Они недооценили Франциска Второго, считая его лишь тенью грозного прародителя. Когда монарху было угодно, он умел добиваться своего и проявлял железную волю. Прислушивался ли он к мудрым советам и выбирал ли из блага страны и своего собственного всегда первое? Бывало и такое, но, по большому счету, предпочитал слышать мнение жены, а не окружения, которому не доверял.
Франциск считал и Диомида, и Алваро, и Савиньяка с Ноймариненом людьми короля Карла, но не своими (отчасти справедливо). Если бы Карл Третий и принц Карл не умерли столь внезапно, никто не подпустил бы его к трону и на пушечный выстрел. Только выхода не было. Возможно, не будь Алисы, все в итоге успокоилось бы само собой, но бывшая дриксенская принцесса, а теперь королева Талига желала подмять страну под себя.
Диомид совершил ошибку, поддержав заключение матримониального союза с северным соседом. Только, как часто любят говорить паяцы: «Кто же знал?» Брак с дриксенской принцессой обещал передышку для Талига, к тому же подобное заключение отношений было обычной практикой: не всем же подражать Рамиро.
Алваро сам женился в двадцать пять, скорее по политическим соображением, нежели по симпатии. Кэналлоа нужно было укрепить отношения с Марикьярой, и он посватался к Долорес Салина.
Сначала они были совершенно чужими людьми. Алваро, правда, пытался очаровать супругу, как делал с многочисленными пассиями времен беззаботной юности. В Кэналлоа он считался первейшим покорителем сердец, его желала половина, если не вся Оллария. Долорес была младше на семь лет, казалось, ей просто не устоять перед его манерами, улыбками, взглядами, но… она устояла.
Это столь сильно «дало ему по голове», как выразился Диомид, что Алваро задумался. Более того, он был потрясен. Рядом оказалась не просто женщина, с которой он предавался постельным утехам и ждал отпрысков, а дышащий, думающий, чувствующий и многое понимающий человек.
Страсть вспыхнула, когда Алваро осознал, что у него нет ни одного столь преданного и понимающего друга, как жена. Любовь, которая по утверждениям съентификов обязана была померкнуть через три года, не утихала вот уже столько лет, и все дети Алва рождались в ней, а не из-за обязанности исполнения супружеского долга.
Он отогнал образ супруги как раз вовремя, чтобы не дать легкой грусти встать комом в горле. Он прекрасно понимал, что может больше не увидеть ни Долорес, ни детей. Франциск Второй никогда не являлся его близким другом, но отношения у них всегда оставались ровными. Раньше. Теперь же он считался только сюзереном. А сюзерены не приглашают своих вассалов на задушевные разговоры под чашечку шадди.
Его давно подозревали в заговоре и измене. В какой-то степени верно: он желал смены власти и считал, что старик Георг будет много более мудрым правителем. Пожалуй, Алваро давно сидел бы в Багерлее или оказался выслан из столицы, не будь он Первым маршалом, столь богат, и не нуждайся Талиг в Кэналлоа. Ожидал ли он ареста по какому-либо из выдуманных обвинений? Да, однозначно. И даже больше: могло статься, что уйти из дворца живым ему не позволят.
У него есть дети. Гнездо Кэналлийских Воронов не опустеет и не будет разорено с его гибелью. Пусть он не сумел сохранить Рубена, у него остались Рамон и Карлос, его красавицы-дочери. Долорес сделает все возможное и невозможное, чтобы вырастить их. Антония-Каэтана выйдет за Хулиана Второго, великого герцога Улаппского, это уже решенный вопрос. Инес — за нар-шада Шауллаха ар Агхамара, что только усилит кровное родство. В случае отделения, Кэналлоа проживет и без Талига. По крайней мере, пока не сменится правитель и ее не позовут обратно.
Раздались шаги. Алваро немедленно открыл глаза и поднялся единым слитным движением, обернулся к дверям и склонился в поклоне пред королевской четой.
— Прошу, герцог, оставьте эти формальности, — небрежно обронил король. Слова могли показаться искренними, если бы Его Величество не повременил с ними слишком долго.
Франциск наслаждался его преклонением целых шестнадцать ударов сердца — это было даже забавно. Алваро никогда не хотел короны, но его веселило, когда кто-то подозревал его в чрезмерной жажде власти. Сохрани Леворукий! Он уже соберано. Только всего Талига и не хватает для полного счастья.
