— Дабы зараза нечестия и других подобного рода преступлений не отравила ядом невинных людей, — Виллимер забрал у телохранителя посох и вскинул руки, — мы намерены, как того требует наш долг и как к тому побуждает нас ревность по вере, применить соответствующие средства.
Охотники тем временем подкатили телегу к куче хвороста, заготовленного для Филиппы. Один навалился на рычаг агрегата, потом потянул вверх и нажал снова. Из трубки сбоку телеги толчками стала выбрасываться жидкость, заливая хворост. Снизу принесло запах едкого горючего масла.
— План такой, — быстро сказал Иорвет. — Как только зажгут костёр с Эйльхарт, идём на изнанку, устраняем охрану на стенах, прыгаем вниз и вырезаем всех. Успеем.
— Всех… — повторила я, рассматривая толпу Охотников внизу.
Они вызывали одновременно страх и отвращение, но вместе с тем они были людьми, а не чудовищами. Людьми, которые из сожжённых женских тел сложили танцующую инсталляцию.
Иорвет внимательно смотрел мне в лицо. Я кивнула.
— Признаёшь ли ты свою вину, Филиппа Эйльхарт? — громко спросил жрец.
— Засунь свои обвинения в задницу иерарха, Виллимер, и высунь оттуда язык, — сквозь зубы ответила Филиппа. — За мной придут, и ты будешь молить о пощаде. Но нет прощения для ничтожества, желающего продемонстрировать свою власть.
Жрец кивнул и взмахом руки остановил охотников, поливающих хворост.
— Раз так, то по регламенту, описанному в булле Преосвященнейшего Иерарха Хеммельфарта «Всеми силами души», преступница, отрицающая виновность, обязана пройти допрос, облегчить душу покаянием и признанием вины.
Виллимер хлопнул в ладоши, как бы подводя итог сказанному, и вдруг вслед за ним захлопал в ладоши, словно малютка, которому обещали мороженое, его дебелый телохранитель. Жрец зыркнул на него, мотнул головой. Охотники расступились, и детина направился к Филиппе. Подойдя, поднял цепь, соединяющую чародейку и конвойного. Шея и спина вздулись от напряжения, он рванул, и цепь, звякнув, лопнула.
— Отпусти, имбецил! — взвизгнула Филиппа, лягаясь каблуками, когда он подхватил её под локоть и поволок ко входу в жилое крыло. — Клянусь, я убью тебя первым, если ты ещё дотронешься до меня, жирный евнух!
Охотники в молчании провожали взглядами исторгающую проклятья и извивающуюся в руках палача чародейку.
— В честь поимки опасной злодейки примите, братья, торжественную трапезу, к коей повелеваю открыть бочку освящённого Иерархом вина. Помолитесь о прощении души грешницы, а после воссияет и очистит её тело Огонь! — провозгласил Виллимер, когда Филиппа скрылась за дверью. — Во славу Вечного Огня!
Нестройные голоса подхватили:
— Во славу Вечного Огня!
Вытянувшись по струнке, Охотники ждали, но, как только жрец скрылся за дверью в жилое крыло вслед за Филиппой, тут же расслабились, заговорили громко. Они явно были радостно взбудоражены предстоящей трапезой и обещанным вином. В бараке открыли створку двери, и за ней показался длинный обеденный стол, уставленный канделябрами с горящими свечами.
— Изнанку прибережём на потом, — скомандовал Иорвет, наблюдая за суетой внизу и Охотниками, которые отгоняли лошадей и стекались в трапезную. — Меняем план. Во славу Вечного Огня.
— Что? — удивлённо переспросила я, но тут же поняла его, заметив, как задумчиво Иорвет рассматривал брошенную телегу с насосом и горючим маслом.
Дверь в барак затворили, двор опустел. На стенах и у ворот осталось с десяток лишенных трапезы понурых часовых, которых следовало устранить быстро, безжалостно и бесшумно. Я достала пузырьки Пурги, Грома и Ивы и смешала порцию, аналогичную той, что приняла перед боем с Рэей.
— Не слишком ли много эликсиров? — проворчал Иорвет.
— Мне нужен озверин, — ответила я, не желая признаваться, что жизненная сила оставляет меня, а телу необходима лошадиная доза допинга, чтобы хотя бы двигаться.
«Иорвет не должен думать об этом сейчас, не должен спешить. Времени хватит. Драйк Кин обещал, что хватит», — подумала я и поднесла смесь к губам:
— Во славу Вечного Огня!
