- Всё, хватит, так на сколько времени после этого «внушения» ты ещё оставался с ним?
- Ещё полтора года, наполненных страхом, ненавистью и рвотными позывами, когда он заставлял, а он всё время только и делал, что заставлял меня делать то или другое, заниматься с ним оральным сексом и тому подобное, ну, то есть тем, что выполняют только по-настоящему любящие пары.
- Я понимаю тебя обо всём, касающемся секса, ведь любви-то между вами и не было.
Тогда как ты не побоялся связаться со вторым мужчиной? И как тебе удалось избавиться от первого, ведь, насколько я понимаю, твой первый отобрал у тебя палочку?
- Сначала о первом. О, сотвори ещё сигаретку, а то я нервничаю.
- Бери, я тоже, пожалуй, покурю.
- Так вот, однажды мне удалось подсмотреть, где он её спрятал, ну, а дальше - немного везения и три Stupefy подряд. Ты же заметил, какой он крупный?
- Да, и видимо, такой же сильный.
- Ты и представить себе не можешь, какой. А я был изящным юношей, так, что расклад никогда не был в мою пользу. Я всегда был снизу и считал, что это моё место.
Но через год после счастливого избавления от Горта я проживал во французской Швейцарии, где лечился у замечательного, хоть и грязнокровного, целителя душ, а потом был в магической части Женевы, ко мне за столик присел незнакомец, представившийся, как виконт Клодиус Анри де Номилье, я понял, что влюбился с первого взгляда, вот, как в тебя, Сев.
- Ты же говорил, что всего лишь наблюдал за мной?
- Да, наблюдал, но ведь не как за просто интересным человеком, хорошим собеседником и деканом противоборствующего Дома, я сразу влюбился в тебя, но у тебя тогда только начал складываться роман с Люпином, и я решил подождать, пока он прискучит тебе.
- Но он не…
- Иначе бы ты не целовался со мной перед незнакомыми, пусть, но мужчинами, которые спустя полчаса узнали твоё имя.
- О, это было какое-то наваждение, прихоть, не знаю, как ещё назвать.
- Да скажи уж просто, Сев, я тебе нравлюсь.
- Да, ты мне нравишься, но это не значит, что я буду изменять Ремусу с тобой.
- Хорошо, пока пусть будет так, а потом посмотрим, в чью спальню заведут тебя коридоры Хога.
Кстати, мои апартаменты там - на втором этаже, у статуи Николаса Безвредного, знаешь такое место?
- Разумеется, не случайно я патрулировал коридоры Школы в бытность твою студентом да и до этого. Четырнадцать лет хождения по ночному Хогвартсу привели к тому, что я знаю все статуи по видам и именам, и все профессорские апартаменты тоже. Конечно, снаружи.
- Ну вот, теперь у тебя появляется великолепный шанс узнать апартаменты декана Гриффидора и преподавателя Высшей Нумерологии, твоего покорного слуги, изнутри.
- И ты думаешь, я подпишу нам обоим смертный приговор от руки профессора ЗОТИ, заместителя Директрисы Школы? Ну, уж если и не смертный, то Круциатусов мы получим порядком, - решаю я напугать Блейза, хотя знаю, что даже во время самой жестокой, третьей Войны, Рем ограничился несколькими Imperio. - Ты же не представляешь, что Ремус учудил после нашего с тобой вальса! Всего лишь тура вальса!
- И что же он сделал? Бросился душить, как Отелло Дездемону?
- А ты неплохо знаешь маггловскую теологию и литературу, позволь тебе заметить.
- А, пустяки.
Итак, что же натворил твой ревнивый, как и все оборотни, супруг?
- Заперся в кабинете и глушил скотч пинтами, потом я всё же добрался до него, отпоил Антипохмельным зельем, но он собрался бросить меня и аппарировать в свой старый домишко, не подумав даже об Аконитовом зелье для спокойных трансформаций. Я сам подошёл к нему и поцеловал, тогда он, ну… в какой-то степени, обошёлся со мною грубо, взяв меня.
- И это всё? Подумаешь - несколько грубо.
Мы с Клодиусом тоже иногда позволяли себе такое, несколько «зашкаливающее» поведение по его желанию.
- А что ж, не по обоюдному? Я тоже частенько просил Рема раньше быть со мною погрубее, но не настолько же…
- Так я не пойму, он изнасиловал тебя или был просто непривычно груб?
- Нет, он не опускается до насилия, но может ненавидеть чёрной ненавистью, а в тот раз, да, он был впервые за два года груб со мной. Тогда я не придал этому значения, однако стал воздерживаться от супружеской близости. Только к концу июля мы помирились окончательно, так сказать, полюбовно, и сейчас всё у нас прекрасно. Завтра я аппарирую в Хогсмид, остаётся только собрать сундуки.
