наивной студентки и нацеливает внимание читателя на другую машину, строгую черную «Волгу», которая остановилась перед «девяткой».
— Вот он, — бесстрастно говорит водитель «Волги», молодой человек с суровыми, светящимися возмездием глазами.
Его спутники, молодцеватые, подтянутые, как памирские барсы, в мгновение ока распахнули дверцы «девятки» и изъяли ключ зажигания.
— Гражданин Шмякин, — голосом майора Томина говорит другой майор, — вы арестованы.
Через минуту все кончено. Комфортный Роман, воздев в мольбе руки, украшенные наручниками, переместился в «Волгу», перепуганная Наташа отпущена с обязательством явиться в такой-то кабинет, за руль «девятки» сел один из барсов — и всё умчалось в известном направлении.
А след от дефицитной экспериментальной резины, которая доставалась путем многоступенчатых махинаций, мигом затерли вечно спешащие веселые студенческие ноги.
Потом, правда, произошла совершенно необъяснимая и совсем уже неправдоподобная вещь: след этот на другой день проявился сам по себе, а затем или под влиянием солнечных лучей, или по каким-то другим причинам налился черной краской, разлился, заматерел и вконец испортил асфальтовую панораму, из-за чего пришлось вызывать дорожных рабочих и обновлять покрытие.
«КОРОЛЕВЕ МОСКОВСКОГО ТРАМВАЯ…»
Виктор Ефимович Ардов по своей популярности и количеству друзей мог соперничать разве только с дядей Гиляем.
Загорелое тонкое лицо, увенчанное ассирийской бородкой, озорные и очень добрые глаза… Ах. какие люди были в «Крокодиле», какие люди! Надо же, сам Ардов запросто приходил в редакцию, и всегда при нем была холщовая сурика, а в ней горячие баранки. Где он их доставал, как ухитрялся приносить тепло русской печи в отшлифованный остротами Продолговатый зал редакции? Никто не знал, а теперь и не узнает.
Он приходил всегда эффектно, всегда чуть-чуть попозже, когда все уже сидели за столом, на сцене, в зале, когда уже шло действо, — и вдруг в дверях Ардов. Достает из сумки баранки, раздает голодным счастливчикам, балагурит, острит импровизирует.
На фронте его звали Веселый Майор. В мирное время он был просто веселым Ардовым.
Я самолично видел, как на Чистых Прудах внезапно остановился трамвай и водитель, кудрявая девица с пронзительным голоском, закричала на всю улицу:
— Товарищ Ардов! Товарищ Ардов! Садитесь!!
А мы, встретившись случайно в редакции «Вечерки», которая в то время находилась близ Чистых Прудов, решили пройтись пешком. И вот — вынужденная посадка.
Девушка весело смотрела на Ардова, и пассажиры высунулись из окон — тоже смотрели. Никто не роптал. Ардов поставил ногу на ступеньку, положил на колено портфель, достал из него тоненькую книжицу из серии «Библиотека Крокодила».
— Так… — сказал он громко. — Сейчас мы посвятим это произведение… — он вытащил ручку и стал писать, — королеве… московского… трамвая… от короля… ммм… от пикового короля, а? Как тебя, киска, по отчеству?
— Да Вера я!
— То, что ты Вера, я догадался. Вере… Гм… тут ты сама прочтешь… с надеждой на любовь… Только так!
Виктор Ефимович протянул книжку растерявшейся Вере.
— Если завтра в это же время будешь проезжать в Сокольниках, подарю другую, потолще.
— Если вы серьезно, товарищ Ардов, то я попрошусь на тот маршрут…
Трамвай, наконец, захохотал.
— А мне, товарищ Ардов, книжку?
— И я хочу!
— Сначала мне — я ближе сижу!
Он шел вдоль трамвая и раздавал свои книжки, веселый майор запаса, автор и исполнитель стихийно возникшего уличного представления в духе старинных балаганов. Мне казалось, книжки должны были иссякнуть, но портфель его был бездонным. За трамваем остановился другой трамвай, и там его кто-то узнал, и опять книжки пошли в ход.
Эго был триумф сатирика, будничный триумф без аплодисментов и газетных рецензий.
Это был крохотный эпизод из жизни всеобщего любимца.
Когда в «Библиотеке Крокодила» выходила его очередная книжка, он заказывал заведующей редакции Марии Александровне Соломатиной пять тысяч экземпляров, и единственный человек, Мария Александровна, всегда серьезно спрашивала: не мало ли? А незнающие подтрунивали: эка закупает, да куда ему столько?!
А ему и этих пяти тысяч недоставало.
И еще про Ардова.
В доме на Большой Ордынке, где жил Виктор Ефимович, в Доме, который вошел в историю как московский дом Анны Ахматовой (она часто и подолгу жила у Ардовых), размещался на первом этаже магазин. Сразу же уточним: деталь эта к творчеству Анны Андреевны никакого отношения не имеет. Просто кто-то из домашних попросил однажды Виктора Ефимовича зайти за помидорами.
Великие мистификаторы, а Ардов был одним из таких, смотрят на мир совсем иными глазами, и тогда, когда каждый из нас взял бы Хозяйственную сумку и уныло поплелся выстаивать в очереди, Виктор Ефимович снял телефонную трубку, узнал в справочной номер магазина и соединился с заведующим.
— В чем дело? послышалось в трубке недовольное ворчание ответственного овощного лица, которое отвлекли от любимого дела.
— Гражданин начальник? — переспросил Ардов неожиданно дребезжащим хрипатым голосом. — Премного извиняюсь, милейший, что нарушил ваш служебный покой, с вами говорит старичок из вашего дома, скучаю тут. за стеной, едва хожу, но пуще всех удовольствий люблю помидоры!
— Что такое?! — изумилось лицо.
— Да я не к тому, чтобы обидеть покупателя или вас лично, вы меня послушайте, это очень важно: я плохенькие помидоры люблю, самые которые с плесенью, червоточиной, кислые, которые, извиняюсь, на выброс. Убедительно прошу соскрести, слить, подобрать с пола кило-граммчиков пять, я за них заплачу как за первый сорт, и вам облегчение, и мне радость.
— Хм!.. — раздалось в трубке неопределенное.
— Вы мою квартирку карандашиком пометьте, так, на газетке с краю, мол, вот такой-то номер, там старичок живет, который все некудышнее любит, да порученьице кому-нибудь из подчиненных дайте: зайди, мол, к старичку, передай ему тазик с отходами, а?
— Понял, — грустно сказал заведующий.
Ардов повесил трубку и с видом премьера, блистательно закончившего главный монолог, картинно поклонился, а многочисленные гости (их всегда тут было великое множество) разразились хохотом.