Когда он выпрямился, то сумел окончательно прогнать насмешливую ухмылку из уголков губ, а превосходство и торжество — из взгляда. С королем они были почти ровесниками — два года в их возрасте не играют ни малейшей роли, но оплывший и поблекший Франциск по сравнению с ним казался разжиревшим голубем рядом с хищной птицей. Алваро хоть сейчас мог выйти против десятка бойцов и одержать верх.
— Ваше Величество хотели видеть меня.
Король неопределенно покачал головой:
— Алваро, вы помните, как мы сидели в этой гостиной десяток лет назад? Мне захотелось вспомнить это время.
«И напомнить вам о нем», — так и повисло в воздухе.
Алваро помнил и так. Оллары и Алва породнились через Октавию, второй Рамиро костьми готов был лечь, чтобы защитить брата, и передал по наследству необходимость заботы о своих королях. Не то чтобы весь круг они жили душа в душу, были и заговоры, и вооруженные стычки, и много чего еще. Карл, брат нынешнего короля, был лучшим другом Алваро по Лаик, жаль, долго он не прожил и так и не принял престол.
— Разумеется, Ваше Величество, я помню, — он даже улыбнулся.
На ум пришло воспоминание ранней юности, когда они, сбежав из-под присмотра, пошли искать приключений на темных улицах Олларии. Было весело, несмотря на взбучку, которую устроили им через день (отец здраво рассудил, что хмельному и все еще невменяемому отпрыску надо дать время прийти в себя). Правда, чудили они все же с Карлом, а не с Франциском.
— Признаюсь, это я была инициатором этой встречи, — раздался хрупкий и тонкий, но звенящий отточенной сталью голосок Алисы Дриксенской.
Алваро приложил все усилия, чтобы не поморщиться. Эта женщина звучала так, что вызывала у него жесточайшие приступы мигрени. Приятное воспоминание каркнуло, расправило мглистые крылья и унеслось в тот уголок сознания, где Алваро хранил самые сентиментальные и дорогие переживания. Хорошее настроение, начавшее было зарождаться вопреки всему, тоже улетучилось, как дым.
— Ваше Величество, — он склонил голову в мнимой почтительности, — вы проницательны, как и всегда.
Франциск взял супругу за руку и препроводил к креслу. После этого сел сам и указал Алваро на место напротив.
Он сел. Оказалось ли это случайностью или было подстроено специально — Алваро мог поклясться в последнем, — но тотчас создалось впечатление конфронтации. Король и королева, взявшись за руки и одетые в бледно-голубое — с одной стороны. Он — весь в черном — с другой. Противостояние света и тьмы: потомка Предателя и Вешателя и тех, кто желал возродить былое величие издохшей Талигойи, по какому-то недоразумению прозванной Великой.
Королева улыбнулась мужу, а на него бросила взгляд неопределенный, но точно не предвещающий ничего хорошего.
Алваро никогда не обсуждал это с Диомидом, но был уверен: тот тоже размышляет над тем, с какой легкостью дриксенской принцессе удалось их провести.
До Диомида доходили сведения о том, что Алиса не столь проста, как кажется, а вернее: как желает казаться. Однако это обстоятельство не особенно волновало его. Кто же знал, что Франциск воцарится на троне? Впрочем, даже когда не стало Карла, опасения, будто чужестранка способна завоевать не только любовь короля и подданных, но и политический вес, казались глупыми и зряшными. Гораздо сильнее интересовало сохранение худого мира с Дриксен хотя бы на несколько лет.
Принцесса представлялась им романтичной, увлекающейся натурой. Она любила искусства, обожала все, связанное с Древней Гальтарой и непосредственно с эориями. Они полагали, что именно это поможет Алисе полюбить Талиг. Оказалось, любовь к истории стала именно тем оружием, что позволило ей расколоть страну.
Вместе с королевской невестой прибыли и ее «верные эории». Знать Талига оказалась поставлена перед фактом: все пришлые отныне считались потомками «тех самых утерянных родов, связанных кровью с Повелителями». Франциск счел за лучшее не спорить с избранницей, Диомид тихо скрипнул зубами, Алваро предпочел вспомнить о своем благословенном крае и уехать.
