— Я! У тебя есть я!
— Ну и что ты сделаешь? Меня усыновишь? — Я встал. — Слушай, если ты со мной, то надо поторапливаться. У тебя паспорт с собой? В аэропорту понадобится.
Борис вскинул руки в типично русском жесте — стоп-стоп-стоп!
— Погоди! Слишком все быстро!
Я замер на полпути к выходу.
— Борис, да что, блин, с тобой такое?
— Со мной?
— Это ты хотел сбежать! Это ты меня просил с тобой уехать! Вчера ночью!
— И куда ты собрался? В Нью-Йорк?
— А куда еще?
— Куда-нибудь, где тепло, — тотчас же ответил он. — В Калифорнию!
— Это тупо. Мы там никого…
— Ка-а-лифорния, — промурлыкал Борис.
— Ну-у… — Я, конечно, почти ничего не знал о Калифорнии, но можно было смело предположить, что Борис — кроме пары тактов California Über Alles, которые он сейчас напевал, — не знал о ней вообще ничего. — А куда в Калифорнии? В какой город?
— Да какая разница?
— Штат-то большой.
— Ну и круто! Веселуха будет! Будем торчать целыми днями, книжки читать, жечь костры! Спать на пляже!
Я глядел на него невыносимо долгий миг. Лицо у него горело, а рот был весь в сизых пятнах от красного вина.
— Ладно, — сказал я, прекрасно понимая, что только что шагнул навстречу самой крупной ошибке в жизни — мелкому воровству, жестянке для милостыни, ночевке на тротуарах и бездомности, к проёбу, после которого пути назад уже не будет.
Борис торжествовал:
— На пляж, да? На пляж?
Вот так вот все и идет к черту: в одну секунду.
— Да куда хочешь, — ответил я, откидывая челку с глаз. Устал я смертельно. — Но надо сейчас уходить. Пожалуйста.
— Что, прямо сейчас?
— Да. Тебе нужно из дома что-нибудь забрать?
— Прямо сегодня?!
— Борис, я не шучу. — От наших препирательств во мне снова всколыхнулась паника. — Я не могу просто сидеть тут и ждать… — С картиной проблема, конечно, непонятно было, как все провернуть, ладно, Борис выйдет, и я что-нибудь придумаю — …Пожалуйста, пойдем.
— Что, в Америке все так плохо с государственной опекой? — недоверчиво уточнил Борис. — Ты прямо как будто про копов говоришь.
— Идешь со мной? Да или нет?
— Мне время нужно. Ну, то есть, — продолжил он, догнав меня, — мы не можем прямо сейчас уехать! Ну правда, клянусь! Подожди немного. Дай мне день! Всего один день!
— Зачем?
Он явно растерялся:
— Ну, как, потому что…
— Потому — что?
— Потому что, потому что мне надо с Котку повидаться! И — да куча всего! Ну правда, ты не можешь сегодня уехать! — повторил он, когда я ничего не ответил. — Ну послушай меня. Сам пожалеешь потом. Вот правда. Пойдем ко мне! Подожди до утра!
— Я не могу ждать, — отрезал я, сгреб свою половину денег и направился к себе в комнату.
— Поттер!.. — побежал он за мной.
— Да?
— Мне нужно тебе что-то очень важное сказать.
— Борис, — повернулся я к нему, — да какого ж хера. Что еще? — спросил я — мы стояли, уставившись друг на друга. — Если тебе есть что сказать, давай, говори уже.
— Боюсь, что ты разозлишься.
— Что случилось? Что ты натворил?
Борис молчал, грыз заусенец на большом пальце.
— Ну, что?
Он отвернулся.
— Тебе надо остаться, — промямлил он. — Ты совершаешь ошибку.
— Так, все, забудь, — огрызнулся я, снова отвернувшись. — Не хочешь со мной ехать, не надо, понял? Но я тут не могу всю ночь торчать.
Я думал, что Борис спросит, что у меня там в наволочке, ведь она была такой пухлой и к тому же странной формы, после того как я уж слишком хорошо потрудился над упаковкой картины. Но когда я отлепил ее от изголовья и засунул в сумку (вместе с айподом, ноутбуком, зарядкой, «Ветром, песком и звездами», мамиными фотографиями, зубной щеткой и сменой одежды), он только осклабился, но ничего не спросил. Когда же я вытащил из недр шкафа свой школьный блейзер, который был мне заметно мал, хотя мама покупала его мне на вырост, он кивнул и сказал:
— Хорошая идея.
