— Это не так, — возразила она, вскидывая голову. — И, чтобы там не говорили, я никогда не смогу бросить Гарри в подобной ситуации. Это… просто неправильно, если хочешь знать мое мнение.
Рон дернулся, как от удара, и как–то странно посмотрел на нее. Теперь в его взгляде больше не было растерянности.
— Вот значит как? Ты не можешь бросить Гарри? А что насчет меня?
Гермиона почувствовала внезапный прилив раздражения.
— А что насчет тебя, Рон? — желчно осведомилась она. — Если мне не изменяет память, ты до сих пор жив и абсолютно здоров. С тобой ничего не случилось, и не надо вести себя так, как будто бы ты здесь — главная жертва. Мерлин, как же мне все это надоело! — Она уже развернулась, намереваясь уйти, но Уизли вовремя схватил ее за руку.
— Стой. Дай мне возможность все тебе объяснить. Неужели ты думаешь, что я сам не презираю себя за то, что собираюсь сделать? Что, как ты наверняка думаешь, трусливо сбегаю, в самый неподходящий для этого момент? Но я так больше не могу. Я устал от всеобщего внимания и просто хочу уехать. Уехать туда, где ничто не напоминало бы мне о Гарри, находящемся в коме, о Джинни, слетевшей с катушек, о… — Он заметно смутился и не договорил, прервавшись на полуслове.
— Ну что же… это твое право, — медленно проговорила Гермиона, пожимая плечами. — Тебя можно понять. Но я не могу поступать так. — Она замолчала на минуту, прежде чем продолжить: — Знаешь, когда мы были еще совсем детьми, я искренне верила, что мы будем вместе всю оставшуюся жизнь. Я, ты и Гарри. Что после всего, что мы пережили, мы уже не сможем существовать по отдельности. И знаешь, о чем я думаю сейчас?
Рон поднял на нее глаза в немом вопросе.
— Я думаю о том, как же я ошибалась.
— Но… ведь мы выросли, Гермиона. И этим все сказано. Мы выросли и вполне можем существовать по отдельности, а ты… ты все еще думаешь, что Гарри не справится без нас. Но все, что тебе нужно, Гермиона, — Рон вдруг переместил руки на ее плечи, заставляя смотреть на себя в упор, — так это перестать беспокоиться о Гарри. Понять, наконец, что он взрослый мальчик, способный справится со своими проблемами. Ты не должна все время жертвовать ради него. Ты не обязана вечно быть рядом. Не обязана, понимаешь?
Гермиона опустила взгляд в пол. Возможно, слова Рона имели смысл. Но вот только она уже все для себя решила. Непомерный груз, давивший на нее все это время, неожиданно испарился. Она больше не сомневалась.
— Но ведь дело было не только в этом, Рон. Я думала, ты догадаешься. Догадаешься, что я…
Она набрала в грудь побольше воздуха.
— … что я люблю его.
Тяжело сглотнув, Гермиона посмотрела в лицо Рона, собираясь увидеть там злость, удивление, разочарование. Но нет… Там было понимание… Как будто ее слова вовсе не были неожиданностью.
Рон криво усмехнулся.
— Что? Думала, я не догадывался? Ты, наверное, считаешь меня совсем уж безмозглым кретином, не способным видеть ничего, дальше своего носа. Поначалу, конечно, именно так все и было. — Он горько усмехнулся. — Но потом я понял, что ты любишь Гарри. Знаешь, Лаванда неоднократно мне об этом намекала, но я думал, что эта всего лишь очередная ее уловка, чтобы поссорить нас. И окончательно я убедился в правдивости ее слов в Эшворде. Когда Гарри отключился, ты бы только видела себя со стороны! Я еле оттащил тебя от него. И вот тогда все особенно четко понял. Не припомню, чтобы видел тебя когда–нибудь еще в подобном неадекватном состоянии.
— Спасибо, Рон.
— Я сейчас говорю серьезно.
— А почему же ты тогда не сказал мне раньше? Почему предложил уехать?
Рон тяжело вздохнул.
— Да потому что все еще надеялся, что ты изменишь свое решение.
— Нет. Прости, Рон, но нет, — забормотала Гермиона. — Я правда люблю тебя, но понимаешь, ты… ты как брат мне. И всегда так было. Нам не стоило начинать отношения, потому что между нами были только дружеские чувства. Мы просто приняли дружбу за нечто большее и мы… ошиблись. К тому же, — она с трудом перевела дыхание, — ты сам охладел ко мне, и не пытайся отрицать, я видела ваши жаркие объятия с Лавандой. Что–то подсказывает мне, она согласилась бы уехать с тобой без раздумий. — Гермиона с болью посмотрела на него и порывисто обняла. — Я желаю тебе большого счастья. Потому что ты, как никто другой, заслуживаешь его. А я… я не смогу уехать. Мое место рядом с Гарри. Мое место здесь. — Гермиона отпрянула от него и быстрым шагом устремилась в сторону больницы.
