а? — буркнул Эзра и Кейнан рассмеялся и покачал головой.
Поначалу Эзра опекал его, пытался от всего защитить и во всём помочь, словно Кейнан был теперь беспомощен. Кейнана это немного раздражало, потому что большую часть времени Эзра только мешал, и немного смешило, но он ничего не говорил, ученик сам должен был понять. Страх, любовь и вина мешали Эзре видеть ясно, и Кейнан больше не собирался игнорировать это. Он сам теперь видел намного яснее, чем раньше. Они не могли повлиять на то, что чувствовали, значит, их задачей было контролировать эти чувства, как все остальные. Кейнан мог помочь и направить, но научиться распознавать то, что ему мешает, и понимать, как это работает, Эзра должен был сам. Это был как раз тот урок, который можно выучить только на собственном опыте. И Эзра выучил его быстро. Как и большинство уроков — он всё-таки был очень талантлив, думал Кейнан. А последние месяцы добавили ему решимости и страсти стать лучше. Боль, гнев и вина отступали, а привычка к усиленным тренировкам оставалась — нет худа без добра, всем нам нужны свои испытания.
Эзре потребовалось не так много времени, чтобы понять, что Кейнан не нуждается в его постоянной опеке, и с этим пониманием к нему вернулась прошлая весёлость. Чувство вины отступало и превращалось в опыт, как и должно было быть. Теперь он знал, когда Кейнану нужна помощь, а когда нет, всё лучше понимал, на что он теперь способен, в чём ограничен, и сам начал подстраиваться, искать новые пути взаимодействия, новый стиль боя.
— Чего ты улыбаешься? — спросил он как-то после того, как они с трудом ушли от преследования, запрыгнув в Призрак на ходу, и теперь лежали на полу, тяжело дыша.
— Ты сам не заметил, да? — спросил Кейнан, подбирая слетевший с головы шлем.
— Чего не заметил? — не понял Эзра, лихорадочно припоминая, что он мог упустить.
— Ты даже не спросил меня. Ты сам действовал исходя из того, какие мои способности усилились, а какие ослабли. И рассчитал всё безупречно. Ты думаешь, почему Сабина кричала «ты свихнулся»?
— Ой, — сказала Сабина из угла, — вы оба полоумные, если ты его ещё и хвалишь за это всё.
— Но ведь мы ушли, так, как он и рассчитывал. Он всё сделал верно.
Сабина встала, упёрла руки в бока и глянула на них насмешливо сверху вниз.
— А можно в следующий раз не верно, а попроще и наверняка?!
— У меня не очень получается попроще, — беззаботно ответил Эзра.
— Вот это верное замечание, — вздохнул Кейнан, но, незаметно от Сабины, подмигнул Эзре, прежде чем снова надеть шлем. И сказал, когда она вышла: — Ты молодец.
Позже Эзра спросил:
— Я достал тебя, да?
Кейнан удивился.
— С чего ты взял?
— Не сейчас, — пояснил Эзра. — Когда пытался водить тебя за ручку.
— А, тогда. Ну, это было немного… утомительно.
— Почему ты меня не остановил и не объяснил?
— Я хотел, чтобы ты сам научился видеть реальность, а не домыслы, рождённые твоими эмоциями.
— Проще было сказать, — проворчал Эзра. — Я был полным идиотом.
— А правильней было — сделать, — поучительно ответил Кейнан, и Эзра закатил глаза. Но понял, конечно.
Эзре уже исполнилось восемнадцать, он перерос Сабину, но всё равно был ниже Кейнана почти на голову и, видимо, надеждам догнать мастера в росте сбыться было не суждено, хотя они и с самого начала были призрачными, Гера частенько ворчала на Кейнана «оглобля», когда он со своими почти двумя метрами мешался ей в кабине пилота. В остальном мастер и ученик были похожи — Эзра окреп, но оставался таким же тощим, какая-нибудь сердобольная бабушка из задерживавшихся на базе беженцев то и дело норовила сунуть ему в руки пирожок, кусочек твёрдого, полузасохшего сыра, помятый фрукт… в общем всё, чтобы поддержать силы юного падавана. Юный падаван обычно не мог отказаться. Потому что жрать действительно хотел круглыми сутками. «Куда всё уходит?», — задумчиво спрашивала Сабина, глядя на то, как он поглощает вторую порцию за обедом. «В мозг», — отвечал Эзра с набитым ртом. «Ха! Если бы», — беззлобно замечал Зеб.
Вскоре после Малакора, во время одного из моментов отчаяния, Эзра состриг волосы, сам не знал, почему, а потом вспомнил, что рассказывала в детстве мама: у их народа была старая традиция остригать волосы в знак траура. Сейчас она почти исчезла, но старики ещё следовали ей, и Эзра бессознательно выразил своё горе этим почти забытым способом. Но к возвращению Кейнана он снова оброс — непривычно было стриженым и как-то неуютно. Сабина тоже считала, что так ему лучше, только ещё бы покрасить в разные цвета, и вообще было бы загляденье. Гера пожимала плечами и говорила: вообще не пойму, как вы ходите с этой шерстью на голове. «Э!», — окликал её Зеб. «Я хожу с шерстью на всём себе, тебя не смущает?» «Меня офигеть как вы все смущаете», — замечал Чоппер, но Зеб его не понимал.
— Вы решили все свои проблемы? — спросила Гера у Кейнана через несколько недель после его возвращения.
— Да, всё будет в порядке.
— Он ещё переживает?
Кейнан вздохнул и склонил голову набок. Гере по-прежнему было непривычно и больно, что она не видит его глаз, не может прочитать в них, что он думает, хорошо ему или плохо, весел он или печален, заботит ли его что-то или он прислушивается к течению Силы. Ей так сильно не хватало этого. То, кем он был, всегда разделяло их, но они стёрли эту грань, а теперь словно его увечье снова разделило их. Он, наверное, не чувствовал этого, она знала, что он видит её почти как раньше, а в чём-то и лучше, но она не была джедаем. Мол отнял глаза не только у него, он отнял их и у неё. Она больше не могла заглянуть через них в душу Кейнана, и по этому она горевала так же сильно, как по его потере.
— Он никогда этого не забудет, — сказал Кейнан. — Я буду невольно напоминать ему каждый день. Но он справится, и я ему помогу.
— Так, всё хорошо?
— Всё просто отлично, Гера. Гораздо лучше, чем могло обернуться.
Всё отлично, кроме того, что, ожидая от Эзры, что он будет контролировать свои чувства, Кейнан каждую минуту справлялся со своими, и это давалось ему намного тяжелее, чем он надеялся. После Малакора, в своём добровольном изгнании, он всё время думал об Эзре, каждая минута его жизни была наполнена мыслями о нём. Он был сломлен,