— А что?
— Вид будет не такой бездомный.
— Ноябрь на дворе, — сказал я. Из Нью-Йорка я привез всего один теплый свитер. Я засунул блейзер в сумку и застегнул ее. — Холодно будет.
Борис с нагловатым видом подпирал стену.
— Ну и что будешь делать? Жить на улице, на вокзале, где?
— Позвоню другу, у которого раньше жил.
— Если бы ты им был нужен, они б тебя уже давно усыновили.
— Они не могли! Как они могли это сделать?
Борис скрестил руки.
— Не нужен ты этой семье. Ты мне сам же говорил — много раз. И, кстати, от них ни слуху, ни духу.
— Неправда, — ответил я, с минуту растерянно помолчав. Всего-то пару месяцев назад Энди прислал мне длиннющий (по его меркам) и-мейл, где написал все школьные новости — скандал с тренером по теннису, который лапал девчонок из нашего класса, — хотя та жизнь осталась так далеко, что я как будто про совсем незнакомых людей читал.
— Слишком много детей? — напомнил Борис, как мне показалось, с легкой издевкой. — Места не хватает? Про это помнишь? Сам говорил, что мать с отцом только обрадовались, когда ты уехал.
— Отъебись.
Голова у меня уже начинала раскалываться. Что делать, если появятся люди из соцслужб и снова посадят меня на заднее сиденье машины? Кому тут в Неваде я могу позвонить? Миссис Спир? Сбоише? Жирному продавцу в магазине сборных моделей для склеивания, который продавал нам клей для склеивания моделей — только без моделей?
Борис потащился за мной вниз, где мы с ним остановились посреди гостиной возле испереживавшегося Поппера, который кинулся нам наперерез и глядел на нас так, будто прекрасно понимал, что происходит.
— Ох, твою мать, — сказал я, поставив сумку на пол.
Молчание.
— Борис, — спросил я, — ты не можешь?..
— Нет.
— А Котку?..
— Нет.
— Ну и хер с вами, — сказал я, подхватил пса и сунул его под мышку. — Я его тут не оставлю, чтоб она его снова запирала и морила голодом.
— И куда ты собрался? — спросил Борис, когда я направился к выходу.
— А?
— Пешком? В аэропорт?
— Погоди-ка, — сказал я, спустив Попчика на пол. Меня вдруг затошнило так, будто я вот-вот выблюю на ковер все красное вино. — А с собакой в самолет можно?
— Нельзя, — безжалостно ответил Борис, выплюнув отгрызенный кусок ногтя.
Он вел себя как мудак, как же мне хотелось ему врезать.
— Ну и ладно, — сказал я. — Может, кто-то в аэропорту его захочет приютить. Или, а пошло все в жопу, поеду на поезде.
Он собрался было отпустить какое-нибудь саркастичное замечание, я хорошо знал эти его сжатые губы, как вдруг внезапно выражение лица у него переменилось — я обернулся и увидел, что Ксандра — с окосевшими глазами, вся в потеках туши — стоит, покачиваясь, на верху лестницы.
Застыв на месте, мы глядели на нее. Прошло, казалось, лет сто, когда она наконец открыла рот, снова его закрыла, ухватилась за перила, чтобы не упасть, и проскрипела:
— А Ларри ключи в банковской ячейке оставил?
В ужасе мы несколько секунд просто пялились на нее, пока не поняли, что она ждет ответа. Волосы у нее торчали соломой, она, похоже, вообще не соображала, где находится, и шаталась так, что, казалось, вот-вот навернется с лестницы.
— Эээ, да, — громко ответил Борис. — То есть нет. — И добавил, потому что она так и продолжала там стоять: — Все нормально. Иди, спи.
Она что-то пробубнила и на заплетающихся ногах поковыляла обратно. Пару минут мы так и стояли, не шевелясь. Потом я тихонько — в затылке так и покалывало — подхватил сумку и выскользнул за дверь (последний раз я видел тот дом и ее, хотя в общем-то даже не огляделся напоследок), а Борис с Попчиком вышли за мной следом. Мы все втроем быстро рванули вниз по улице, подальше от дома — Попчик клацал когтями по асфальту.
— Ладно, — сказал Борис со смешинкой в голосе, которая у него вылезала обычно, когда нас чуть не ловили в супермаркете. — Ладно. Ну, может, и не в такой она была отключке, как я думал.
