Все эти размышления заняли две-три секунды, не более — Андронов думал обо всем одновременно, да еще и успел прикинуть расстояние до каждого из непрошеных гостей. До ближнего получалось четыре шага, до дальнего — шагов семь. Вполне приемлемая дистанция, если действовать с умом, хладнокровно. Хотя пулю в живот или прямо в лоб можно было, конечно же, схлопотать запросто.
«Не видел ты пуль, что ли, страшный герой, ужасный?» — подумал Андронов.
И, не двигаясь с места, ответил бычку насчет «липы», ничуть при этом не покривив душой:
— Разумеется, подделка. Мы ж вроде как одним ремеслом занимаемся, только в разных командах. Можно сказать, единомышленники. Ловко вы меня вычислили, братишки.
— А то! — утробно произнес ближний «братишка», а дальний, поведя стволом пистолета, приказал:
— Железяку на пол!
Это были именно те слова, которых и ждал Андронов. Он уже все прикинул — и сделал выбор из двух наиболее приемлемых вариантов. Правильный ли это выбор, должно было показать самое ближайшее будущее.
— Без проблем, братишки, — миролюбиво начал он, по-прежнему не шевелясь. — Думаю, как-нибудь поладим.
С последним произнесенным звуком, Андронов одним резким движением кисти, еще помнящей тяжесть кавалерийской шашки, без замаха метнул «фомку» в лицо бычку с пистолетом. И тут же, рванувшись к кровати, схватил подушку и швырнул ее в «братишку» у стола. Одним взглядом оценил эффект, произведенный увесистой «фомкой» (а она угодила именно туда, куда Андронов и метил — в переносицу), и вслед за подушкой бросился на ближнего гостя. Тот не успел даже поднять руки, когда Андронов всем телом налетел на него, сбивая на пол. Ухватившись пятерней за волосы «братишки» («Эх, что ж вы не ходите обритые, как раньше?»), Андронов несколько раз впечатал его физиономию в пол. И хоть и мягким был линолеум, физиономия впечатывалась со стуком и хрустом, как и положено.
Секундная стрелка вряд ли успела описать хотя бы один круг, когда Андронов выпрямился и оглядел дело рук своих.
«Вот так, ребята… Нет, не ходили вы с шашкой на пулеметы…» Отведавший «фомки» бычок упал с тумбочки на кровать и лежал ничком, пачкая кровью покрывало. И признаков жизни пока не подавал. Так же, как и его соратник, который умиротворенно и тоже ничком распластался у стола. Нужно было что-то делать с этими пребывающими в отключке тушами. Нейтрализовать их на как можно более долгий срок.
Задача была предельно ясной, а со средствами ее реализации Андронов определился в течение нескольких секунд. Подобрав с пола пистолет, он для верности добавил одному и другому рукоятью по массивным затылкам. Соблюдая, впрочем, меру — убивать он больше никого не собирался. Пришлось изрядно попотеть, освобождая туши от курток, а потом вновь надевать их на бычков — уже задом наперед, застегивая на спине, да еще и завязывая там же, на спине, рукава узлом, так, чтобы «братишки» не могли руками шевельнуть в этих коконах. Мало того, он не поленился замотать обоих в гостиничное белье — одного в пододеяльник, а другого в простыню, — и закрепить эти саваны предварительно вытащенными из джинсов горемык ремнями. Не переводя духа, Андронов наведался в душевую, намочил оба полагающихся ему полотенца и накрепко связал бедолагам щиколотки. Именно бедолагам, неудачникам, а не врагам. Никакой неприязни к ним он не испытывал, и поступал с ними столь бесцеремонно не из-за собственного садизма, а исходя сугубо из интересов дела. И ради собственной безопасности — в первую очередь.
Провозившись еще достаточно долго и вконец запыхавшись, Андронов все-таки доделал работу, утомленно сел на разоренную постель и закурил. Бычки были рассортированы, опломбированы и сданы на хранение. Один, с кляпом из носового платка, покоился на животе на кафельном полу душевой, привязанный наволочкой к трубе умывальника. Даже если бы ему удалось добраться до двери, открыть ее он бы вряд ли смог, как не смог бы это сделать спеленутый ребенок. Второй, тоже с кляпом, угодил в менее комфортные условия — он теснился в стенном шкафу, в прихожей, вообще без каких-либо шансов самостоятельно выбраться оттуда. Потому что дверцу шкафа надежно заблокировал стул, уложенный враспор между шкафом и стеной душевой-туалета. Да, условия содержания, конечно же, были ужасными, — но зато как эти двое потерпевших будут радоваться жизни, когда обретут свободу…
«Но свободу эту подарит вам кто угодно, но только не я», — подумал Андронов.
