Его взгляд вдруг упал на «эквалайзер»: прибор был отключен.
Гарри уставился на подавитель сигнала, будто увидел впервые.
«Когда я шел на кухню... Чтобы сказать ему, что он — Шпеер и сволочь... Лампочки не горели! Антижук был выключен уже ТОГДА!» — внезапно понял он.
Остановившимся взглядом Гарри смотрел на безжизненный прибор.
«Шатц всегда выключает антижуков, чтобы бросить ИМ какую-нибудь дезу! — горячим вихрем пронеслось в голове. — Он дал мне книгу, вышел и отключил эту хрень! Он говорил для НИХ! Он вёл себя так, потому что кому-то надо было убедиться, что я... что он...»
В чем должны были убедиться невидимые слушатели, кроме того, что он прочел книгу, Гарри понять не мог.
«Я бы так или иначе узнал, кто Шпеер, дочитав до конца, — преодолевая слабость в ногах, он доплелся до спальни и улегся на кровать, свернувшись в клубок. — Тогда в чем смысл? Услышать, что мы поссорились и расстались?»
«Услышать, что вы поссорились и расстались», — подтвердил голос в его голове.
«И эта отвратительная записка! Он не мог такое написать серьезно, я дурак! Кретин, болван, псих! Чуть не умер!»
Тело с ног до головы окатила горячая волна облегчения. Гарри вытянулся на постели и уставился в потолок, глупо улыбаясь.
Простыни еще хранили запах их тел. С жалобным стоном Г. Дж. перевернулся, обнял подушку Северуса и зарылся в нее носом, утешаясь душой и сердцем.
«Ты врешь сам себе, — уже откуда-то издалека подсказал засыпающий внутренний голос. — При чем тут Риддл, Дамблдор, Шпеер и вся эта дрянь? Ты обиделся из-за книги! Из-за Адама, которого он любил сто лет назад! Из-за красивых слов, таких, как он и тебе говорил! Из-за того, что он ХОТЕЛ его!»
«Десять лет назад», — сонно подсказал голос.
«Он шлялся по борделям Амстердама!»
«Десять лет назад».
В засыпающем сознании Г. Дж. проплыла картина горячего слияния их тел и лицо Северуса с почти детским страхом в глубине широко раскрытых глаз.
«Не бросай меня... сейчас. Я не переживу».
— Никогда, — прошептал в подушку Гарри. — Никогда-никогда.
* * *
Электронный будильник у кровати привычно взвыл утренней сиреной. Гарри заворочался, ожидая, что Северус выключит сигнал, припечатав звук очередным недобрым словом.
Будильник продолжал завывать.
Гарри вдруг вскочил развернувшейся пружиной, в одно мгновение вспомнив, что произошло, спрыгнул с постели и гончим псом обежал квартиру.
Чуда не случилось. Северус все еще не вернулся. Хуже того, его мобильный обнаружился в кухне на подоконнике.
Сунув ноги в комнатные туфли, чтобы не ступать по всё еще рассыпанным стеклам, Гарри включил кофе-машину, кое-как собрал осколки и уселся за стол с чашкой кофе. В глиняной пепельнице лежал смятый окурок. Борец с курением Г. Дж. Поттер извлек его и невесть зачем сунул в рот. Вкус и запах был мерзким. Зато здесь были ЕГО губы. Причастившись никотином, Гарри торопливо отпил кофе и принялся ожесточенно тыкать в кнопки телефона.
— Алло? Мисс Лавгуд?
— Эуа-уа, — сладко зевнуло в трубке.
Гарри подавил ответный зевок: он спал каких-то два часа.
— Луна? Это Гарри. Извините, что так рано, но...
— Гэри? — проснулся голос. — О-о, тебя уже выпустили? Вот клёво!
— Что-что? — не понял Г. Дж. — Откуда выпустили?
— Ты уже под кайфом, — разочарованно протянула Луна. — Ты где, Гэри?
— Гарри я! — рявкнул Г. Дж. директорским голосом. — Поттер! ГДП!
— А-а, — пропело в трубке. — Вот оно что.
— Добби у вас? — взволнованно спросил Гарри.
— Добби? — удивилась Луна. — Бобби, может? Вчера заходил. Вместе с Энн. Вы их разве знаете?
— Черт! — схватился за голову Г. Дж. — Добби, чертова крыса! Северус привез вам крысу?
— Нет еще. А что? Он же сказал, в среду принесет. Я даже вафельный домик еще не доклеила. Алло?.. Ау-у, вы там, мистер Поттер?
— Да, — после паузы сказал Гарри. — Э-э... Спасибо. И передайте Гермионе, что я, возможно, задержусь. Всего доброго.
Он отключил связь, отшвырнул телефон и с минуту сидел с закрытыми глазами. Неожиданно взвившись, он закружил по квартире, распахивая дверцы шкафов и комодов, выдвигая ящики и заглядывая во все углы.
Скрипка исчезла.
Одежда была на месте, впрочем, если бы Северус что-то и прихватил из унылого ряда однообразных брюк и пиджаков, никто бы и не заметил. То же касалось рубашек и всего прочего. Гарри ринулся к ящику бюро, где, как он знал, хранились документы.
Ящик был пуст.
