Кажется, нигде столь резко и ярко не высказывается внешняя и внутренняя жизнь народов всеми ее проявлениями, как в пословицах, в кои облекаются его дух, ум и характер. Летучее слово, проникнутое и одухотворенное живущей мыслию, получает самобытность и вековечность. Все минется, одна правда остается.
Итак, не без основания, пословицы сами себя определяют правдивыми, истинными, непреложными, неизбежными, неподсудными: Пословица правдива; Пословица мимо (дела) молвится; Старая пословица не сломится; На пословицу суда нет. Но ни глупая, ни пьяная речь не пословица, следственно, только умная, трезвая, здравая.
От присутствия в пословицах вечной правды, соединяющей в себе разумность, свободу и нравственность, им приписывали божественное происхождение, а по незапамятной, предысторической давности возводили начало их к младенчеству рода человеческого, искали в колыбели народов, окруженной мраком древности. Действительно, истинная мудрость и правда проистекают от сближения духа человеческого с духом Божиим. Сродна ей и младенческая одежда, как знак ее чистоты и простоты. Вот почему сама небесная правда и воссиявшая от земли истина[3] облекались в одежду притчи и пословицы, когда благоволили прийти в явление человечеству.
Как искони все истинное, праведное, преизящное называлось божественным, то и народ всякое убеждение в сущей правде и непреложной истине почитает внушением свыше, гласом Божиим: Глас народа – глас Божи; Совесть добрая – глас Божий. Этот живой голос, по сущности своей, столь внятный сердцу человеческому, столь согласный с его совестью и умом, раздается от начала мира во всех племенах и языках, в их жизни и пословице. Доказательство тому найдем в пословицах, выражающих вечные, неизменные истины, уставы естественного разума; они у разных народов одинаковы; потому что происхождение их общечеловеческое. Сущностию своей они различаются от собственно народных пословиц, сих отголосков своего века и местности, нравов и обычаев, верований и мнений, духа и направления у той или другой нации. Как первые выражают по преимуществу общечеловеческие, религиозные, нравственные, естественные отношения, так в других отпечатлеваются случайные частные отношения жизни народной. Одни пребывают неизменны, непреложны, а другие, под местным колоритом, нередко входят в употребление и выходят вместе с изменением быта и духа народного.
Столь высоко происхождение пословиц! Исходя из уст пророков, оракулов, мудрецов, патриархов, царей и сивилл древнего мира, они сообщались народу как изречения мудрости, как правила жизни. Рассадником их были храмы, стогны городские и судилища. Долгое время мудрость передавала плоды своего размышления в простых, кратких и складных изречениях, благозвучных для слуха, доступных для ума и емких для памяти. Наконец, в пословицу обращалось всякое выражение ясного сознания, глубокого ума, меткого остроумия, которое открывало какую-нибудь полезную и важную для жизни истину. Случайно высказанное одним и подтвержденное большинством голосов переходило в общее достояние: имена моливших исчезли, речь их осталась. Аристотель называет пословицы «священными «остатками древнейшей Философии, без коих она» была для нас совершенно потерянною».
Потомки жили наследственною мудростью предков; немногие правила и наблюдения, высказанные в пословицах, заменяли письменные уставы и законы до тех пор, пока мудрость не перешла из действительной жизни в умозрение, пока действенные, живые ее слова не облечены были в мертвые письмена.
Хотя с пословицы и совлекли ее царственножреческое облачение, хотя одели ее в рубище простолюдина и вмешали ее в толпу черни, но и там она совершенно не утратила внутренней своей силы и влияния, по своему тайному сродству с жизнию народной и по первобытному свойству с вечною правдою, которая, по старой пословице, светлее солнца.
Итак, уделенная от первоначального своего назначения в человечестве, оставленная в удел простолюдью, пословица неумолкно живет в устах народа, обращается в кругу его мыслей, пользуется его уважением и доверенностью, служит ему свидетельством, порукою, уликою, оправданием, руководством и вообще веселым и полезным спутником в жизни. Пред ней, как пред законом, все равны, а она никому не подсудима, потому что безымянна, безлична и нелицеприятна. На пословицу суда нет. Всякий народ, возраст, всякое звание и состояние, свобода и рабство, богатство и бедность, счастие и несчастие, мудрость и простота – все составляет предмет ее суждений, строгих и беспристрастных, так что от пословицы не уйдешь. Над кем пословица не сбывается?
