Альфонсо оглядел деревенскую улочку: пока никого не было видно. Склонился, поднял колыбель — тогда пошевельнулся во сне, позвал его по имени Тьеро. Младенцы раскричались в полную силу.
Под дождем, едва держась на ногах на размытой земле, заковылял он, как мог быстро со своей ношей, к стойлам.
Топот все приближался — вот, со стороны леса, на дороге появился всадник…
Альфонсо замер на мгновенье, а потом, выкрикнул какой-то жуткий звук, ибо, показалось ему, что тот всадник — его отец.
Вот и стойла — пока он возился с засовом, пока открывал тяжелую дверь, всадник оказался уже совсем близко и Альфонсо понял, что не успеет. Смерть не страшила юношу, но вот увидеть лицо отца, услышать хоть одно слово — это было жутко.
Колыбель он оставил возле двери, сам бросился в стойла — подхватил под узды Сереба; вывел его под дождь.
А всадник был уже рядом — шагах в двадцати, в десяти… Альфонсо закрыл лицо руками, и взвыл:
— Да не убивал же я ее! Не мучьте же меня больше!..
И он выпустил Сереба, повалился лицом в грязь, зажал уши руками — лишь бы только не слышать, этого топота… Он впивался лицом все глубже и глубже в грязь, жаждя, чтобы она сомкнулась над его головою…
Альфонсо все ждал, что его схватят, на ноги поставят, что он увидит перед собою этот каменный лик — и он сжимал голову, и хрипел в грязь: «Не надо, не надо, пожалуйста… Она же простила меня!»
А потом — очнулся, услышав какой-то звук, вскинул голову, и увидел, что — это Тьеро выбежал на крыльцо, оглядывает дождем заполненную улицу, зовет его по имени — вот увидел, даже и не узнал сразу — настолько Альфонсо был похож на какую-то из грязи вылепленную форму, но потом к нему бросился.
— Подожди! Куда же ты?! Стой! Я, все равно, от тебя не отстану! Слышишь?! Друг ты мне или же не друг?!
А Альфонсо, с необычайной силой, одним рывком, взгромоздил колыбель на спине у Серебе; затем, сам туда запрыгнул, да и закричал:
— Ну же — вперед! Неси! Неси!
Сереб метнулся на улицу, но Тьеро прыгнул ему наперерез. Он хотел поймать коня под узды, однако, тут Альфонсо отпихнул его ногою, и с ярость зашипел:
— Не смей меня преследовать! Прочь! Оставайся здесь!..
Тьеро бросился в стойла, и даже не подумав, как отнесутся радушные хозяева к пропаже лучшего своего коня — через несколько мгновений несся вслед за своим другом по деревенской улице.
В эти мгновенья Альфонсо склонился над маленькими, рыдающими братиками своими — он сам бы заплакал, да не мог — слез не осталось. А вокруг проносился дождь, отлетали какие-то туманные образы — вот обогнал он того всадника, которого принял за своего отца и даже не заметил…
* * *
До самых сумерек гнал Сереба Альфонсо, не видя ничего вокруг — содрогаясь от бьющейся изнутри боли. Но вот сильно раскричались малыши, да и конь остановился…
Альфонсо понял, что они хотят есть. Он то сам дошел до такого болезненного душевного состояния, когда не мог уж мыслить и о еде, а все крутился-крутился без конца и без толку вокруг своей боли. Но малыши просили есть, и измученный юноша шептал им:
— Где ж я вам еды то достану? Вам то что надо — молоко?..
Он огляделся по сторонам, и обнаружил, что Сереб остановился на лесной тропе. Черными колоннами поднимались древесные стволы, между них, черной, толстой паутиной провисали ветви, а дальше — темная серая сгущалась ночь. Дождь прекратился, однако, небо оставалось завешенным облаками; с ветвей капало, было прохладно, свежо. За криками младенцев ничего не было — лес безмолвствовал и, казалось, внимательно разглядывал Альфонсо, шептал:
— Вот что, Сереб, беги — найди еду и для них, и для себя…
Сказав так, Альфонсо спрыгнул на землю. Он намеривался снять колыбель, однако, он поскользнулся, а, когда поднялся на ноги, оказалось, что конь уже убежал.
Нахлынула тишина. Как же тихо. Как отчетливо слышна в этой тишине, короткая песнь каждой капельки, которую не могла удержать ветка. Но и капель вскоре затихала.
Альфонсо стоял, не смея пошевелиться, бездыханный и вскоре понял, что деревья зовут его. Он сделал несколько шагов. Вот подошел к какому-то черному стволу. Ничем не примечателен был этот ствол — обычный, еще довольно тонкий, а в темноте и не разобрать было, какое это дерево.
Но, как же хорошо, как же тепло стало рядом с этим стволом Альфонсо! Он обнял его, прильнул в поцелуе, и стоял так неведомо сколько, с наслажденьем вбирая в себе эту тишину, любуясь темной неизменностью между стволами — и радовался, что так тихо, что ничто не говорит, и нет ярких цветов, и не движется ничто.