Чувствуя накатывающую боль в груди, Гарри опустился в кресло, глядя помертвевшим взглядом на то место, где еще недавно стояла клетка, и сидел неподвижно, как труп, ощущая себя пустым, как и проклятый ящик. Почти машинально он потянул ручку второго, в слабой надежде, что документы перекочевали туда.
На дне лежал исписанный от руки листок.
Гарри выудил двумя пальцами улов и недоуменно уставился в текст:
«Für Li-li
Не верь словам бездарного шута.
Так пену на устах волны тяжелой
Несет поток от лопастей винта
На днище черном флагмана чужого.
~
Покину экипаж на шлюпке утлой,
По звездам вместо компаса отчалю,
Надеясь, что когда настанет утро,
Рассеет солнце призраки печали.
~
Не верь, что пристань наша — порт Разлуки,
Не верь, что разобьемся мы о скалы.
Мы на штурвал свои положим руки,
На островах Надежды есть причалы.
~
Sch-sch».
— Что это, Шатц? — пробормотал Гарри, до глубины души взволнованный находкой.
«Для Li-li, — заметалась тревожная мысль. — Кто это, Li-li?»
«Liebling-Liebes! — возликовал внутренний голос. — Schatzi-Schatz!»
* * *
«Завтра утром тебя... вас отвезут в мэрию, мистер Поттер».
«Кто отвезет? Во сколько?..»
Двигаясь, как во сне, Г. Дж. выбрался из ванной, украшенный свежими порезами на подбородке, насильно выпил две больших чашки крепчайшего кофе и оделся — равнодушно, как робот, не глядя в зеркало.
«Где книга?» — внезапно вспомнил он.
Спрятав в карман стихотворение, Гарри вышел из редакторской квартиры, запер дверь на ключ и вернулся в свою разгромленную обитель.
Раскрытая книга валялась на полу корешком кверху, распластавшись подстреленной птицей. Г. Дж. поднял ее и только сейчас заметил бурые следы крови на обложке.
«Он порезал руку, когда я...»
Гарри прижал злосчастную книгу к губам, безмолвно прося прощения у ее автора.
«Ты мой, Шатци-ша! И ты сам, и твое прошлое, какое бы оно ни было, теперь мое тоже!»
Мысль позволить читать «Записки» кому-то чужому вдруг показалась чудовищной.
В десятый раз перечитав послание от Sch-sch, Г. Дж. забился поглубже в кресло и развернул измятые страницы «Записок».
«Адам умер. А ты жив», — зачем-то напомнил внутренний голос.
* * *
«23.12.2001
— Co za idiotyczny widelec, Reju?
— Dla ostryg. Ot one, piękne. U ciebie przed nosem.
— Kurwa.
— Nie bądź taki niegrzeczny. Jeszcze żyją. Mogą usłyszeć.
— One nie rozumieją po polsku.
— Kto wie? ¹
Глупый панич. Соображаешь, где мы? В этой золотой Вальхалле каждая собака — полиглот. За спиной официантишка вьется угрем. Парень, знаешь такое блюдо, «угорь на вертеле»? Твое счастье, гарсон. Шел бы ты отсюда, хозяйский вьюн. Хочешь, я на тебя просто ПОСМОТРЮ?
О-о, так-то лучше. Отполз виться в сторонку.
— Не бросай меня одного, Рэй. Ты ушел, твой Ангел на меня уставился, как на устрицу. Нет, хуже... Как это по-английски? Моллюск.
— Съесть тебя хотел? Да ну, Ангел не в теме.
А я бы съел. Прямо сейчас. Губы твои совращает гнусный монах, Дом Периньон, это его подлый дух пузырится весельем в янтаре бокала! Нет у меня колесницы, запряженной пантерами, как у господина Диониса. Тащи потом ваше разгулявшееся панство к стоянке такси!
— Не в теме? Po jakiego diabła ² он тогда ревнует? Po jakiego diabła ты бесишься? Я видел, как ты смотрел на него, когда он с Ведьмой танцевал!
Ух, глаза, пылающее золото в кузнице Гефеста! Проклятый монах-искуситель и плод грешных рук его, чертово шампанское! Не умеешь ты пить, Сын Божий. Стоп-стоп. Что ты сказал? Кто ревнует, я?
— Значит, я подлый собственник. Только попробуй с Ведьмой потанцевать!
Эй, куда вскочил?
— С удовольствием. Что уставился, Рэй? Хочу и танцую.
Вот стервец! Еще и смеешься? Да я тебя разорву, знаешь? О нет, не сейчас, не сейчас.
Адонаи, да я и из-за стола не встану. Цезарь, сиди под скатертью, подлец. Не могу спокойно смотреть на эти смеющиеся губы, на этот алый рот — и детский, и порочный, он мой, слышишь — МОЙ! Адам, и ты позволишь похотливой ведьме жрать взглядом твое лицо с невидимой печатью моих поцелуев?!
Хочешь меня разозлить, прекрасный панич?
О да, я зол, как скупой виноградарь, к чьим лозам подобрался вор!
Женщина?.. Ведьма она, а не женщина. Ты не видал ее коллекцию страпонов!
Не надейся прочесть всё это на моей постной физиономии. Твое тело еще познает меру гнева моего, когда наполню тебя раскаленным желанием, медленно волью его в прекрасную чашу плоти твоей, и губы, отданные хищному глазу ведьмы, будут молить об избавлении!