***
Эликсиры работали. Подкравшись по стене из темноты, я хладнокровно и молниеносно перерезала горло двум Охотникам на крыше правого крыла. Ещё двоих убил Иорвет. Мы разделились. Вдоль частокола позади трапезной он прокрался к воротам и стрелой снял одного часового у сигнального колокола и следом за ним второго. Я же, перебежав по стене на левое крыло, бесстрастно, как ассасин, расправилась с часовыми на вышках. Мне даже не нужно было укреплять дух взглядами на казнённых — эликсиры выполнили эту задачу за меня. Иорвет выпустил ещё две стрелы из-под стены, и на дворе, кроме нас, не осталось никого.
Упираясь ногами в землю, я толкала телегу с бочками, Иорвет тянул её за оглоблю. Тяжёлый засов на двери в трапезную вошёл в проушины с лязгом, но это уже было неважно — в бывшей конюшне окна отсутствовали и сбежать, не вышибив дверь, было невозможно.
Иорвет навалился на рычаг насоса, а я, забравшись на телегу, подхватила сшитый из кожи рукав. Струя щедро забила в стену. Я направила медный наконечник рукава вверх, и горючее масло окропило соломенную крышу.
— Довольно! — крикнул он. — Отбегай в сторону, ты вся в масле!
Изнутри трапезной послышались вопли, двери содрогнулись. Иорвет выдернул один из факелов, воткнутых в землю, примерился и метнул на крышу, как копьё. Пыхнуло пламя.
— Гори в аду, орденская падаль, — процедил он, — во славу Вечного Огня…
***
Вверх и вниз вели ступени. Не задумываясь, мы зашагали по лестнице в подвал — оттуда доносились истошные, обрывающиеся хрипами крики.
— Они убьют её! — через две ступеньки я запрыгала вниз.
— Не торопись! — Иорвет догнал в конце лестницы. — Казнить её хотят на костре, и до сожжения оставят живой. Мы не можем позволить себе ошибиться из-за спешки.
Подземелья замка сохранились гораздо лучше наземной части. По обе стороны низкого коридора тянулись каменные мешки с решётками вместо дверей. Тюрьма — неизменный аксессуар средневекового замка, и неизвестно, что первично.
Холодный воздух пах погребом. Чтобы шагов не было слышно, приходилось ступать, перекатываясь с пятки на носок, и всё равно для взвинченного эликсирами слуха хруст праха под ногами, писк невидимых крыс, монотонный звук падающих капель звучали грохотом.
— Чары-мары, этот пальчик много ел…
Крик взорвал барабанные перепонки, поглотил остальные звуки. Иорвет припустил по коридору. Мы завернули за угол и притаились по обе стороны проёма в пыточную камеру. Пахло жжёной плотью.
— Благодари небо, дочь моя, что оно привело тебя в эту темницу, — Виллимер, как доктор у постели больного, склонился над кушеткой, которой мне не было видно за складной ширмой. — Исповедуйся, в слезах и смирении ищи облегченья на груди моей. Не хочешь отвечать? Увы, дурно, очень дурно поступаешь ты. Мы предоставляем преступнице свободу изобличенья самой себя. Такие признания, хоть отчасти и вынужденные, имеют свою хорошую сторону, особенно когда виновная находит нужным внести вклад в дело Ордена. По-прежнему молчишь? Тем хуже для тебя, я вижу, что должен сам вывести тебя на верный путь. Отвечай, что открывает этот ключ?
В поле зрения показалась расплывшаяся голая спина палача и скрылась за ширмой.
— Чары-мары, этот пальчик щи варил…
Тяжёлое с присвистом дыхание Филиппы и вскрик.
— Продолжаешь молчать? Иначе мне придется сделать тебе ещё немного больно, — увещевал жрец. — Видишь вон те две доски? Не видишь, конечно.
Виллимер засмеялся, а Филиппа невнятно забормотала, проклиная его.
— Твои стройные ноги вложат в эти доски и стянут верёвками, а потом вобьют молотком между колен клинья. Сперва ноги нальются кровью, потом кровь брызнет из больших пальцев, а на других отвалятся ногти. Подошвы полопаются, и вытечет жир, смешанный с раздавленным мясом. Это уже будет больней. Уверяю, твои сокровища тебе более не понадобятся, но в наших руках послужат праведному делу. Итак, что открывает этот ключ? Не зря же ты носила его на груди…