- Останься, умоляю. Хоть на неделю, но останься, - горячо шепчет Блейз, и я уже почти готов ответить ему кивком, как на всё палаццо раздётся, усиленный Сонорусом, голос Клавдия:
- Жжентльмены, жакушки поданы. Прошим к штолу.
- Так ты останешься у меня, в Забини-Мэноре? Ну хоть на несколько дней?
- Не могу, Блейз, я назвал Рему точную дату возвращения в Школу.
- Но ты ведь можешь передумать, - его горячее дыхание обжигает мне лицо не хуже поленьев в камине. - Прошу, всего на эту ночь, у тебя или меня, неважно, а потом примешь ванну с травами, это отобьёт мой запах.
- О-о, много, как тебе кажется, ты знаешь об оборотнях, но ни самый пахучий гель, шампунь или хоть бы и цветочная ванна не снимут с меня той обиды, что я нанесу таким необдуманным шагом всем нам троим - нам с тобой одной ночи мало, признайся, а Рему - предостаточно, чтобы учуять запах запретной любви. Нет, Блейз, извини. Ты подумаешь над моими словами и поймёшь, что я прав.
- Ни за что, даже за смерть духа своего, не окажусь от тебя, слышишь?!
- Повторю твои же слова, Блейз - не зарекайся, как не говорю я тебе «нет» окончательно.
- Так, значит, ты просто играешь со мной в неприступную крепость?
- Да какого чёрта я тебе сдался?! - ору я. - Я же тебе почти что в отцы гожусь, а у меня сын и без тебя есть.
- Да люблю я тебя, вот и «сдался»! - и он впивается мне в губы требовательно, тревожно, по-собственнически.
Мне уже не хватает воздуха, а он всё сосёт мне язык, натираясь бедром о ногу. Я отталкиваю его, он не ожидал такого коварства с моей стороны, после чего мы переводим дыхания, и я говорю:
- Блейз, будь поосторожнее, ты чуть было не задушил меня.
И снова в ответ томное и певучее:
- Прости, лю-би-мый.
Только Блейз за последние полтора года называет меня «любимым», Рем перестал, только я ещё изредка называю супруга так, но после… такого лета это и немудрено, а что до него? Да, работа, да, усталость, но были же и рождественские, и пасхальные каникулы… Что-то всё же не то, о чём я мечтал, происходит между нами. Теперь вот ещё этот Поттер номер два, такой же страстный и непосредственный в выражении чувтств. Ну да, он же - не чистокровный англичанин, а на какую-то долю, надо бы узнать, насколько, итальянец.
Мы направляемся в главную залу, где подали фуршет, и я спрашиваю Блейза:
- Сколько в тебе итальянской крови, Забини?
- О, ровно половина, отец переехал из Италии и женился здесь на некрасивой девушке из рода Уолфриш, ты и не слышал о таком потому, что он закончился на моей матери - выродился. Просто не всем так везёт, как графам Снейп, у которых обязательно рождается по одному, но наследнику.
Так что, род Уолфриш умер, да здравствует род Забини!
Вообще-то Забини - английская транскрипция итальянской фамилии Цабинни, но это не суть важно, ведь англичане в Хоге как только не коверкали мою фамилию, даже ты не догадался что Забини и Цабинни - один и тот же древний благородный чистокровный род потомственных зельеваров, ведь так?
- Признаться, я тогда не о зельеварах думал, ты уж прости, Блейз. Да и хоть ты занимался у меня на Продвинутых Зельях, но я был о тебе среднего мнения.
Потому-то и не сопоставил обычную итальянскую фамилию скороспелого студента со знаменитым родом придворных папских отравителей Цабинни или Цабиньо, как они чаще фигурируют в миланских хрониках четырнадцатого-семнадцатого веков. Все считали вашу семью колдунами, и только прямое вмешательство и защита Пап от плебса сулили вашему роду относительную безопасность, да и то в городках, подчинённых Папам или Милану.
Мы набираем полные тарелки изысканных закусок и отходим в угол - я не желаю привлекать к своей персоне излишнее внимание.
- Угости меня оливкой, - внезапно просит Блейз.
Я подцепляю на его вилку крупную оливку и подношу ему.
- Да нет, изо рта в рот, - просит он, и я с каким-то болезненным удовольствием проделываю эту нехитрую комбинацию.
- Ох, вот и ещё одна жертва на твоём крючке, Северус, - думаю я. - А сколько он продержится, заглотив наживку твоих чёрных глаз и чёрной гордыни? Пожалей его, Северус, он ведь ещё так молод!
- А как мне с Ремом быть прикажете - ведь любовь к нему - на всю жизнь!
- А кто сказал, что не с этим очаровательным юношей?
- Я промолчу.
- А я, я обойдусь.
Теперь он угощает меня оливкой, это так возбуждающе, что если бы я мог, то зацеловал бы Блейза до синяков на длинной шее.
Но мы в обществе.
Неожиданно заиграла музыка.
