Вот тот же Зия признается: «Ах, как хотелось бы просто жить-поживать и добра наживать! Заботиться о семье, выполнять в меру сил и разумения свой нелегкий и почетный долг… Как это было бы славно и сладко!.. Но властная, необоримая, благородная потребность существовать не понапрасну и делать мир лучше — потребность, вычитанная, быть может, в раннем детстве из хороших книг (как говорил Скалозуб: „От книг все зло!“), а может, прежде того впитанная с молоком матери, — порою требовала выбирать. Выбирать, во-первых, что это такое — лучше? Для кого лучше? Когда лучше? А во-вторых, — на что ты согласен пойти ради этого „лучше“, чем поступиться, кем пожертвовать, когда это потребуется. Собой? Присягой? Семьей? Страной?». Этим выбором мучаются практически все ордусяне, вскормленные идеологизированным и идеализированным «материнским молоком» своей цивилизации. А «растленный запад» в лице Шнобельштемпеля (ах, водевиль, водевиль…) сует свой сопливый шнобель в эти духовные раны и, по мере возможности, растлевает их, блюдя свой экономический и политический интерес, который всегда в том, чтобы максимально ослабить конкурента и увеличить свою выгоду. Кстати, к тому же стремится абсолютно любая нация, отстаивая свои «национальные интересы». Будь то китайцы, ютаи, немцы или, особенно нагло в настоящее время, американцы.
Принцесса Чжу Ли ради Страны и своего императорского долга жертвует собственной любовью и мечтой построить жизнь сообразно душевному стремлению, жертвует счастьем и любовью Багатура Лобо, обрекая его на вечную разлуку с любимой, отчего его личность в горе начинает распадаться и надолго перестает быть собой.
Бывший наследник престола Чжу Цинь-гуй, опять же ради Страны, жертвует своими мечтами управлять ею, убедившись в своей недостаточной способности к этому, и выбирает духовную жизнь. Но при этом жертвуя судьбой Чжу Ли, вынужденной взвалить на себя его государственную ношу.
Гречкосей во имя ритуала уважения к Учителю жертвует собственным добрым именем и судьбой ученого.
Богдан во имя человеколюбия жертвует истиной, покрывая преступление Гречкосея и факт применения Мордехаем украденного с помощью Гречкосея изделия «Снег».
Зия во имя собственного понимания справедливости и понимания, объясненного ему Мордехаем, жертвует своей судьбой и судьбами ютаев, из-за него вынужденными обратиться в бегство. Да и страной своей жертвует, желая продать изобретение Мордехая на Запад, чтобы разбогатеть и побить ютаев деньгами.
Мордехай да Магда, воспламененные идеалом всеобщего братства и обеспечения безопасности человечества под дамокловым мечом атомного оружия, то есть идеей спасения человечества под знаменем всеобщего покаяния, жертвуют добрым отношением к ним людей, жертвуют миром и спокойствием ютаев, подобно Богу, избирая их для жертвы своей идеи покаяния. И как Яхве требовал от Моисея отказаться от всех прежних богов, так и Мордехай требует у ютаев отказаться от ютайства, то есть от того же Яхве. По принципу «не рой яму другому» — в свое время именно Яхве, читай Моисей и его партия, принес в жертву своим единобожеским (читай — единовластным) амбициям многотысячелетнюю судьбу еврейского народа.
НЕ ВРЕДНО ЗАПОМНИТЬ РАЗ И НАВСЕГДА, ОЦЕНИВАЯ ИСТИННОСТЬ БОГА ИЛИ ЕГО ПОСЛАННИКА: ИСТИННЫЙ БОГ НИКОГДА НЕ ПОТРЕБУЕТ ОТ СВОИХ ЕДИНОЧАЯТЕЛЕЙ ЖЕРТВЫ. ОСОБЕННО, КРОВАВОЙ. ИБО ЭТО БЕЗВОЗВРАТНО УНИЧТОЖАЕТ ДУХ ТЕХ, КТО ПРИНОСИТ ЖЕРТВУ.
А поскольку Бог — есть Идея Мироздания, ложна любая идея, требующая жертв.
— Но, но, но! — вдруг решил охладить мой пыл Зайчик-цзы. — А кто же будет блюсти чистоту ритуала, который и есть идея мироздания в свернутом виде? А что же есть наши воплощения, неизменно заканчивающиеся цикутой, распятием, зарыванием живьем в землю, сжиганием на кострах? Ведь без этого, увы, нельзя, ибо всякое восхождение, особенно духовное, связано с попранием того, что осталось внизу.
— Служение не есть жертва! — убежденно ответил я, не сомневаясь, что он и сам это прекрасно понимает. Очередной терминологический диспут. — Служение есть жизнь, доставляющая радость бытия. Жертва есть то, к чему тебя принуждают боги, обстоятельства, интересы сильных мира сего или чьи-то безумные идеи. Ритуал как насилие — зло, ритуал как служение, как естественная форма бытия — благо. Только не надо навязывать его тому, для кого он противоестествен. А наши регулярные казни — вехи духовного восхождения человечества, очищения через катарсис. Не случайно их помнят тысячелетиями, ибо урок. В том же Китае, кроме наказаний избиения палками (замененные в Ордуси прутняками), бытовали смертная казнь, кастрация, отрубление пятки, отрезание носа, клеймление. А смертная казнь была чрезвычайно изобретательна: четвертование, разрубание пополам, разрубание на части, обезглавливание и выставление головы на площади, медленное удушение, закапывание живьем, варка в котле, выламывание ребер, пробивание темени. А если казнь не до смерти, то вырезание коленных чашечек, отрезание носа и вышеупомянутые «мягкие» меры.
