— Понимаю, ты не можешь рассказать, кто ты. У тебя нет дара речи. Но меня ты понимаешь, и я скажу, что полюбила тебя. Будь милым братом моим, возьми туда, откуда пришел. Возьми в красу небесного сиянья…
И кивнул олень головою, и подхватил Вэлду, и понес. Далеко-далеко под собою видела она снежные поля по которым перекатывались дивные небесные краски, а цвета сияния становились все ближе, вот уже коснулись ее лика, и были они подобны прикосновеньям лепестков небесных цветов. Можете ли вы представить себе счастье Вэлды?.. Она смеялась, она шептала, она пела. И это была прекрасная песнь, торжествующей любви. Она даже и не ведала, откуда пришли к ней эти строки — кажется, из какой-то иной истории:
— И суд настал, но что им судьи,
И взоры грозные, слова?..
Что их любовь, тепло остудит —
И в души смотрят их глаза.
И что им мир весь бесконечный,
Весь мир в любви, в слиянье душ;
А этот мир — он быстротечный,
В движении морей и суш.
И снова нежные объятья,
В последней раз, в последний раз,
Любви священные заклятья —
И чувства бесконечный сказ.
И все горит, пылает в свете,
И вновь стихи, стихи горят,
Вокруг же на своем совете,
Валары грозные сидят.
«Красиво, жалко и печально,
Но нет — он слишком ярок здесь,
Восстал он, бурный, изначально,
И пламенем оделся весь.
Его судьба весь мир разрушить —
Он без того не может жить.
Не можем мы закон нарушить,
Не можем пламень допустить.
Пускай уйдет он за пределы,
На веки вечные в цепях —
Давно он знал свои уделы —
Еще в космический морях…»
Гремят слова, но те, в объятьях,
Не слышат слов, не знают уз,
Не ведают уж о проклятья —
Их вечностью скреплен союз.
И новые слова все шепчут:
«Твой дух во мне… а твой — во мне,
Они в разлуке нас излечат,
Они всегда живут в душе.
Ты знай, ты знай, что тьма растает,
И время вечности уйдет,
Ни космоса, ни пустоты не станет,
И там душа любовь, звезду свою найдет.
Прощай, прощай вновь, на мгновенье,
И все же — светлая печаль,
И вновь, к звезде своей стремленье…
Что сделано, того не жаль…»
Нет, нет — даже и старожилы не могут рассказать, откуда пришли к ней эти строки, но по видимому, все-таки она уже предчувствовала, что недолговечно это ее счастье, что недолго будет пребывать она в этом райском сиянии вместе с братом своим…
А они уже стояли в прекраснейшем саду, со всех сторон слышались волшебные, чарующие голоса птиц, которых никогда прежде не слышала Вэлда, и которых сразу же полюбила, потому что и нельзя было их не полюбить за их неземную красоту. Вокруг все сияло и распускалось, все тянулось вверх, где еще краше переливалось сияние, и было оно таким живым и мудрым, что подумалось Вэлде, что — это сам Иллуватор. Не земными словами ту красу описывать, а даже если и попытаться, то уйдет на это очень много времени. Вэлда стояла, любовалась всем этим, как завороженная, и только изредка, время от времени, шептала слово: «Люблю». Она так поражена была красотами сада, так зачарована голосами его обитателей, что даже и не заметила, что олень покинул ее. Когда же увидела, что нет его поблизости, то очень печально ей стало, но эта была светлая печаль, и вновь зашептала она строки, которые, должно быть, пришли к ней по наитию:
— Вдруг та высшая сила, что суд их вершила,
Их объятья легко развела;
И звезда тут в печали взмолилась,
Но давно их судьба уж была решена.
«Но позвольте мне с ним в запределье!
Что мне, право, веками страдать!
О, Единый, услышь ты моленье,
Можешь ты нас в проклятье сковать!..»
И взметнулась мольба в поднебесье,
Да и так слышал все верхний бог —
А тот звездами плакал: «Лейся, лейся…
Не сломить даже мне этот рок…»
Ну а там, среди скал белоглавых,
Среди светлых хребтов, где заря,
Уж играла кострами на скалах —
Там страдали в разлуке горя.
Пусть предчувствие вечности вместе,
Пусть все нежные клятвы, стихи —
Пусть моленья звездной невесте —
Как мгновения эти тяжки!
Она соткана нежным вся светом,
Все в печали, вся в Лунной тоске,
Никогда в Валиноре не знали такого навета,
Розы дивной, что от слез возрастала на теплом песке.
Никогда, никогда — даже в тех Силмариллах,
Что проклятием стали Арды,
Никогда — даже в тех серебристых приливах,
Что сияют в небесной выси.
В тех слезах все печаль вековая,
Горечь мира, разлука любви —
Перед ней в цепи тяжкие мужа ковали,
Он стоял весь в душевной крови.
Он темнел и светлел, он весь бился,
Он страдал, как никто не страдал,
Он то в небо мечтой возносился,
То в огне и в пучине страдал.
