Варвара Мадоши
Вся правда за правдой
Раз в году частная школа Эпплвуд преображается. События начинают набирать обороты примерно за неделю до «дня Д»: школьный музей перетряхивается, библиотека перебирается, раскапываются учебники и учебные пособия, многие из которых весь год провалялись под кроватями или на дальних полках шкафа. Все погружаются в яростную зубрежку: заброшены и общешкольный турнир по боксу, и шахматы, и вылазки в заречные леса, и даже качели в саду висят совершенно пустые. А потом однажды суета резко прекращается: Доминик, школьный плотник, садовник и мастер на все руки, запрягает лошадь Дейзи в двуколку и отправляется на станцию, чтобы вернуться с гостем.
Иногда этот гость не предупреждает по телефону о приезде, и приходит со станции сам, пешком. В этом случае кто-нибудь из мальчишек все равно умудряется заметить его издалека — спальни на верхнем этаже пансиона как нельзя лучше подходят под наблюдательный пункт. Нет, они не бегут его встречать и уж подавно не кидаются с воплями на шею: не тот это визитер. Но тем не менее все высыпают в холл и повисают на перилах лестницы, чтобы увидеть, как директор пансиона пожимает руку прибывшему, и услышать, о чем они говорят.
Как правило, разговоры оригинальностью не отличаются.
— А, здравствуйте, мистер Элрик! Надолго к нам?
— Добрый день, мистер Тайлер. Как всегда, на пару недель.
— Что же? Остались бы подольше…
— И рад бы, но — дела. Как там ваши мальчишки, еще школу не сожгли?
— Сами видите: сожгли. Вот, заново отстроились…
Каждый год мистер Элрик, бывший государственный алхимик по прозвищу «Стальной» — самый молодой из всех государственных алхимиков, когда-либо получавших этот пост — приезжает на пару недель в Эпплвуд по договоренности с директором Тайлером. Вроде бы они познакомились в Вест-сити, но при каких обстоятельства — бог весть. Он читает спецкурс по алхимии, с особенно продвинутыми ребятами занимается отдельно и иногда, под настроение, рассказывает какие-нибудь интересные истории. Говорит он так, что правду от вымысла отличить невозможно. Потом в трех общих спальнях долго обсуждают, правда ли, что при фюрере Брэдли под Столицей были прорыты огромные подвалы, заселенные мутантами, и будто бы сам мистер Элрик с ними сражался и многих убил; правда ли, что техники Северной армии в Бриггсе разработали танки на спор, по большой пьяни (ребятам постарше мистер Элрик даже намекнул, чем конкретно в этот момент мерились господа военные инженеры); и действительно ли все механики автомэйлов приносят жертвы страшному демону Пинако, который подменяет у особенно нерадивых смазку касторовым маслом.
А вот уроки он ведет строго, не отвлекаясь на россказни.
В классные часы Эдвард Элрик говорит о том, про что самолучшие химики страны еще не знают или только догадываются: атомы — это не самая мелкая составная часть материи; атомы тоже состоят из частиц, которые как бы даже и не являются частицами, поскольку движутся так быстро, что, по сути, находятся во многих местах одновременно. Он говорит о возможности превращений вещества в вещество не под действием алхимии, а так, с высвобождением излучения. Он рассказывает о природе света и намекает на тайны времени.
Он ходит по рядам между партами — парт в классе всего десять, ученики сидят по одному — и впечатывает чеканные формулировки. Когда ученики неправильно отвечают на тесты, он злится и даже орет на них, но это не мешает после уроков ему бросаться с учениками во всяческие авантюры — вплоть до сплава вниз по реке на самодельных плотах.
На две недели Эдвард Элрик заполняет все мысли обитателей школы. Перед ними — гений, человек, в двенадцать лет получивший звание Государственного алхимика — и добровольно сложивший его с себя в пятнадцать. Человек, работающий на одну из самых загадочных исследовательских лабораторий в Столице; который, по слухам, будто бы лично знаком с фюрером и даже — для младших ребятишек это намного важнее — со знаменитым Зампано из «Цирка Йо». Человек, участвовавший в Перевороте шесть лет назад, когда убили фюрера Брэдли, и рассказавший им целый десяток противоречивых версий «того, как все было на самом деле». Человек, здорово умеющий драться — и никогда не отказывающийся показать новые приемы.
Наконец, человек с ногой-автопротезом и ужасным шрамом на правом плече.
Согласитесь, что это все вместе будоражит воображение.
Пожалуй, все мальчишки пансиона просто-таки влюблены в Эдварда Элрика — а двое-трое без всяких «просто-таки».