Ну вот, это и случилось. Она сделала выбор. Она выбрала Гарри. И сейчас Рон лишь беспомощно смотрел в спину удаляющейся девушке, понимая, что не в силах ничего изменить. Гермиона шла, не оборачиваясь, не сомневаясь в правильности своего решения. Рон тоже хотел бы не сомневаться.
Принять это было сложно. А еще сложнее научиться с этим жить. Но он сможет. Ради всех тех лет настоящей дружбы, что были у них. Ради всего того, что они втроем пережили, держась за руки, плечом к плечу, всегда вместе.
Ради нее. И ради ее блага.
Гермиона смотрит немигающим взглядом в окно, наблюдая за тем, как вновь возобновившейся дождь заставляет всех случайных прохожих ускорять шаги. Она облокачивается о стену, отстранено отмечая, что время, которое ее попросили побыть здесь до встречи с целителем, несколько затянулось. Не то чтобы ей есть, куда спешить. К кому. Просто капли надоедливого дождя барабанят по крыше чересчур громко, и она очень хочет не слышать их. Совсем. Хотя бы потому, что они чертовски отвлекают, напоминая о том, что жизнь не остановилась, мир не рухнул, а она, защищенная своим новым знанием, просто не имеет никакого права сдаваться. Не теперь.
Заметив покинувшего кабинет посетителя, Гермиона отходит от окна и, постучавшись, толкает на себя створку двери, ведущую к главному врачу больницы Св. Мунго. Уже немолодой мужчина тут же поднимается, жестом приглашая присесть. После чего продолжает что–то записывать, в перерывах между этим бросая беглый взгляд на молодое, но уставшее лицо девушки. Сочувствие. Вот что можно прочесть во взгляде каждого, с кем она пересекается в последнее время. Но это совсем не успокаивает, нет. Это лишь раздражает.
— Как он? Есть ли какие–нибудь изменения? — Гермиона задает такие до боли привычные вопросы, стараясь смотреть куда угодно, кроме сидящего напротив нее человека. Не взирая на остатки здравого смысла, она не хочет знать правду.
— Мистер Поттер жив, мисс Грейнджер, и это главное, — успокаивающе произносит он. — Вы знаете его ситуацию. Мы делаем все возможное, но даже этого недостаточно, чтобы…
…недостаточно…
Гермиона не слушает дальше. Просто вскидывает голову, закусывая нижнюю губу, прилагая все усилия, чтобы только не дать предательским слезам вырваться наружу. И все–таки находит в себе силы спросить:
— Но… должны же быть какие–то предположения насчет того, сколько это может продлиться?
Он медлит с ответом. Молчит, словно бы раздумывая о чем–то, пытаясь подобрать правильные слова. И, наконец, произносит:
— Увы, мисс Грейнджер, я не могу сказать. Медицина, равно как и магия, бессильна в подобных вопросах. Мистер Поттер может очнуться завтра, может через несколько лет, а может и… — Он запинается и снова молчит, опуская взгляд. — Вы умная девушка, мисс Грейнджер, и сами все понимаете. Мне не хотелось бы вас обнадеживать. Потому что даже в магическом мире магия способна решить далеко не многое. А чудо, на которое все так любят возлагать надежды, может не произойти.
Гермиона собирается ответить что–то, хотя бы из банальной вежливости, но не может. Эта тирада, произнесенная, тем не менее, тихим и вкрадчивым голосом, заставляет все ее тело оцепенеть. Полностью. И это оцепенение не лишает чувств, как в первый раз. Оно заставляет ощущать все с удвоенной силой. И Гермионе кажется, что еще немного, совсем чуть–чуть, и это прикончит ее. За пару коротких мгновений.
Целитель, похоже, правильно истолковывает ее молчание. Поэтому, без лишних слов встает из–за стола, чтобы проводить до нужной палаты. Гермиона не сопротивляется, и просто слепо следует за ним по бесконечным коридорам. Его обеспокоенный голос возвращает девушку с небес на землю.
— Он здесь, мисс Грейнджер. Вы можете войти.
На неслушающихся ногах, Гермиона открывает дверь и заходит. Взгляд тут же приковывается к кровати, на которой лежит Гарри, но такой Гарри, каким она не привыкла его видеть. Меньше всего он напоминал сейчас человека, за которым она шла всю свою жизнь, за которого была готова умереть без раздумий. Ведь у него всегда получалось вылезать невредимым из различных переделок. Так почему же не в этот раз?
Секунду поколебавшись, Грейнджер делает пару поспешных шагов к нему, чувствуя, как внутри что–то сжимается сильнее, не давая сердцу спокойно биться. Подходит к кровати и осторожно опускается на край. Рука помимо воли тянется к осунувшемуся бледному лицу, слегка касаясь щеки.
