7
Занятно, до чего быстро в отношениях Бориса и Котку появилась дерганая, запальчивая нотка. Они по-прежнему всюду появлялись вместе, так и приклеившись друг к другу, но стоило им раскрыть рты, как создавалось впечатление, будто слушаешь супружескую пару, женатую уже лет пятнадцать. Они препирались из-за мелких сумм — кто там за кого в последний раз платил в ресторанном дворике, а все их разговоры, которые до меня доносились, были примерно такого толка:
БОРИС: «Ну что? Я хотел, чтоб по-хорошему!»
КОТКУ: «Так вот, это было не очень-то хорошо!»
БОРИС (бежит за ней, догоняет): «Правда, Котыку! Честно! Старался как лучше!»
Котку дует губы.
БОРИС (безуспешно пытаясь ее поцеловать): «Ну что я сделал? В чем дело? Почему ты думаешь теперь, что я нехороший?»
Котку молчит.
Проблема с Майком — чистильщиком бассейнов, соперником Бориса в любовных делах — решилась, когда Майк чрезвычайно вовремя решил вступить в Береговую охрану. Судя по всему, Котку по-прежнему каждую неделю часами висела с ним на телефоне, но это отчего-то Бориса совсем не волновало («Она его просто поддерживает, понимаешь?»). Но страшно было смотреть, до чего он ревновал ее в школе. Он знал ее расписание наизусть и, едва звенел звонок, мчался, чтобы ее разыскать, будто боялся, что она ему изменит прямо во время какого-нибудь «делового испанского». Как-то раз после школы, когда мы с Поппером сидели одни дома, он позвонил мне и спросил:
— Знаешь такого парня, Тайлера Оловска?
— Нет.
— Он же в твоем классе по истории Америки.
— Ну прости. Класс большой.
— Слушай, короче. Можешь про него разузнать? Где он живет, например?
— Где он живет? Это что, как-то с Котку связано?
И вдруг, внезапно — вот уж чего не ожидал — позвонили в дверь: четыре солидных звонка. За все то время, что я жил в Лас-Вегасе, никто, никогда, ни разу не звонил в нашу дверь. Борис на другом конце провода тоже услышал:
— Это что? — спросил он.
Пес носился кругами и захлебывался в лае.
— Кто-то в дверь звонит.
— В дверь?! — На нашей пустынной улице — ни соседей, ни сбора мусора, ни даже указателей — это было целым событием. — И кто там?
— Не знаю. Я тебе перезвоню.
Я сгреб Попчика, который уже чуть ли не бился в истерике, и, пока он, пытаясь спрыгнуть на пол, вертелся и визжал у меня под мышкой, я кое-как умудрился одной рукой открыть дверь.
— Вы тольк’ поглядите, — раздался приятный голос с джерсийским выговором, — до чего славный малышок.
Жмурясь от слепящего вечернего света, я разглядел перед собой очень высокого, очень-очень загорелого мужчину неопределенного возраста. Выглядел он как помесь ковбоя с родео и опустившегося клубного аниматора. На нем были «авиаторы» в золотой оправе с дымчато-лиловой полосой сверху и белая спортивная куртка, под ней — красная ковбойская рубашка с перламутровыми кнопками, черные джинсы, но первым делом я заметил его волосы: сверху накладка и часть волос, похоже, пересажена или подклеена, на вид — как стекловолокно темно-коричневого цвета, точь-в-точь как обувной крем в жестянке.
— Ладно тебе, отпусти его, — сказал он, кивнув в сторону Поппера, который все старался высвободиться. Голос у него был глубокий, говорил он спокойно, приветливо, если не считать говора, то на вид — стопроцентный техасец, с этими его сапогами и всем остальным. — Пусть побегает! Я не против. Я собак люблю.
Когда я выпустил Попчика, мужчина присел на корточки, чтобы потрепать его по голове, напомнив мне этим движением долговязого ковбоя подле бивуачного костерка. Вид у него, конечно, был чудной, из-за волос и вообще, но я не мог не восхититься тем, как легко и непринужденно он чувствует себя в своей шкуре.
— Да-да, — сказал он, — славный малышок. Да, ты, ты! — Мелкая сеточка морщин превращала его загорелые щеки во что-то вроде сушеных яблок. — У меня своих дома три штуки. Мини-пенни.
— Простите?