Вот закованы цепи, и ветры подули,
Грянул ветер, и на море ходит уж вал —
И молитву Валары вздохнули,
И во тьму уж проход над вершинами скал.
Ну а роза сияет, а роза поет,
В ней чувство навеки их рок уберег,
Навеки дыхание сердца их льет,
Мгновение встречи там вечно живет.
И вот уж в ладонях у милой звезды,
Та роза все ближе сияет,
И вот уж коснулась — так словно в сады,
Закованный в цепи шагает.
И роза ушла уж в огнистую плоть,
Ей пламень цвети не мешает,
И времени ветер не в силах ту розу сполоть —
В ней чувство любви их сияет…
Так говорила маленькая Вэлда, и светлые слезы катились по ее щекам. Но вот услышала она некое движенье, повернула голову и увидела, что светоносный олень стоит прямо пред нею. И так она обрадовалась, так счастливо, звонко засмеялась, что не сразу и заметила, что он что-то держит во рту. Она вновь обняла его за облачную шею, поцеловала в нежные, мудрые глаза и тут только заметила этот кулек, из которого исходил прелестный аромат. Она сразу догадалась, и все-таки спросила:
— Это подарок для меня?
Олень кивнул головою, и вновь закружились в воздухе живые цветы, и вновь приласкали лик Вэлды. И тогда девочка осторожно приняла его, развязала, и обнаружила, что там лежат семена, и, хотя олень по прежнему ничего не говорил, она сразу догадалась, что — это семена тех самых растений, которые окружали ее…
Тут еще раз повел рогами олень, и вырвались из них снежные птахи, закружили в воздухе, да и расправили крыльями то волшебное сияние, которое составляло сад. Открылось окно, а за ним — вид далеких-далеких снежных полей. И сразу увидела Вэлда родное селение. Уже взошло солнце, и золотистые его узоры разбегались на многие-многие версты ровных снежных гладей. Но какая же это была высь! Домики представлялись совсем, совсем маленькими, человеческих же фигурок было и вовсе не различить. И почувствовала тогда Вэлда, что уж настало время разлуки с чудесным оленем. Быстро обернулась к нему, хотела хоть что-нибудь молвить на прощанье, но, оказывается, было уже поздно. Над ее головою, уже высоко-высоко таяло в сияющей небесной лазури сияние, а к земле ее нес теплый весенний ветер. Она плакала всю обратную дорогу, плакала и тогда, когда осталась в одиночестве на вершине того самого холма, где произошла первая встреча с ним. С этого места довольно хорошо было видно и родное поселение, и даже редкие фигурки, которые прохаживались или пробегали между домами. Невероятным казалось, что такое, в общем-то небольшое расстояние, в ночи, в буре представлялось ей целой долгой-долгой, даже и нескончаемой дорогой.
Она все плакала, ну а потом сильно полыхнули ее очи — подумалось, что вновь пришел небесный олень — почувствовала она цветущий, весенний аромат. И только взглянув себе в руки, обнаружила, что держит кулек с семенами — из него то и поднимался аромат.
— Ну что ж… — вздохнула Вэлда. — Домой без еды мне возвращаться не велели. Построю-ка я себе новый дом…
И, действительно, чувствовала она в себе столькие силы, что и постройка нового дома представлялась ей делом вполне возможным — даже и то, что у нее не было никаких необходимых для такого дела инструментов нисколько не смущало маленькую Вэлду. Вот увидела она почти полностью занесенные снегом заросли кустарника, да и направилась к ним, намериваясь построить для начала хижину из веток.
И тут появились волки. Это была довольно большая, и, судя по отвислым бокам, очень голодная стая. Впрочем, даже если бы была и не стая, а только один волк — все равно не смогла бы с ними совладать девочка. Не испугалась Вэлда, просто вздохнула, и закрыла глаза, радуясь тому, что перед смертью пережила она такое чудо. Долго она так стояла, все ожидала, когда вцепятся в нее волчьи когти — так ничего и не дождалась, и как открыла глаза так и не поверила им. Оказывается, волки вместо того, что бросаться на нее, начали возводить избу. Да и не только волки были. Пришло еще и целое семейство белых медведей — они принесли бревна, которые и складывали в стене. Вэлда так и стояла изумленная, а через час изба — та самая изба, в которой мы сейчас сидим, была уже возведена. Кустарник, а еще пучки соломы, которые неведомо из каких далей принесли птицы, пошли на утепление стен и на крышу. Избушка вышла не большая, но такая ладная, такая стройная, что любо дорого было на нее глядеть. Рассмеялась Вэлда, и подошла к каждому из своих помощников, каждого обняла, каждого в лоб поцеловала. А тут прибежал уж медведь дверь открывает, приглашает, стало быть, в горницу войти. Вошла Вэлда, видит этот самый стол, а на нем белочки суетятся, последние кушанья для нее расставляют. Вэлда уж ничему не удивлялась, только всех благодарила и улыбалась — вот уселась за стол, видит, что все ее друзья в нерешительности стоят — и их пригласила, на всех еды хватило, и такой еды замечательной, что Вэлда никогда такой и не пробовала.
