сапогах. Почему о сапогах? Потому что через сапоги металл никак не сможет холодить голые пятки и столь же голые бёдра. Так, какая падла содрала с меня штаны и обувку? Клянусь, поймаю, глаз на жопу натяну и моргать заставлю.
Третьей волной полоскания мозгов, хотя по всем канонам она должна быть первой, стало беспокойство о волшебной палочке. Слава Мерлину и провидению, не обнаружимая для чужих специально зачарованная кобура ощущалась на левом предплечье, как и мерный ток магии через магическую сердцевину главного инструмента любого современного мага, а учитывая, что наполнение палочки выполнено из моих же, скажем так - компонентов, то обнаружить её я смогу и на другом конце вселенной.
Говоря в целом, паники не было, но играть роль голого бесштанного бревна, не имеющего сил пошевелить пальцем, мне не понравилась. Почему голого? Лопатки и спину спросите, кожа которых плотно контактировала с холодной шершавой поверхностью. Меч тоже изъяли, сволочи, мозгошмыги плюшевые. Знаете, за давностью лет я уже как-то подзабыл, как это ощущать себя беспомощным. Последний раз такое было, когда нас с Гермионой, как бабочек, накололо на пику. Того или тех, кто вернул мне воспоминания стоит отблагодарить. Не думайте ничего плохого, я их просто убью. Без затей, без мучений обычной милосердной авадой. Да будет так.
- Быр, мыр-громх, ты откуда? – из той тарабарщины, вываленной внезапно нарисовавшимся надо мной грязным мужиком в изорванном костюме-скафандре, я разобрал только последние слова.
Таскены были не совсем дикими. Второй «выпотрошенный» мной кое-как изъяснялся на галактике или на основном языке, говоря другими словами, видимо нахватался от пленных. Надо же их трясти на разного рода «ухоронки», вот и держат местные у себя таких полиглотов. Жаль запас слов у бедняги оказался не столь велик, как мне хотелось.
- Уу-мм-м, - бешено вращая глазами и силясь пошевелить онемевшими членами, кое-как выдал я отсохшим горлом. Засушенная култышка, в которую превратился язык, бесполезно тыкалась в зубы и нёбо.
- Быр-быр, лежи! Бфар, кроо роурт, дуро пуду, – на грязном лице покровительственно мелькнул оскал зубов, и всё бы ничего, но свежая брешь из двух зубов в верхнем ряду, и налитый синевой бланш под левым глазом сразу подводили к выводу о пленённом положении нового знакомца.
Я, парень, и без тебя понял, что наступило полное «пуду», иначе бы не лежал здесь в грязи и блевотине в одних труселях и невидимой кобурой для волшебной палочки на левой руке. Я могу приласкать и без «костыля», но для тонких воздействий или для той же глубокой легилименции палочка подходит лучше грубой силы. Прикрыв глаза, я начал гонять энергии по организму., медленно и верно разгоняя стада мурашек, набросившихся на онемевшие руки и ноги. Похлопав меня по плечу, беззубый скрылся из поля зрения. Босые ноги прошлёпали куда-то на три или четыре метра в сторону от меня в дальний угол камеры, ограждённой силовой решёткой от ангара, забитого различным металлоломом и различными дроидами разной степени целостности. Из невидимого сектора камеры сразу донеслось несколько голосов. Понятно, нас тут несколько.
Хорошо же меня из станера приложили, по-доброму, от души, можно сказать. Это как ступефай из нескольких десятков палочек разом словить. Энергию по организму десять минут гоняю, а руки-ноги и шея только-только шевелиться начали. Кряхтя как тысячелетний дед, я кое-как лёг на бок, чтобы разглядеть сокамерников, как в сплошной металлической стене напротив моего лица образовался проём и в помещение шагнул типичный инопланетянин, каких привыкли изображать наши земные уфологи – высокий большеголовый зеленокожий красноглазый гуманоид. К данным признакам необходимо прибавить безносое лицо, гладкую кожу, лишённую даже намёка на растительность, длинные руки с длинными пальцами, венчающими узкие кисти, искривлённый в презрительной усмешке жабий рот и сапоги из драконьей кожи, в которых щеголял этот поганый ксенос. Мои сапоги. И мой плащ, небрежно наброшенный поверх на нечто, напоминающее скафандр. И мой меч, висящий на широкой перевязи, надетой на скафандр. Интересно, где остальные детали туалета и побрякушки, снятые с моих телес?
Мерзко ухмыльнувшись, ксенос, в котором фанаты звёздных войн с лёгкостью могли бы опознать дуроса, начал что-то говорить по-прежнему невидимым мною сокамерникам. Те ему заискивающе отвечали, но, видимо, чем-то не угодили, так как красноглазая жабка сорвала с пояса длинный хлыст, который сразу же окутался электрическими разрядами, и начала охаживать им людей за моей спиной. К скрипу металла, шуму вентиляции и гулу силовой решётки мгновенно добавились характерный свист и крики боли тех, кому не повезло угодить под удар хлыста. Избиением прочих несчастных дурос не ограничился, несколько раз электрохлыст, в кровь разрывая кожу, приложился по моим бокам. Больно, чёрт побери, но не больней круциатуса. Что, что, а уж терпеть боль я научился. Спасибо дедушке Кощею. Садист, сука! Это я не про деда, а про красноглазую жабу, соломинку ей в задницу. Глумливо засмеявшись, если гнусавое хрюканье можно принять за смех, мучитель пошёл на выход. Не издав ни звука, я ненавидящим взглядом провожал спину дуроса, скрытую складками моего плаща. Через несколько секунд палач исчез во вновь открывшемся проходе. Помните, я обещал не мучить пленителей? Беру слова обратно… Его или их смерти не позавидуют, обещаю.
- Хорош валяться, - буркнув под нос почему-то по-русски, я медленно собрал тело в кучку, встал на колени, прохрустев всеми костьми и суставами словно в восточном боевике, чем привлёк внимание стонущих соседей, дружно переставших оглашать ангар криками боли и запоздалыми стонами, а затем, под прицелом семи пар глаз, выпрямился во весь рост.
- Вот же гадство, - сколько лет общаюсь на английском, а как припёрло, так родную речь никаким дустом не вытравить. Для острастки хрустнув шеей и самую малость поиграв рельефной мускулатурой, скрыть которую не пыталась ни одна капелька жира, я шагнул к избитым людям. – Эпиксеи, эпиксеи, ферула. Эпиксеи. Анапнео – последним заклинанием снимаю кашель, мучающий знакомого беззубика, шею которого окольцовывают набухшие кровяные жгуты, оставленные электрохлыстом. – Эпиксеи.
- Энервейт, - раскрытая ладонь ложится на лоб широкогрудого мужчины, с лицом, едва ли не по самые глаза заросшим чёрной бородой. Видно, что когда-то за бородой тщательно ухаживали, но теперь она сбилась в грязные кровавые колтуны. Последний пациент оказался широк в кости и приземист и производил впечатление типичного фермера. Не знаю почему, может быть своей основательностью?
- Кха-кха! Банта пуду! – пришёл в себя фермер.
- Пуду, не сомневайся.
Как ни странно, мои сокамерники оказались людьми. Все семеро, ни одного чертового
