Постепенно я даже перестал тихонько мурлыкать песню под нос и запел уже в голос, а голос у меня теперь был. Пусть и по-мальчишески звонкий и высокий, но зато хоть какой-то…
Рей повернулась ко мне и начала с интересом слушать.
Эх, жалко только, что я второй куплет почти не помню, так что перейду-ка я к последнему и самому сильному:
И мы знаем, что так было всегда:
Что судьбою больше любим,
Кто живёт по законам другим
И кому умирать молодым.
Он не помнит слово «да» и слово «нет»,
Он не помнит ни чинов, ни имён.
И способен дотянуться до звёзд,
Не считая, что это сон.
И упасть, опалённым звездой
По имени Солнце.
Чёрт, а ведь как будто бы про меня сказано! У меня свои законы и свои цели, мне плевать на величие сильных мира сего, ибо я верю, что смогу изменить этот мир к лучшему… Просто не допустив Конца света. В сериале всё зависело от Младшего и вряд ли сейчас что-то изменилось — время ещё есть, я должен успеть.
Теперь я не знаю слов «да» и «нет», ныне для меня есть только слово «надо».
Конечно, было бы обидно умиреть молодым… Но если за великую цель и ради других, то я готов! Страшно, очень страшно, но если другого выхода не будет, то…
…Последнее четверостишие я повторил даже два раза, постепенно понижая голос и резко обрывая музыку…
Уф… Здорово…
От дверей кто-то громко зааплодировал, да так, что я от неожиданности чуть не уронил гитару.
— Привет, Синдзи!Сразу видно, что ты учил русский по правильным песням, — широко улыбнувшись, заявил Артём, заходя в актовый зал. Следом за ним вошли ещё с полдюжины человек — скорее всего, экипажи тех самых «крокодилов». Всем им было лет примерно по тридцать, не больше. Кстати, как-никак, а коллеги — тоже ведь пилоты…
— Здравия жераю, товарищи офицеры, — вежливо поздоровался я со всеми, откладывая гитару в сторону.
Вот на «товарищах офицерах» я бы как раз и прокололся, если бы попал в сорок первый год вместо реальности Евангелиона…
Хотя нет, не прокололся бы — слишком уж много я общался с людьми, изучающими такую тематику. Пускай и не вживую, а через интернет, но всё же…
— Вот, мужики, знакомьтесь, — указал в мою сторону Кондратенко. — Это Пилот того здорового робота — Синдзи Икари. Прошу любить и жаловать.
Лётчики посматривали на меня с изрядной долей любопытства и удивления. Всё-таки слышать о том, что такую здоровенную махину пилотирует какой-то пацан и убедиться в этом собственными глазами — очень разные вещи.
«Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать».
Все восемь человек перездоровались со мной за руку, поочерёдно представляясь. Кроме Вадима и Артёма, ибо эта пара уже считалась за моих хороших знакомцев.
— Синдзи, — перешёл на английский старлей, поглядывая на Первую. — Я смотрю, сегодня ты не один… Может, представишь нам свою прекрасную спутницу?
— Ой, да, вы же не знакомы, — спохватился я. — Позвольте вам представить — младший лейтенант Аянами. Ещё один Пилот Евангелиона.
По рядам лётчиков прошёл удивленный шёпот, смысл которого сводился к «ладно ещё пацан, но девчонку-то куда…».
— Очень приятно познакомиться, мисс… эээ… мэм. Старший лейтенант Кондратенко, — наивозможно галантно представился Артём.
Рей естественно промолчала, окинув русского своим фирменным безразличным взглядом.
— Она не очень разговорчива, — пояснил я, видя, что Артём удивлённо поднял брови. — Издержки подготовки.
— Гадство… — мрачно уронил кто-то. — Уже детей заставляют воевать…
— Война, Саныч… Да и там же у них какие-то особенности связанные с возрастом. Нас бы с тобой не взяли.
— Хреново…
Я чётко видел, что вертолётчики чувствуют себя несколько скованно в нашем присутствии. Всё-таки знать, а теперь ещё и видеть, что совсем недавно твоим союзником в бою был самый настоящий ребёнок как-то тяжеловато…
Но постепенно интерес ко мне всё же брал вверх. Понемногу разговорились.
—…Икари… Знакомая фамилия…
— Так ведь у них в НЕРВе главный — тоже какой-то Икари. Синдзи, а ты случайно не его родственник?
— Сын, — вдаваться в подробности я уже не стал.
— Везёт нам, мужики, на детей больших начальников! У Кондрата дядя — генерал, у Синдзи — отец тоже, считай, генерал, а может даже и покруче…
— Ого! Артём, а твой дядя и правда генерал?— поинтересовался я.