Он шептал в душе: «Ах, как же хорошо… Но, неужели мне придется возвращаться; вновь видеть людские лица, слышать голоса. Пожалуйста, дай мне сил стоять здесь и год, и два — только бы не возвращаться…»
Он чувствовал, что этот лес, действительно, может дать ему излечение. Он любил эту спокойную неизменность все больше и больше. И эта новая любовь была совершенно иная нежели прошлая, страстная. Тогда он хотел кричать о своих чувствах, слагать стихи — здесь же понимал, что любые его признания, любые стихи будут ничтожны…
Вот годик бы в этой тишине постоять…Покой, только покой. Ах, да как же хорошо здесь… Тихо… Тихо…
Ничто не изменялось. Так прошло, должно быть, с полчаса, и тогда Альфонсо вспомнил, что за его спиною тропа, что по ней могут пойти люди — и он ужаснулся, что может услышать человеческую речь…
Очень медленно, он стал ступать в глубину. Он старался ненароком не наступить на какую-нибудь веточку, и, действительно — это ему удавалось. Не нарушив эту тишь ни малейшим звуком, он прошел с полсотни шагов, и там, вновь обняв ствол остановился в молчании…
И, все же, его человеческий, творческий дух не мог слиться с этой тихой ночью. Пока жил дух, в нем жил и пламень. Через некоторое время он зашептал:
— Что наша жизнь? — то разговоры, толки, да слова,
Хожденья, мненья да дела, от коих так болит порою голова.
А что есть смерть?.. Она, как космос темный, нас окружает,
В свои бездонны воды незримо погружает…
* * *
Целый день Тьеро гнал он коня. Несмотря на то, что к вечеру дождь прекратился, дорога была так сильно размыта, что никаких следов не оставалось. Уже в темноте, почувствовав, как хрипит под ним конь, какой жар от него исходит, Тьеро сжалился над бедолагой, да еще и прощенье попросил…
С одной стороны от Тьеро темную стеною поднимался лес, с другой — серело поле. Позади, над полями, над лесами, едва различимое, виднелось сияние, того бело-серебристого цвета, которое дарит земле звездное небо. Оно проходило через облачный покров, с вершины Менельтармы.
Тьеро негромко говорил:
— Что ж, теперь надо найти и приют на ночь. Сослужи мне еще службу — довези до ближайшего поселения. Там до утра остановимся, ну а утром…
Он не договорил, так как услышал приближающийся топот. Вот, словно серебристая нить, среди трав мелькнула.
— …Да это ж Сереб! — воскликнул Тьеро, и уже во всю силу закричал. — Альфонсо! Стой! Все равно — не оставлю я тебя! Альфонсо!
Видя, что Сереб не останавливается, он крикнул своему коню:
— Ну, будь добр, собери силушку — поскачи еще за ним!
Конь издал какой-то недовольный звук, после — метнулся за Серебом.
Сереб полетел по едва приметной тропке, в лес. И еще юноша заметил, что на нем не было Альфонсо, но только колыбель, над которой разливалось едва приметное сияние…
* * *
— Ах, мне бы пустить здесь корни, да стоять недвижимым, да расти год из года, вместе с этими деревами все выше и выше к небу…
Но, человеческий его дух, звал Альфонсо вперед; и он, тихо переступая по мокрой земле, плавно, точно туманный стяг, поплыл между этих деревьев. Вот открылось маленькое озерцо, в центре которого, черной пастью вздымалась коряга. Корни мокрыми змеями извивались у берегов, протягивались в озерную бездну, над которой плавно сгущался туман, который был пока слабым, но обещал через некоторое время стать непроницаемым, и окутать весь лес.
Но вот он вскочил, на ноги, и в ужасе, дрожа всем телом, обнял ближайший ствол. Приближался конь, а за ним — еще один.
Они не оставят меня. — шептал он в кору. — Неужто мой отец?!..
И он бросился в озерцо. Уже у берега вода холодная оказалась ему до груди. Он стремительно поплыл и вот уже оказался рядом с черной, так похожей на пасть корягой. На берег выбежал Сереб — нарастал топот другого коня. Альфонсо вжался, в покрытую мхом, мягкую поверхность — тень поглотила его.
Однако, Сереб и видел, и чувствовал его. Он осторожно, чтобы не потревожить спящих малышей, разлегся в нескольких шагах от водной поверхности; и смотрел своими добрыми очами на Альфонсо…
Но вот на берег вылетел другой конь. Альфонсо до боли вжался в корягу. Наездник спрыгнул с коня, и он узнал голос Тьеро, только облегчения это Альфонсо не принесло. В голове завихрилось: «Зачем ты здесь?! Не нужны мне ни твои слова, ни твои утешения — ничего, ничего мне не нужно, кроме тишины… Как ты смеешь своим криком эту тишь рушить?»
