Великий сказочник Андерсен сочинял с раннего детства и с раннего детства играл в кукольный театр.
Однако жизнь заставила работать. Он начал подмастерьем у портного. Потом перешёл на сигаретную фабрику. Накопив денег, уехал в столицу Дании Копенгаген, где сумел устроиться в театр на роли второго плана.
Написал пятиактную пьесу и послал её королю, прося денег на её выпуск. Король заинтересовался судьбою талантливого юноши.
На королевские деньги Андерсен учится. Ведь пока что он даже не окончил школы. Наконец, в 22 года Андерсен окончил учёбу.
И снова бросился к письменному столу. Уже в 1835 году он достиг всемирной известности как автор «Сказок». Она только укрепилась, когда в 1839 и 1845 гг. выходят второй и третий тома «Сказок».
В 1840 году Ганс-Христиан выпускает «Книгу с картинками без картинок». Его сказки «Гадкий утёнок», «Принцесса на горошинке», «Дикие лебеди», «Дюймовочка», «Русалочка», «Снежная королева» переведены на многие языки мира. С 1847 года он приехал в Англию. Невероятно горячий приём поразил писателя. Единственно, что его огорчало: его славили за сказки, а не за пьесы или прозу, которую Андерсен ценил больше сказок.
Поэтому, когда в честь его пятидесятилетия ему поставили памятник на родине, Андерсен обиделся: он изображён был окружённым детьми, а Андерсен считал себя писателем для взрослых.
Он страдал неврастенией, проявляющейся в усталости и недомоганиях. Почти каждая страница его дневника фиксирует, какое именно недомогание он сейчас чувствует. Ему постоянно нужно было отвлекаться от этих мыслей, ходить в гости, чтобы думать о чём-нибудь другом, путешествовать, чтобы набираться впечатлений, уходить от самого себя. Поэтому у него никогда не было собственного дома.
Всю жизнь он прожил в гостиницах, спал на казённой мебели. Когда он приобрёл свою, это привело его в ужас. Оставаться на одном месте он категорически не хотел. Особенно ужасала его кровать, которая символизировала для него смертный одр. Он требовал от друзей, чтобы они всё сделали для того, чтоб не захоронить его живым – в летаргическом сне. Ложась спать, он оставлял на столике и в кровати записку: «Это только кажется, что я умер!»
Умер он от серьёзных травм, которые получил, упав с кровати в 1872 году. Три года боролся с травмами Андерсен. В конце концов они его доконали. Он умер 4 августа 1875 года в 70 лет (родился 2 апреля 1805).
Когда-то в школьной юности это было одно из самых моих любимых стихотворений Саши Чёрного, которое мне продиктовал старший брат моего одноклассника:
Хорошо, объедаясь ледяной простоквашею,
Смотреть с веранды глазами порочными,
Как дворник Пэтэр с кухаркой Агашею
Угощают друг друга поцелуями сочными.
Хорошо быть Агашей и дворником Пэтэром,
Без драм, без принципов, без точек зрения,
Начав с конца роман перед вечером,
Окончить утром – дуэтом храпения.
Бросаю тарелку, томлюсь и завидую,
Одеваю шляпу и галстук сиреневый
И иду в курзал на свидание с Лидою,
Худосочной курсисткой с кожей шагреневой.
Мне, десятикласснику, всё это было так близко и понятно: Агаша с её доступностью и лёгким отношением к жизни, и эта треклятая Лида, которая может и не прочь стать Агашей, но не того поля ягода, не так воспитана. Я ещё руку под кофточку не просунул, а она уже нервно передёргивает плечами, она уже начинает своё занудливое: «не на-адо!» А чего тогда надо? Мне-то лично от неё больше ничего и не надо. Злой, измотанный приходишь домой спать, и ведь не Лида с её шагреневой кожей тебе снится, а румяная Агаша, смеющаяся, всем довольная…
Ну, хорошо, не выдержала в конце концов Лида, пропустила твою руку под кофточку, а через некоторое время и под юбку. Но возни-то сколько! И снова снится доступная Агаша…
Ну, а уж после Лида стала дамой. Ходит, посматривает на других как бы свысока! А чего задаётся? Ведь толком ничего не умеет, кроме как охлаждать: «Не надо в меня! Уходи скорее! С ума сошёл!» То ли дело Агаша! Да разве она допустит до такого святотатства: обхватит тебя, прижмёт к себе ещё сильней…
Словом, относился я к автору этого стихотворения, как гоголевский герой из «Игроков», восклицающий: «Свой своего разве не узнал?»
До тех пор, пока однажды не заказал в Ленинке Сашу Чёрного. Дореволюционные издания тогда выдавали, зарубежные, разумеется, нет. Получил я книги и решил проверить, в какой из них находится любимое моё стихотворение. Внимательно просмотрел оглавления и ничего подобного не нашёл. Начал читать подряд – ничего нет! Спрашиваю у библиографа. Та даёт мне карточки, по которым расписаны стихотворения Саши Чёрного. Нет такого стихотворения!