И вот вечером после особенно удачного урока, когда старшему классу (в Эпплвуде всего три класса: старший, средний и младший) удалась трансмутация троянского коня из песка, мистером Элриком овладевает особенно хорошее настроение.
Они сидят в беседке в саду: знаменитый алхимик на лавке, мальчишки — кто тоже на лавках, кто прямо на полу, а некоторые пристроились на перилах. Им по тринадцать лет, и они чувствуют себя королями мира. Ну, будущими королями.
— А расскажите, как вы сдавали экзамен на госалхимика! — просит толстяк Эдвардс: воображения у него ни на грош.
— Не может быть, чтобы вам не надоела эта история, — усмехается Эдвард. — Мне она и самом надоела, Кейн, — «мистерами» и по фамилии он зовет их только в классе. — Думаю, ничего хорошего не выйдет, если и рассказчик, и слушатели заснут на середине.
Остальные одобрительно шушкаются, Кейн конфузится.
— Тогда расскажите что-нибудь про армию! Свеженькое! — просит кто-то.
— Да, про генерала Армстронг! Или про генерала Мустанга!
— Или про Шрама! — пищит кто-то совсем тоненьким голоском. — Его же так и не поймали, правда? Говорили, что это он убил Дариуса фон Экке в прошлом году!
— Ерунда, — решительно говорит Эдвард Элрик. — Шрама-то как раз поймали, просто… — он колеблется. — Не опознали наверняка. Тело было изуродовано. Но я на сто процентов уверен, что больше он ни одного государственного алхимика не убьет, — заканчивает он. — А фон Экке стал жертвой грабителей, его особняк обчистили снизу доверху.
Парни переглядываются. Кое-кому хочется уточнить, насколько же сильно было изуродовано тело знаменитого убийцы и в каких именно местах, но они не решаются.
А потом один из мальчишек все-таки спрашивает:
— Мистер Элрик… а расскажите нам о человеческой трансмутации! Почему ее запрещено проводить?
Лицо у мистера Элрика сразу меняется: его покидает расслабленность и благодушие, он собирается, как хищный зверь перед прыжком.
— А почему это тебя интересует, Барни?
Барни выдерживает его взгляд.
— Мы тут как раз говорили… о перестановках в армии и о запретах алхимии. Алхимикам запрещено творить золото и творить жизнь. С золотом все ясно — это основа экономики, — последнюю фразу мальчик проговорил очень серьезно. — Но вот на органическую алхимию запретов нет…
— Органическая алхимия просто очень сложна, — мягко произносит Эдвард. — Помните, я рассказывал вам историю о том, как подделали труп, чтобы человек мог сбежать из тюрьмы? Это способен проделать только очень, очень квалифицированный алхимик. Боюсь, что тебе, Барни, потребуется как минимум несколько лет, чтобы достичь уровня, когда об этом можно начинать волноваться.
Несколько человек на всякий случай смеются, но под мимолетным взглядом мистера Эдварда стихают.
— Хотя у любого из вас, парни, есть шанс удивить человечество. Да. Я бы все-таки рекомендовал не торопиться. Бывает еще создание химер, что тоже отдельная область, и она тоже относится к человеческой трансмутации… Но ты, вероятно, хочешь знать, почему не сняли запрет с оживления людей — и создания новых людей?
Барни серьезно кивает.
Эдвард обводит взглядом всех прочих.
— Ну что ж, это, конечно, очень долгий разговор… но я постараюсь изложить покороче.
— Да мы поймем, не бойтесь, сэр… — встревает кто-то.
Эдвард улыбается.
— Я не сомневаюсь, что вы поймете, ребята. В смысле, умом поймете. Просто я вот в вашем возрасте — ну, чуть помладше — тоже многие доводы из этих слышал. И плевать на них хотел: думал, взрослые просто это придумали, потому что у них самих ничего не получилось. Или потому что это кому-то выгодно: чтобы у других не получалось… Ну так вот, а это не совсем так… — Эдвард вздыхает. — Все вы знаете, что с помощью человеческой трансмутации изменники в армии при фюрере Брэдли создавали искусственных безмозглых людей — что-то вроде зомби, как в кино.
Мальчишки кивают, кто-то ежится, кто-то картинно засовывает в рот два пальца.
— Да-да, и поверьте: на документальных хрониках они получше, чем в жизни. Я видел, — веско добавляет Эдвард. — Это то, что получается при человеческой трансмутации. А чтобы добиться такого результата, необходимо отнять жизни полноценных живых людей. Понимаете? Жизнь за жизнь, по равноценному обмену… но жизнь чьего-то мужа или чьей-то жены, отца или матери — за жизнь биологического робота, который так и норовит вцепиться тебе в горло. Вас такой обмен устраивает?