Он поднялся, улыбнулся мне, продемонстрировав ровные, ослепительно белые зубы.
— Мини-пинчеры, — пояснил он. — Психованные ребятки, я за порог, а они уже весь дом изжевали, но люблю их. Тебя как звать, парень?
— Теодор Декер, — ответил я, гадая, кто бы это мог быть.
Он снова улыбнулся, за стеклами «авиаторов» посверкивали его маленькие глазки.
— Ага-а! Еще один уроженец Нью-Йорка! По голосу слышу, угадал?
— Угадали.
— И предположу даже, что с Манхэттена. Правильно?
— Правильно, — сказал я, подивившись, что такого в моем голосе он расслышал. Раньше никто по одному моему выговору не угадывал, что я с Манхэттена.
— Эгей, а я из Канарси. Там родился, там и вырос. До чего всегда приятно встретить соотечественника с востока. Я Нееман Сильвер, — он протянул мне руку.
— Рад знакомству, мистер Сильвер.
— Мистер! — добродушно расхохотался он. — Обожаю воспитанных детишек. Таких, как вы, уж больше не делают. Ты еврей, Теодор?
— Нет, сэр, — ответил я, а потом пожалел, что не сказал «да».
— Ну ладно, я тебе вот что скажу. Кто из Нью-Йорка, так для меня уже сразу — почетный еврей. Вот такое мое мнение. Был когда-нибудь в Канарси?
— Нет, сэр.
— Ох, тогда замечательные там жили люди, не то что сейчас… — он передернул плечами. — Моя семья вот четыре поколения там жила. Дедушка мой Сол открыл один из первых кошерных ресторанов в Америке, например. Большой ресторан, известный. Закрылся, правда, когда я еще мальчишкой был. А потом мать перевезла нас в Джерси, когда отец умер, чтоб мы поближе были к дяде Гарри и его семье. — Он упер руку в тощее бедро и поглядел на меня. — Отец твой дома, Тео?
— Нет.
— Нет? — он заглянул мне за спину, в комнату. — Жалко-то как. А когда вернется, знаешь?
— Нет, сэр, — ответил я.
— Сэр. Это мне нравится. Ты хороший мальчик. Я даже так скажу — меня напомнил в твоем возрасте. Только-только из иешивы… — Он вытянул руки, на волосатых коричневых запястьях — золотые браслеты. — …А руки? Белые как молоко. Как у тебя.
— Эммм… — я так все и топтался в дверях, — не хотите ли зайти? — Не уверен, что должен был приглашать в дом незнакомца, да только мне было скучно и одиноко. — Если хотите, можете подождать. Но я не знаю, когда он вернется.
Он снова улыбнулся:
— Нет, спасибо. У меня еще куча других визитов. Но я тебе вот что скажу — без обиняков, потому что ты славный паренек. У меня на твоего отца — пять очков. Знаешь, что это значит?
— Нет, сэр.
— Ну и слава богу. И знать тебе не надо, и надеюсь, не узнаешь никогда. Скажу только, это не лучший способ вести дела. — Он по-дружески опустил руку мне на плечо. — Веришь, Теодор, или нет, а я люблю вести дела по-человечески. Не по мне это — приходить в дом ко взрослому мужчине, а вместо этого — общаться с его ребенком, вот как мы с тобой сейчас. Неправильно это. В обычном случае я б пошел к твоему отцу на работу, мы бы там с ним присели, все бы обговорили. Да вот только отца твоего трудно где-то поймать, как ты и сам уже, наверное, знаешь.
Слышно было, как в доме звонит телефон — Борис, почти наверняка.
— Тебе, наверное, надо бы подойти, — любезно заметил мистер Сильвер.
— Нет, ничего страшного.
— Давай. А мне кажется, что надо. Я тебя тут подожду.
С растущей тревогой я вернулся в дом и поднял трубку. Как я и думал — Борис.
— Кто там был? — спросил он. — Не Котку, нет?
— Нет. Слушай…
— Похоже, она поехала домой с этим Тайлером Оловска. Есть у меня такое чувство. Ну, может, не прямо домой-домой. Но они из школы ушли вместе, она с ним на парковке разговаривала. Понимаешь, у них последний урок — вместе, какое-то там столярное дело, типа того…
— Борис, прости, я правда сейчас не могу разговаривать. Я тебе перезвоню, хорошо?
