прогрессивка идет. Словом, наладил он производство: подсобное хозяйство завел, отходы от радуги свиньям скармливает. Хозяин!.. Не то что до него один был> солнечных зайчиков хотел вывести. Не кроликов, не уток — а зайчиков.
— Для чего? — спрашиваю.
— Для детей, — отвечает. — Чтоб им веселей было.
Ну, как с такими кадрами работать?!
А еще один — светящиеся краски изобретал, чтоб, мол, ночью людям видно было.
— Ни к чему это, — объяснял я ему. — Ночью порядочный человек спит или анонимки пишет, а не шляется по городу!
Не-е-ет! Очень вовремя меня к ним направили: всех этих фантазеров разогнал. Остались люди солидные, исполнительные, дальновидные. Все — дальтоники, все эти цвета лютой ненавистью ненавидят. А трудоспособность — удивительная: изнывают, мучаются, но свои семь часов честно отсиживают. Сидят и ждут. Пенсии, за выслугу лет. А что, не заслужили?
Надеялся и я тут до пенсии додержаться, но вдруг все эти новшества: гласность, демократизация, перестройка… Честно говоря, сперва испугался, думал — слечу. А потом прислушался, присмотрелся и решил: чего бояться! Перестройка так перестройка! Не такое переживали! И быстренько перестроился. Пиджачок и галстучек скинул— хожу в демократическом свитере, с ненавистными интеллигентами стал здороваться за руку, улыбаюсь им, хлопаю по плечам. Самогонщика немедленно прогнал. Спектора на всякий случай премировал. Всех Цветаевых издаю, Андрея Белого, Рину Зеленую. Фейерверки яркие запускаем повыше, чтоб заметили. План по красному перевыполнили.
Думаю: теперь, после такой моей личной перестройки, меня уже никто тронуть не посмеет. Так что еще поруководим!
Купил я аквариум с рыбами, решил написать о них рассказ. Поставил на подоконнике у стола, сижу, обедаю, изучаю. День, два, неделю. А они жрут друг друга. Вот уже одна рыба осталась, которая всех других слопала. Смотрит на меня сквозь стекло, глаза злые, голодные. Не мешало бы, конечно, ей корма подсыпать, да лень вставать, отяжелел я после обеда. Вода в аквариуме мутная, водоросли завелись — мне менять некогда, я изучаю, — так она водоросли съела, и песок, и камушки. Живучая тварь, приспособилась. Из воды выскакивает, мух ловит. Легкие у нее появились. Кота моего в воду затянула, когда он хотел ее лапой поддеть. Сожрала вместе со шкурой. Здоровая стала, ей в аквариуме тесно. Выпрыгнула на пол, меня за шиворот и в воду, а сама на мое место, мой обед доедает. Я хотел закричать, возмутиться, а она — червячка в аквариум. Я попробовал, проглотил — ничего, вкусно. Первая злость прошла, решил с ней по-хорошему поговорить, а изо рта только бульк-бульк, пузыри вылетают. Конечно, можно было бы из воды выпрыгнуть, да лень одолела, отяжелел я от червячков. Чувствую, жабры у меня прорезаются — дышать-то надо. Плаваю, руками помахиваю, а это уже не руки, а плавники. Хвост вырос, чтоб легко поворачиваться. Иногда вдруг ударит в мозг: «Что со мной? Выбираться надо!» Да ведь мозг-то у меня уже рыбий стал — не реагирует. Да и неохота воду баламутить: тихо, уютно, червячков дают. А тут детишки пошли, рыбенки малые… Я этой бывшей рыбе кричу:
— Мне, бульк-бульк, теперь большой аквариум требуется!
А она сидит на моем месте, мой обед лопает и меня изучает. А потом еще рассказ обо мне написала, вот этот…
На нашей улице строили подземный переход. Всю улицу перерыли. Движение перекрыли. Троллейбус в сторону отвели.
Наконец, закончили и сдали комиссии. Устроили торжественное открытие. Оркестр пригласили Ленточку у входа натянули.
И тут вдруг выяснилось, что выхода из-под земли нет, забыли сделать: очень торопились сдать объект досрочно.
Ну, комиссия, конечно, строителей пожурила, но не лишать же весь коллектив премии. Да и опять же — оркестр уже приглашен, ленточка натянута. Решили торжества не омрачать, переход принять, а отсутствующий выход внести в акт недоделок.
Оркестр грянул марш, ленточку перерезали, и народ хлынул вниз, в переход.
Правда, нашлись нытики, которые не хотели акт подписывать: мол, как же так — переход без выхода. Но председатель комиссии дал им достойную отповедь:
— Вы что, в инициативу наших людей не верите?.. Если понадобится — найдут выход!..
Переход этот по сей день работает. Тысячи людей туда входят и, представьте себе, как-то выходят. Так что председатель комиссии оказался прав: надо верить в творческую инициативу!
Вот ты в поездах ездишь, вагоны современные помнишь? Красиво, удобно? И в каждом кондиционер, чтоб воздух прохладный дул, чтоб тебе было свежо и приятно. Это конструктор позаботился: спроектировал, рассчитал, режим работы вычислил. Он умный, он ученый, он все предвидел. Кроме одного: я этот кондиционер просто не включу. И ты у меня потом изойдешь. А зачем мне кондиционер? Его включишь, а потом за ним ночью нет-нет да посматривай. А я ночью спать люблю, а ты ворочаешься и воздух ртом хватаешь. А воздуха нет. Ведь окна задраены — вагоны-то на кондиционер рассчитаны. А кондиционер не работает, потому что я его не включаю и включать не буду. Мне так спокойней: во-первых, отдыхаю, во-вторых, премии за безаварийность, коль не работает — значит, не портится. Вот если б у меня за простой этого агрегата зарплату вычитали, я б днем и ночью сам в трубу дул, чтоб тебе воздух шел.
А так — я тебе купе в духовку превращу, и ничего ты со мной не поделаешь. Потерпишь. То-то!
И вообще, все ваши новые идеи мне жизнь усложняют. Я, как могу, их гроблю. Они у меня в ящике, как в братской могиле, навечно похоронены. Ты год что-то изобретаешь, экспериментируешь, экономический эффект подсчитываешь, радуешься, что науку двинул, — бежишь ко мне, чтоб я твоей идее ход дал. А я ее р-р-раз — ив стол. И твоя идея сыграла в ящик. А что? Надо скорее продвигать? Дудки! Пропустишь что-нибудь не то — влететь может. А