Сейчас же смертная казнь быстрая. А во многих странах и, вообще, запрещена. А «мягкие» изуверства, тем более, вне закона. Хоть и медленное, но восхождение. Ну, еще по паре раз нас с тобой распнут, сожгут, камнями побьют, глядишь, и совсем человеколюбие победит.
Мордехай призывал к служению, но с помощью Магды требовал жертвы, сам того не осознавая, ибо идея его казалась ему очевидной, ясной, чистой. Он в принципе не мог понять, почему ее не воспринимают. А по сути он приходил к соседям и говорил: «Слушайте, соседушки, а ведь вы — мерзавцы. Срочно покайтесь и будьте, как я».
И как поведет себя любой сосед? Если он совсем ангел, то вызовет «скорую помощь», а если обычный человек, то даст по морде и выставит за дверь. Фактически так с Мордехаем и поступают. Но если его выставляют за дверь, то он лезет в окно — через западные средства массовой информации.
Это трагедия непонимания, которую очень единочаянно ощутил Богдан, расследуя дело о пропаже изделия «Снег». Трагедия Мордехая в том, что никто не пожелал даже попытаться его понять, не захотел серьезно поговорить с великим человеком, искренне обеспокоенным судьбой человечества. Никто, кроме Магды, от общения с которой возникал разрушительный духовный резонанс, ибо она принимала его почти безоговорочно, как любящая женщина, жаждущая служить своему кумиру, но интерпретировала по-своему. А официальные лица если и пытались с ним беседовать, то навязывая свое мнение, не вникая в глубинную суть идеи, раздражаясь неотмирностью гения, неспособного понять элементарные вещи.
Через сходную трагедию в моей антиутопии прошли многие гениальные «диссиденты»: Солженицын, Сахаров, Шафаревич и многие другие. Все они были соратниками и оппонентами друг друга. Все они в какой-то степени воплотились в Мордехае Ванюшине. Кто внешностью да семейными и профессиональными обстоятельствами, кто составляющими основной идеи, но все — неколебимой уверенностью в собственной правоте. Идиотизм фанатизма. Одержимость идеей во враждебном мире, не способном к разумному диалогу.
Солженицын, одержимый идеей низвержения «империи зла» во имя гуманности и справедливости, хочется думать, слепо не замечал, что его подкармливают враги родины, еще больше, но уже экономически заинтересованные в низвержении конкурента на мировых рынках. И, полный уверенности в своей правоте, фактически написал программу разрушения страны под названием «Как нам обустроить Россию?». Эту программу воздвигли на знамя разрушители-политики, а мыслитель Солженицын перестал существовать как интеллектуальная единица мирового значения, став составляющей коллективного Герострата на услужении «мирового жандарма». Империю уничтожили, пожертвовав жизнью, счастьем, благополучием, элементарными человеческими правами, с такой пеной у рта отстаиваемыми, тех, кто погиб под обломками империи или был ими неизлечимо покалечен. Да здравствует капитализм — светлое будущее человечества!
Сахаров искренне отстаивал «демократические и общечеловеческие ценности», против которых в здравом рассудке трудно что-либо возразить, кроме отсутствия экономической базы для них и физической порой невозможности обеспечить, и не замечал, как своей ангельской очевидной безгрешностью (как и у Мордехая) прокладывал путь к власти криминальным структурам, вставшим под его знамя. Да, он абсолютно человеколюбиво клеймил действия спецназа в Тбилиси — плохо, когда до такого доходит. Но думал ли он об аморальности Звиада Гамсахурдиа и его «орлов», трусливо и расчетливо спрятавшихся за спинами женщин, и толкавших их на «саперные лопатки» спецназа, которые неизвестно еще были ли применены? Так же сейчас и террористы используют своих женщин в качестве самоходных фугасов. Где их мужская честь и гордость, которой так кичится Зия, тоже прятавшийся за спинами погромщиков в Теплисе? А мог ли быть уверен очень и искренне уважаемый мной Андрей Дмитриевич, что, в отсутствие заслона спецназа, грузинские погромщики не принялись бы громить всех иноземцев, включая ютаев, но, в первую очередь, русских? Просто ему такая мерзость и в голову не могла прийти. А мерзавцы отлично пользуются неспособностью порядочных людей предвидеть их мерзость. В Теплисе роль такого спецназа выполняли Баг и Судья Ди. Местные правоохранительные органы бездействовали в обоих случаях. И если в Теплисских событиях была убита только кошка Беседер, невеста Судьи Ди, которую вдесятеро жаль из-за ее абсолютной невинности, да были побиты отдельные ютаи, особенно, тот, что глаголил истину и был низвергнут слепым и глупым фанатизмом Магды, уже вышедшей из-под нравственного управления Мордехая, то в Тбилисских событиях обошлось большей кровью. Да и стали они одним из этапов запланированного разрушения империи.