В пословице встретите вопросы о целях жизни, о характере и духе народа, о нравственных и юридических отношениях, о господствующих началах внешнего и внутреннего быта народного. Принимая живейшее участие во всех делах человеческих, она всегда берет сторону рассудка и справедливости, славит добродетель и нещадно клеймит порок укоризной, позором и насмешкой, но снисходит человеческой слабости и оплошности. Кто Богу не грешен, а Царю не виноват? Кто бабе не внук? Кто поживет и не согрешит? Грех да беда, на кого не была?
Пословицы, как естественные суждения, почерпнутые из жизни, легко и сами собой прилагаются к ней, тогда как ученые мнения и правила нередко остаются чуждыми в мире, без приложения к насущному быту.
Несмотря на внешнюю свою разрозненность и отрывочность, пословицы в жизни народной составляют невидимую, внутреннюю, органическую связь, нечто целое, как и сам народ. Даже противоречия в них иногда представляют нам различные взгляды, принадлежащие своему веку, месту и лицам, например: Вольному воля; Воля занесет в неволю; Воля в человеке или рай, или дьявол. Правда светлее солнца; Правда ходит по миру; Сильна правда, а деньги сильней.
Рассматривая в таких отношениях и с таких сторон отечественные наши пословицы, мы найдем в них то, что принадлежит человечеству вообще и что народности – возможное, должное и действительное в жизни общечеловеческой и народной; в первом случае мысль общая проявляется под общею или особенною формою; в другом – особенная мысль под особенной формой. Из этого начала объясняется нам сходство многих пословиц у разных народов, включая те, кои очевидно заимствованы и буквально переведены. Произведения же самого народа отличаются своим типом и характером.
Так в собственно Русских пословицах выражается свойственный народу склад ума, способ суждения, особенность воззрения; в них Русский ум находит любимый свой простор. Коренную их основу составляет многовековой, наследственный опыт, этот задний ум, которым крепок Русский и который с летами приходит, бедою и нуждою прикупается. Но пословица тем не ограничивается; она соединяет практический ум с высшею силою – разумом; потому что ум без разума беда. Если же нарушается постепенность и порядок в действиях того и другого, то ум заходит за разум. Кроме ума и разума пословица еще указывает нам особую способность, по-видимому, действующую независимо от того и другого и быстро обхватывающую сущность дела: его догадка, которая, по Русской пословице, лучше разума. Русский, от природы догадливый и сметливый, берет себе на ум, мотает себе на ус, что видит и слышит. Хотя, с одной стороны, из пословиц обнаруживается в Русском некоторая опрометчивость и нерасчетливость вероятностей удачи и неудачи, действование на авось (была не была), но с другой – сметливая простота и осмотрительность, которая учит: Десять раз отмерить и однажды отрезать и Не спросясь броду, не бросаться в воду. Такая противоположность выводится 1) от исконного верования на предопределение, судьбу, авось, от коих родились пословицы: Чему быть, тому не миновать; Суженого на коне не объедешь; Двух смертей не будет, а одной не миновать и 2) от опытного благоразумия и сметливости, сродной Русскому народу.
В Русских пословицах замечательны также многозначительность и разносторонность; восходя от чувственного к нравственному и духовному, от простого обиходного к высшему, некоторые из них могут быть принимаемы то в тесном, то в обширном смысле, в собственном и переносном. Так, например, известная пословица Знай самого себя может выражать «самую узкую исключительность», самую наивную и смешную «самостоятельность» и вместе основное начало истинной мудрости, сознанное и высказанное мудрецами древнего мира[4]. По указанию Фишарта, одно греческое γνών σεαυτόν (знай себя) выражается сорока различными пословицами. Сколько встретите в них намеков и загадок, основанных на аналогии предметов из мира вещественного и духовного! Какой обширный смысл в приложении к жизни заключают в себе обиходные пословицы: Каково аукнется, таково и откликнется; На всякое чиханье не наздравствуешься; Кошке игрушки, а мышке слезки; По одежке протягивай ножки; Тише едешь, дальше будешь!