— Угу, — невесело протянул старлей. — Только мне с этого всё равно никаких поблажек нет, хотя он и заместитель командующего нашей группировкой. Это ещё хорошо, что тут бати моего нет. Они же с дядей честные и правильные, так что дрючат меня больше всех остальных…
— Да ладно тебе прибедняться, старлей! А как ты к генералу в бригаду тогда попал?
— А как все попадают, блин! На общих основаниях, сразу же после училища…
— И уже старший лейтенант… Ну-ну…
— Мужики, хорош уже!.. Я бы посмотрел, как вы в пустыне жаритесь или по горам бегаете…
— Не дождёшься, Кондрат! Рождённый летать — ползать не может! Мы бы тоже посмотрели, как бы ты в Афгане под пулемётами «духов» полетал или от ракет поуворачивался… Помнишь, Саныч, как нас тогда, а?
— Да, было дело…
— Ладно вам заливать-то! Откуда у них «стингеры»? В Первую кампанию им пендосы игрушки привозили, а сейчас? Или скажешь «духи» их на коленке собирают?
— Почему на коленке? Они в Пакистане с уцелевших складов порастащили кучу всего. Кто-то даже трындел, что там пары атомных хлопушек не досчитались…
— Подожди… Так там же фонит, сильнее чем в Маньчжурии!
— Типа «духи» знают, что такое радиация…
Русские расселись вокруг нас. Начали что-то вспоминать, что-то рассказывать, что-то спрашивать у меня. Кто-то взял в руки оставленную мной гитару и начал потихоньку перебирать струны…
Лёд тронулся, господа присяжные-заседатели… Точнее, лёд сломан.
— Как я уже понял, ты оружие любишь, — хитро улыбнулся Артём.
— Уважаю, — ухмыльнулся я в ответ.
— Ну, тут мужики с моей помощью тебе тоже подарок сообразили, уже лично от себя… Вот, держи!
Словно бы из ниоткуда появился очередной нож в массивных ножнах и с очень странной рукояткой — никакой обмотки или эргономичного покрытия, только грубый и неудобный на вид металл. А ещё на вид она была какая-то… Сложная, что ли. Как будто в рукоятке скрывался какой-то механизм — вот шарнир, вот скоба… С полостью внутри, что ли? А чего тогда такой стрёмный и неудобный?..
Я взял протянутый клинок и невольно охнул — весила эта штуковина вместе с ножнами даже больше моего заряженного «глока». Кондратенко ухмыльнулся.
— Артём, это что за мачете ещё?
— А ты его достань, может и поймёшь, — ухмылка старлея стала ещё шире.
Ну ладно, достанем…
Так, достал. Теперь нужно почесать затылок, потому как всё равно ничего не понимаю…
Длинный толстый обоюдоострый клинок, с парой долов на каждой стороне. Даже пожалуй не долов, а самых настоящих канавок-выемок… Я пробежал глазами по ним от кончика ножа до широкой и массивной гарды и обнаружил в ней четыре отверстия… Тааак…
— Ага! — победно воскликнул я. Всё встало на свои места — и странная неудобная рукоятка, и канавки, и отверстия…
— Что, неужели узнал? — удивился Артём.
— Один момент, сейчас только последнее проверю…
Немного повозившись, я нашёл стопор-фиксатор. Щелчок, и рукоятка переломлена наподобие охотничьего ружья. Относительно небольшая планка опустилась вниз, открывая самый настоящий казённик, в котором тускло поблёскивали золотистые донца гильз.
— Нож стреляющий — «Хамелеон»! — торжественно провозгласил я. — Четыре ствола, патроны пистолетные, калибром 5.45 миллиметра от ПСМ!
— Кузя, ты мне должен сотню — он его узнал! — расхохотался Артём, обращаясь к одному из лётчиков. — Владей, Синдзи — редкая штука, так просто не достать.
И то верно — такой в коллекции иметь не зазорно, действительно редкий нож — только в русских спецчастях здесь, наверное, и есть. В моём-то мире эти клинки ещё только испытания проходили…
— А… Вам за это ничего не будет? — осторожно спросил я, крутя в руках тяжёлый и громоздкий, но очень опасный на вид нож. — Это же табельное оружие — недостача и всё такое… Накажут ведь.
— Не волнуйся, Синдзи, ничего не будет. Нам по штату вообще НРС-2 положен, а тут в последней партии парочка таких монстров затесалась. Так что мы их быстренько списали в запланированные потери, всё равно «Хамелеонов» никто брать не хотел. Как нож — ерунда, как пистолет — тоже, и патроны сложно достать… Кстати, вот, держи, чуть не забыл.