Ему теперь нужно было, распрощавшись с мыслями о горячем душе, бассейне, сауне и неспешном ужине в ресторане, хватать свои манатки и брать такси до ближайшего к городу железнодорожного узла.
И оттуда, незамедлительно, — в Москву. А там уж пусть отцы-командиры решают, как жить дальше.
Но сначала нужно было встретиться с Регбистом. Непременно встретиться с Регбистом.
Андронов встал с кровати, надел куртку. Вернул в карман свои документы (бумажник, к его удивлению, оказался на месте), погрузил в сумку пистолет и «фомку». Сложил одеяло так, чтобы не было видно кровавого пятна, вышел в прихожую и, перешагнув через лежащий на полу стул, громко произнес:
— Братишки, извините, что так получилось. Крепитесь, скоро вас выпустят. А я уж пойду… Не держите зла, просто работа у нас с вами такая.
Из шкафа донеслось частое сопение.
Андронов запер за собой дверь номера и на всякий случай постучался в соседний. Никто ему не открыл — значит, Регбист еще не вернулся из бассейна.
В коридоре было по-прежнему тихо и безлюдно. Держа в руке ключ, прицепленный к массивной бульбе, Андронов дошел до лестницы и спустился на один марш. Пристроил сумку на подоконник и стал ждать Регбиста.
…Он поглядывал на сумерки за окном, в котором застыло его нечеткое отражение, и опять вспоминал, как очутился когда-то в новом своем жилище. В двухкомнатной квартире на третьем этаже. И почему-то, как вскоре выяснилось, не в Питере, а в Москве. Квартира была со всеми удобствами, и с мебелью, и с разнообразной одеждой, и с битком набитым холодильником, и с документами, и с кучей денег… Оплатой? За что? Окружающее было непривычным, незнакомым, об очень многом он тогда и понятия не имел… Однако, что характерно, все воспринималось как должное… Нет, конечно, опупение присутствовало, но — опупение, а не шок, не удар прикладом по затылку… И со всякими техническими причиндалами он, как стало ясно, умел обращаться, словно некая часть его существа уже бывала тут и худо-бедно знала, что к чему. На месте ему не сиделось, кровь бурлила — однако он сумел пересилить, сдержать себя, и это оказалось полной неожиданностью для него самого. Несколько дней он провел в изобильном своем обиталище, не высовывая носа на улицу и стараясь хоть что-то уразуметь. Хватался то за газеты с журналами (их тоже было навалом), то за книги, слушал радио, до глубокой ночи смотрел телевизор… И опять-таки не испытывал шока, голова работала ясно, и вовсю шла перестройка в мозгах, пропитанных прежними лозунгами. А потом была первая вылазка из дома, на улицу, первый поход в магазин. И первая женщина, которую он привел к себе, а наутро выгнал, совершенно охренев от ее немыслимых взглядов на жизнь.
Гораздо позже, уже кое-как освоившись, уже приобщившись к многообразным развлечениям, которыми была ох, как богата столица, он прикинул, сколько еще может жить безбедно — и понял, что пора думать о каком-то источнике заработка. Правда, поисками заняться так и не успел — источник сам нашел его.
Задавшись вопросом о том, отчего ему так легко удалось приспособиться к новым реалиям, он сразу же ответил на него: значит, так он устроен, такая у него натура, — а потому он и сумел открыть Дверь. Доводилось ему уже многое в своей жизни менять и участвовать в невиданных и неслыханных событиях, оставаясь самим собой, стараясь крепко сидеть в седле и ни в каких, даже самых сложных ситуациях не вешать носа. В конце концов какими бы ни были фрагменты, они, один за другим, складывались в общую картину, но картину эту нельзя увидеть заранее. И хорошо, что нельзя — живи сегодняшним днем, не думая о будущем, и делай то, что у тебя получится сделать…
Регбист поднимался по лестнице не спеша, одной рукой похлопывая по перилам, а другой держа скомканное полотенце. Его влажные волосы были аккуратно причесаны, от плечистой фигуры веяло недюжинной силой, и сейчас, в спортивном костюме, он смахивал на тренера. Только вовсе не развитием физкультуры и спорта он занимался, а совсем другими делами.
Уже поставив ногу на первую ступеньку лестничного марша, на вершине которого стоял Андронов, он поднял голову, рассеянно взглянул — и продолжил свое размеренное восхождение, отсчитывая такт широкой ладонью.
— Иван Сергеич, а я вас поджидаю, — сказал Андронов, подчеркнув «вас», и сделал шаг вперед от подоконника.
Регбист слегка приподнял брови:
