Комплименты Блейза были, скорее, по существу, нежели от душевного порыва - да, ему понравились и моё исполнение, и перевод, но щемящего душу восторга, которые испытывали к старинной французской лирике та же Хоуп и, особенно, мой Рем, не было. Видно, характер Блейза, который я лишь частично изучил, в корне отличается от того доверия и восторженности, которые испытывал ко мне Рем на первых порах - ха! - длившихся почти два года, и коренным образом отличен от всех бывших мне близкими людей.
Какое-то немного печальное развлечение в саду подходит к концу, мы допиваем по второму стакану огневиски, не хмелея.
- Может, напьёмся, а, Сев? - и опять нотка печали в голосе.
- А зачем, Блейз? Я же вижу - тебе скучно со мной.
- О-о, нет, нет, ты не прав! - горячо уверяет он.
- Тогда отчего эта печаль, разлитая в воздухе, такая густая, словно её можно намазать на тост?
- Это от моих грустных мылей, Сев, прости.
- И о чём грустишь?
- О разном, например, о том, что этот вечер никогда не повторится.
- Ну же, Блейз, глупо сожалеть о таком пустяке - впереди индейское лето, и мы ещё не раз будем аппарировать сюда, если ты, конечно, пожелаешь.
- О, за моим желанием дело не станется, уж поверь - мне так понравилось здесь, у тебя.
- Тогда пойдём спать, а то я устал и, как сова-сплюшка, хочу всё время спать.
- Да? - рассеянно переспрашивает он. - Как сова-сплюшка, говоришь?
Я слезаю из развилки, заодно рукой проверяя шоссы - сухо. И на том спасибо, что не зря мучился…
- Ну, Блейз, слезай.
- А? Что?
Тогда я спрашиваю напрямую:
- Скажи, как звали того волшебника, к которому ушёл Фаджр ибн-Наури?
- Погоди-ка, сейчас вспомню…
- Может, Яким ибн-Хасри?!
- Да, но… откуда ты знаешь?
- Да во сне приснилось, - отшучиваюсь я, хотя, на самом деле, это был, своего рода, транс.
Ты слезай, слезай и баиньки.
- Но я хочу ещё посидеть и выпить.
- А тебе не хватит? - врадчиво интересуюсь я.
- Мне - нет, я только вошёл во вкус. Не жалей огневиски - будем у меня, я тоже по первому классу тебя угощу.
- Вот ещё один алкоголик на мою голову, - думаю, вспоминая наши «добрачные» попойки с Ремом. - О, боги, опять я думаю о нём…
- Да не жалко мне ни огневиски, ни твою печень, - в сердцах говорю я, - Пей, только спускайся вниз, иди в дом и там напивайся!
- А ты, Сев?
- А я достану нам обоим Антипохмельного зелья и отправлюсь спать.
- А где ты будешь спать?
- Там же, где спал вечером.
- Но почему не в спальне?
- Она навевает на меня тоску.
- Из-за Люпина? - нарывается Блейз.
- Да, чёрт побери, - говорю я твёрдо, не давая себе опуститься до грубой ругани.
- Ну же, Сев, я просто хотел узнать, из-за чего мне придётся ночевать в одиночестве…
- А тебе секс подавай, и кто снизу?! - говорю я злобно.
- Если был бы секс, то - я, - безмятежно отвечает Блейз.
- А я тебя для этого лечил? Чтобы ты в первую же ночь после исцеления ложился под меня?
- Ну вот зачем такие грубости: «п-под меня»? Я просто желаю, чтобы ты овладел мной. И вовсе необязательно делать это в супружеской спальне… Можно, к примеру, в гостиной на ковре, он же мягкий.
- Нет, Блейз, - говорю, а мыслится:
- Ну же, согласись - и узнаешь, быть может, то, к чему так горячо стремишься.
- Нет, - повторяю я. - Не сегодня.
- А когда же?!- вдруг взрывается он. - Я так ждал, пока ты меня исцелял, мечтая именно о божественном сексе с тобой! Как ты не понимаешь… Я, я столько выстрадал в надежде однажды, вот в таком чудном доме, как твой, побыть с тобой наедине - только ты и я, понимаешь?! Я исстрадался без тебя, я тоскую по тебе, ты же взял мой родовой перстень, так почему же ты… отказываешь мне.
- Никогда бы не подумал, профессор Забини, что приняв Ваш бесценный дар, я буду обязан Вам чем-либо.
- Вот ты и заговорил, как профессор Снейп, я ждал и боялся этого. К тому же, профессор Снейп, за Вами должок - пол-пинты крови итальянскому дикарю!
- А если Вы не получите её, профессор Забини? - спрашиваю я низким голосом, скрывающим мои сомнения в правильности собственного поведения.
- Тогда останетесь передо мной в долгу, а Фортуна не любит клятвопреступников. Поясню: Вы, профессор Снейп, сказали мне: «Всё, как я захочу», в обмен сегодня ночью я хочу Вас, а, когда немного придёте в себя - кровь в обговоренном количестве, так?
Я понимаю, что дал, своего рода, Непреложный Обет, и говорю:
- Ваша логика, сэр, весьма убедительна и, так уж и быть, мы с Вами разделим, хоть и не ложе, но ковёр, хотя и с ним у меня те же ассоциации, но я сам люблю секс у каминной решётки, надеюсь это поможет нам обоим.
- О чём ты, Сев?
- Да так, о своём,
- Неужели не понимает или просто не хочет понять,что у меня элементарно нет желания? - думаю я, творя сигарету. Получается, почему-то, сигарилла.
- Сотвори и мне. Пожалуйста.
- Но ведь ты - маг стихии Огня, а сигареты тлеют, так почему бы тебе самому не попробовать, а, Блейз?
- У меня не получается табак.
- Хорошо, держи, - протягиваю ему, наконец-то, получившуюся незажжённую сигарету.
У него в ладони расцветают язычки Огня - Блейз прикуривает.
- Ты ведь это хотел увидеть, Сев?
- Да, было занятно. Докурим и пойдём на ковёр, согласен?
- О-о, да-а, - с нескрываемым торжеством протягивает Блейз.
- Как будто это он меня заставил, а не я сам согласился, - думаю. - И, вообще, я делаю всё это ради исцеления Рема.
- Лжёшь. Сейчас ты думаешь так, а что ты будешь чувствовать примерно через полчасика?
- Не твоё дело.
- В том-то и дело, что и моё, тоже.
Ты ведь, по-своему, любишь Блейза, да его и невозможно не любить - красивый, яркий, молодой, глаза…
- Слушай, я и без твоих своднических советов знаю, какие у него глаза.
- Нет, ты не видел его глаз при солнечном свете во время занятия любовью. С тобой.
- Заткнись.
- Я промолчу.
- Ну и пошёл ты… «Сев».
Мы покурили и пошли в гостиную - оба шли, понуро свесив голову.
- Ну, если он говорил, что мечтал о… соитии, то отчего же он не рад? - думаю я.- Чего он добивается? Или это такой изысканный способ самоубийства?
Вопрос вдруг проясняется.
- Ты не любишь меня, ты любишь своего оборотня, хоть и не можешь быть с ним сейчас и, неизвестно, сможешь ли когда-нибудь потом…
Иногда поцелуй - это не только приятно, но и полезно.
Я прерываю поток самобичевания Блейза, привлекая его к себе, прижимаюсь всем телом, чтобы он смог почувствовать, как от его близости нарастает моё желание и крепко целую - властно, несколько жёстко преодолевая его первое недопонимание, оказываясь языком в его рту и изучая его, до малейших особенностей, чтобы знать, каков этот сладостный рот, эти пухлые, так и зовущие целовать их вновь и вновь, губы, потом отстраняюсь, хотя знаю, что сегодня команда: «Стой!» не прозвучит - сегодня, здесь и сейчас, можно и нужно всё…
Нет, это не книга, Камерадо,
Тронь её и тронешь человека,
(Что, нынче ночь? Кругом никого? Мы одни? )
Со страниц я бросаюсь в объятия к тебе, хоть
могила и зовёт меня назад.
О как ласковы пальцы твои, как они усыпляют
меня,
Дыханье твоё - как роса, биение крови твоей
баюкает- нежит меня,
И счастье заливает меня с головою.
Такое безмерное счастье.
Эти строки я шепчу еле слышно в полуоткрытые губы переводящего дыхание Блейза, но он слышит, и я вижу, каким небесным блеском загораются во тьме его глаза.
- Да, он любит меня, это - без сомнений, а я?
Чёрт возьми, а я ведь его тоже! Да, я чувствую, как щемящая пустота, обрушившаяся на меня днём, после появления Линки как доказательства, мягко говоря, странностей моего Рема, о, Рем! наполняется чувством, имя которому - Любовь, а это значит, что я буду не просто «пользоваться» предложенным красивым телом, как это делают женщины, а любить, любить, допуская этого человека в душу, делясь с ним и телом, и духом, так, как хочет он… и как хочу я.
- Се-э-в, ещё-о-о.
- Что ты хочешь, возлюбленный мой? - спрашиваю я, когда первый порыв страсти был удовлетворён.
- Почитай мне ещё, пожалуйста.
- Так ты всё-таки и вправду любишь лирику?
- Да, но тебя - больше.
- Так почитать?
Он кивает, я чувствую это - его голова покоится на моей груди, а ещё он закинул ногу мне на бёдра и обхватил рукой за талию, одним словом - мне не убежать от него в душ так быстро, как я делал с Ремом, о, опять Рем, мой Рем… скоро я улечу в «аль- абдeрраль», но пока могу прочесть что-нибудь не очень длинное.
- Это написал великий Птоломей, астроном, на системе небесного движения которого - эклиптиках - маггловский, да и магический миры просуществовали до Коперника. Ты знаешь что-нибудь об этих магглах?
- Немного, но достаточно, я думаю, чтобы понять стихотворение астронома, - улыбается Блейз - я вижу, как блеснули белоснежные зубы.