На следующий день меняю заказ. Прошу принести «Сатирикон», который существовал в России с 1908 по 1914 годы. Знаю, что Саша – один из активных его сотрудников.
Листаю журнал. Вот 1908, № 9, страница 2: «Послание первое». Саша валяется на балтийском модном пляже и оттуда пишет друзьям, нет ли каких политических новостей. Хотя он так умиротворён отдыхом, что политикой интересуется, так сказать, по профессиональной необходимости. Ведь он считает себя не просто сатириком, но сатириком политическим.
Вот 1908, № 11. На той же 2 странице: «Послание второе»: «Хорошо сидеть под чёрной смородиной, / Дышать, как буйвол, полными лёгкими, / Наслаждаться старой, истрёпанной «Родиной» / И следить за тучками легкомысленно-лёгкими. / Хорошо, объедаясь ледяной простоквашею, / Смотреть с веранды…» Стоп-стоп-стоп! Да это же начало моего любимого. Что же оно – вдвинуто в корпус какого-то другого стихотворения? Большого, судя по всему. Снова читаю. «Послание второе»:
Хорошо сидеть под чёрной смородиной,
Дышать, как буйвол, полными лёгкими,
Наслаждаться старой, истрепанной «Родиной»
И следить за тучками легкомысленно-лёгкими.
Хорошо, объедаясь ледяной простоквашею,
Смотреть с веранды глазами порочными,
Как дворник Пэтэр с кухаркой Агашею
Угощают друг друга поцелуями сочными.
Хорошо быть Агашей и дворником Пэтэром,
Без драм, без принципов, без точек зрения,
Начав с конца роман перед вечером,
Окончить утром – дуэтом храпения.
Бросаю тарелку, томлюсь и завидую,
Одеваю шляпу и галстук сиреневый
И иду в курзал на свидание с Лидою,
Худосочной курсисткой с кожей шагреневой.
Навстречу старухи мордатые, злобные,
Волочат в песке одеянья суконные,
Отвратительно-старые и отвисло-утробные,
Ползут и ползут, словно оводы сонные.
Где благородство и мудрость их старости?
Отжившее мясо в богатой материи
Заводит сатиру в ущелие ярости
И ведьм вызывает из тьмы суеверия…
А рядом юные, в прическах на валиках,
В поддельных локонах, с собачьими лицами,
Невинно шепчутся о местных скандаликах
И друг на друга косятся тигрицами.
Курзальные барышни, и жены, и матери!
Как вас не трудно смешать с проститутками,
Как мелко и тинисто в вашем фарватере,
Набитом глупостью и предрассудками…
Фальшивит музыка. С кровавой обидою
Катится солнце за море вечернее.
Встречаюсь сумрачно с курсисткою Лидою -
И власть уныния больней и безмернее…
Опять о Думе, о жизни и родине,
Опять о принципах и точках зрения…
А я вздыхаю по чёрной смородине
И полон жёлчи, и полон презрения…
Вот когда я был разочарован в политической сатире! Вот когда обозлился на Сашу Чёрного! Ну причём тут какие-то злобные, мордатые отвисло-утробные старухи? Почему так яростно корёжит сатиру при виде отжившего мяса, наряжённого в богатые материи? Что плохого сделали старухи лично Саше Чёрному?
А чего ради он облаял курзальное дамское общество? Плохо ему в нём? Так уйди. Никто же не неволит тебя сидеть с теми, кого почти обзываешь проститутками!
Ну что сказать! Прочитал я все шесть Сашиных посланий из Гугенбурга. И понял, для чего он взялся за перо. Чтобы лишний раз продемонстрировать свой характер – жёлчный, раздражительный, который бурно отзывается на любые явления жизни – даже на перемену погоды:
Вчера играло солнце
И море голубело,
И дух тянулся к солнцу,
И радовалось тело.
И люди были лучше,
И мысли были сладки -
Вчера шальное солнце
Пекло во все лопатки.
Сегодня дождь и сырость…
Дрожат кусты от ветра,
И дух мой вниз катится
Быстрее барометра.
Сегодня люди-гады,
Надежда спит сегодня -
Усталая надежда,
Накрашенная сводня.
Из веры, книг, и жизни,
Из мрака и сомненья
Мы строим год за годом
Своё мировоззренье.
Зачем вчера при солнце
Я выгнал вон усталость,
Заигрывал с надеждой
И верил в небывалость?
Горит закат сквозь тучи
Чахоточным румянцем.
Стою у злого моря
Циничным оборванцем.
Всё тучи, тучи, тучи…
Ругаться или плакать?
О, если б чаще солнце!
О, если б реже слякоть!
Это – одно из последних посланий.