чувствуя себя всё более и более несчастным. Весь день прошёл так плохо. Гарри не сумел избежать встречи с профессором, не смог сохранить свою тайну, не сумел встретиться с профессором лицом к лицу, не выказав страха, не смог устоять, когда медичка попросила его об этом, неудачник, неудачник, неудачник. Он даже не мог вести себя правильно, когда кто-то действительно пытался ему помочь, и теперь, к своему сильному стыду, обнаружил, что не может даже сдержать слёзы, которые беззвучно текли по щекам. Он так старался быть взрослым, способным иметь дело с другими взрослыми, способным бороться, а не убегать или прятаться, а потом случилось нечто подобное. Ничего хорошего не получилось из всего, что он сделал сегодня, и теперь он так устал, что даже не мог притвориться, что это его не беспокоит. Почему он всегда такой урод?
— Хорошо, Гарри, теперь ты можешь повернуться. Выходи.
Гарри попытался незаметно вытереть лицо, но, очевидно, ему не удалось скрыть своё огорчение, так как колдомедик внезапно подошла и заговорила с ним так же мягко, как и прежде:
— Эй, всё в порядке. Мы все совершаем ошибки. Насколько я понимаю, инцидент исчерпан. Уже поздно, почему бы нам не уложить тебя спать?
Гарри кивнул, желая, чтобы его оставили в покое, и не доверяя своему голосу, боясь выдать свои чувства. К счастью, Поппи просто отвела его обратно в постель, затем погасила свет в лазарете, заперла кладовку с лекарствами и удалилась в свой кабинет, оставив Гарри одного.
Поняв, что она ляжет спать, Гарри принялся думать, где же спать ему самому. Он не ожидал, что колдомедик запрёт кладовку, хотя это имело смысл. Наконец Гарри отнёс подушку к одному из эркеров крыла, решив, что стены с трёх сторон достаточно хороши. Он просто надеялся, что проснётся на следующее утро раньше Поппи, чтобы не выглядеть странно, выбрав жёсткий подоконник вместо гораздо более тёплой и мягкой кровати. Однако это не помешало ему уснуть: он хотел спать ещё несколько часов назад. Когда Гарри сбежал из лазарета, было только шесть тридцать вечера, и он достаточно устал, чтобы заснуть. Сейчас уже почти одиннадцать, и, несмотря на то, что Гарри свернулся калачиком на жёстком подоконнике с одной подушкой, он уснул.
_____________
*Cruentus Purus — с латыни: чистая кровь (прим. пер.)
Глава 6. Вторая мировая война. Часть 1
Гарри просыпался медленно, стараясь не шевелиться, пока не убедился, что поблизости никого нет, затем сел и огляделся.
«Мадам Помфри — вот она. Чёрт».
Колдомедик уже хлопотала вокруг, как обычно, и, несомненно, заметила странный выбор места для сна, но решила оставить его в покое.
«Расскажет ли она профессору Снейпу? Ну, ничего не поделаешь».
Гарри встал и вернулся на отведённую ему кровать, прихватив с собой подушку.
Независимо от того, решит ли колдомедик рассказать, Гарри предпочёл, чтобы профессор не видел, как странно он себя ведёт. Хватит того, что Гарри показал свои страхи миру (ну, Снейпу и Помфри), ему не хотелось по возможности предоставлять им никакой дополнительной информации о своих странностях.
«Ничего такого. Случайность. Я такой же, как и любой другой испорченный ребёнок. Я никто, отвратительный дерзкий урод, который решил, что он клёвый, потому что не задумываясь злит взрослых; я не тот, к кому спешат на помощь по первому зову. В любом случае, они не захотят возиться со мной. Вчерашний день не имеет значения, ни для них, ни для меня».
Ему пообещали, что он сегодня покинет лазарет, в основном потому, что было воскресенье, и до следующего дня никаких уроков не будет. Наконец-то, подумал Гарри, наконец-то он сможет вернуться к нормальной жизни. «Ничего не изменилось», — убеждал он сам себя.
«Если я смогу заставить Снейпа и колдомедика не вмешиваться, всё вернётся к тому, как было, как должно быть».
***
Гарри всё утро занимался домашним заданием, прикинув так, что если он хочет, чтобы жизнь вернулась в нормальное русло, ему лучше быть готовым к занятиям так же, как если бы не получил нагоняй в субботу. Он всё ещё чувствовал себя истощённым как от эмоций, так и от огромных, но в конечном счёте тщетных усилий, которые потребовались, чтобы попытаться скрыть их.
«Этот ублюдок Снейп. Какое ему дело, упаду ли я с метлы? Если бы он с самого начала просто оставил меня в покое, я мог бы провести последнюю неделю, посещая его занятия, не обращая внимания на его насмешки, летая на метле, выполняя домашнее задание и притворяясь — это прекрасно работало в течение одиннадцати чёртовых лет, но нет же».
Гарри снова разозлился, вспомнив события прошлой недели.
«Нет, этого недостаточно для грёбаного сального мерзавца из подземелий. Ему приспичило налететь, как чёртова летучая мышь, и устроить мне ту чёртову отработку, с которой началась вся эта дурацкая история. В довершение всего он надавил и вытянул из меня подробности, которые на самом деле не хотел знать, а теперь я здесь, торчу в лазарете, ожидая чёртова разрешения уйти, как примерный пай-мальчик. Чёрт бы его побрал.
Лёгок на помине».
Объект его гнева вошёл в лазарет и направился прямо к нему. Гарри, вздёрнув подбородок, стиснул челюсти. Северус сдержал вздох.
«Вернёмся к этому ещё раз. Наверное, мне следовало это предвидеть. Он ни за что не станет вдруг открытым и разговорчивым только потому, что я не бил его в течение суток с тех пор, как поймал и выяснил, что с ним жестоко обращались. Терпение».
Не то чтобы профессор особенно наслаждался дерзостью мальчишки, но по крайней мере она была более открытой, чем этот тихий вызов.
— Доброе утро, Поттер. Замечательное начало дня, не правда ли?
Выражение лица Гарри не изменилось, и он ничего не сказал.
«О да, потому что ты всегда по утрам весёлый и дружелюбный».
— Очень хорошо, Поттер, я сразу перейду к делу. Независимо от стресса, в котором вы находились в течение последних двух недель, ваше поведение было отвратительным. Я уверен, что вы способны вспомнить всё, что натворили, однако думаю, что повторю это по ходу дела, чтобы убедиться, что вы понимаете, за какие проступки вас наказывают.
Северус внимательно посмотрел на Гарри, пытаясь понять, слушает ли его мальчик. У Гарри было совершенно безучастное выражение лица, но без остекленевшего взгляда, как у многих учеников, когда они сталкивались с преувеличенно высокопарной речью профессора, поэтому Северус продолжил:
— Для начала почему бы не обсудить первый урок полётов. Вы не только ослушались
