что его любили люди, враждовавшие между собой. Даже Андрей Вознесенский произнес: «Богу – Богово, а Бокову – боково»!
