следует за ним в комнату, в которой Ворлост пытался найти алкогольный напиток, который ему понравится. Он садится в кресло, пока Ворлост зажигает камин, и подходит к своему винному шкафу. Он думает, передумывает, снова думает, пока решительно не хватает бутылку. Он щедро наполняет один стакан и добавляет глоток в другой, отдавая его Гарри, прежде чем сесть на место
Гарри делает глоток и удивленно провозглашает:
— Мне действительно нравится этот напиток.
Ворлост фыркает и призывает бутылку.
— Обычная водка. Я не ожидал этого.
Тем не менее, он наполняет стакан Гарри примерно тем же количеством, что и раньше.
— Это довольно крепкий напиток, — предупреждает он. — Я хочу поговорить с тобой, пока мы оба в трезвом уме.
Гарри кивает и воздерживается от питья.
Наступает долгая тишина, нарушаемая лишь случайным треском в камине.
Гарри потратил бы время на изучение Ворлоста, но он слишком напуган и нервничает, чтобы смотреть на него, и поэтому он смотрит на свои руки, стекло в оконной раме и огонь.
Через час Ворлост встает и ставит свой стул напротив кресла Гарри, чтобы смотреть ему в глаза. Похоже, он собирается что-то сказать, но в последний момент теряет всю свою решимость. Вместо этого он тихонько просит у домовых эльфов чай, который ставится на маленький столик чуть поодаль. Ворлост наливает чай, размешивая сахар и молоко. Гарри с улыбкой берет свою чашку и пытается скрыть своё волнение, делая глоток. Ворлост благодарит и отпускает домового эльфа, присоединяясь к Гарри.
Ничего другого он ещё долго не говорят.
— Я должен быть с тобой честен, — резко говорит Ворлост примерно через час после того, как воцарилась новая тишина.
Гарри, который только что встал, чтобы наполнить свою чашку за неимением других дел, перестает нервно возиться с чайным сервизом и поворачивается, чтобы посмотреть на него. Ворлост жестом приглашает его сесть, что он и делает, с любопытством, но неохотой.
Снова наступает долгое молчание, пока Ворлост подбирает нужные слова. Наконец, он вздрагивает, выглядя так, будто заставляет свои глаза не отрываться от глаз Гарри.
— Я ребенок, рожденный от приворотного зелья и изнасилования. Я вырос в маггловском приюте и на Слизерине во время Второй Мировой Войны — он делает паузу — Я не знаю, что из этого является причиной, но я не могу чувствовать любовь так, как другие люди — в конце концов, он проигрывает бой и позволяет своему взгляду скользить по коленям и крепко сцепленным на них рукам. Почти шепотом он продолжает — Я видел это благодаря Легилименции. Это прекрасно, Гарри, она так нежна и трепетна эта странная вещь, называемая любовью — что-то слишком грустное, чтобы это можно было назвать улыбкой, приклеивается к уже не слишком бледным губам — Когда я был мальчиком, я сосредоточился только на том факте, что это чувство не испытывали по отношению ко мне — он запинается и неохотно добавляет: — За исключением, может быть, моей матери. — он делает глубокий вдох, словно собираясь с духом, прежде чем наконец снова посмотреть на Гарри — Потребовалось гораздо больше времени, чтобы заметить, что я сам никогда не испытывал таких эмоций. Я полагал, что это произойдет, если я когда-нибудь найду свою вторую половинку — затем шепотом — Но оно не прошло.
Ворлост ищет на лице Гарри любую реакцию, явно готовясь к смятению, неприятию и разочарованию. Гарри больше обеспокоен этим ожиданием, чем тем, что рассказал Ворлост. Ворлост, должно быть, действительно потерял всякую надежду когда-либо найти свою вторую половинку, сомневаясь, существуют ли она вообще. Так что Гарри улыбается ему, ободряюще и спокойно, и протягивает руку, чтобы взять уже не слишком холодную руку. Ворлост тяжело сглатывает, раз, другой, подозрительно влажные глаза, которые больше не окрашены в убийственный красный цвет, находят глаза Гарри, после чего мужчина признается:
— То, что я чувствую к тебе и в некоторой степени к Нагайне вместо этого это что-то… что-то более собственническое, более страстное, более навязчивое… Что-то… бесконечно более опасное. — теперь уже Ворлост почти отчаянно цепляется за Гарри — Мне хочется никогда не отпускать тебя, никогда не упускать тебя из виду или, по крайней мере, из своего имения, где ты был бы в безопасности и находился всегда в моем присутствии, окруженный моими вещами, окруженный мной, даже когда меня там нет. Ты никогда бы ни в чем не нуждался, мой Гарри. Я бы не пожалел денег, чтобы достать для тебя все, что ты захочешь. Но я знаю, что так ты бы не был счастлив. Я даже не буду пытаться предложить тебе это. — Ворлост убирает руки, единственный смешок, похожий на всхлип, вырывается у него, голос становится глубоким с уверенностью и сожалением. — Я уже причинил тебе все возможные страдания, даже не пытаясь причинить тебе вред. Нет, ничего не говори. Я знаю, что это правда. Я пытал тебя, Гарри. Я поднял эти самые руки, — он поднимает их, чтобы подчеркнуть, глядя на них в отчаянии, — и я… — еще один всхлип вырывается у него, обрывая — Я могу только извиниться, но чего стоят пустые извинения? Мерлин, как я смогу искупить это злодеяние в одиночку? И еще столько всего, Гарри, столько боли и страданий, через которые я заставил тебя пройти…
Гарри больше не может сдерживаться и с большой уверенностью заявляет:
— Ворлост, я прощаю тебя.
Ворлост начинает протестовать, но Гарри взглядом заставляет его замолчать.
— Я выслушал тебя, теперь ты должен сделать тоже самое.
Ворлост кивает, заметно кусая свои уже не обескровленные губы.
Гарри какое-то время подбирает нужные слова, но какие слова можно подобрать, чтобы ответить на это? Он сдается и вместо этого говорит от всего сердца.
— Возможно, ты причинил мне боль, но никогда не был эгоистом, если дело касалось меня. Ты никогда не пытался решать за меня, не поговорив со мной. Ты пытался узнать информацию обо мне вместо того, чтобы слепо верить слухам. Ты пытался увидеть меня за личностью, созданной средствами массовой информации и убеждениями общества. И когда ты это сделал, ты протянул мне руку помощи. Ты не представляешь, как много это значит для меня — Гарри приходится сморгнуть слезы. — Это правда, что ты — корень всего плохого, что когда-либо случалось со мной. Если бы ты не пошел за моими родителями той ночью, меня бы не воспитывали Дурсли. Я бы, наверное, пошел на Гриффиндор и не мучился так сильно. Я бы последовал за Светом и стал бы героем, которого все хотели увидеть во мне. Но, Ворлост, ты
