Сергей Романюк - Русский Лондон

В этот же день Александр ждал принца-регента (замещавшего тогда на престоле своего душевнобольного отца) у себя в отеле, но так и не дождался: как было сообщено ему, принц из-за толп не может появиться на улицах, ибо он не хотел присутствовать при триумфе своего гостя. Пришлось Александру садиться в экипаж посла и ехать в Карлтон-хауз* (Carlton House), который был расположен не так уж и далеко.

Большую часть визита, который продлился довольно долго – почти три недели, Александр присутствовал на разного рода приемах и праздниках и на представлениях – в театре «Хеймаркет» и в Королевском театре Ковент-гарден. Светская хроника, конечно, не преминула отметить увлечение императора – он явно предпочитал графиню Сару Джерси (Sarah Jersey) (бывшую любовницу принца!) всем другим поклонницам, которым было несть числа. Даже после утомительного путешествия он предпочел не отдохнуть, а появиться среди ночи на балу у Сары Джерси в ее дворце Остерли-хауз* (Osterley House).

Александр с сестрой под восхищенные возгласы зевак совершали конные прогулки по Гайд-парку или же в полях Хемпстеда и Хайгейта. Популярным он был необыкновенно – даже герцог Кентский пожелал назвать свою дочь, родившуюся через три года после этого визита, в честь русского императора – Александриной. Эта была та самая знаменитая королева, известная более под своим вторым именем – Виктория.

10 июня на скачках в Аскоте все внимание было обращено не столько на сами скачки, сколько на гостей. Александр I произвел смотр 15-тысячного войска в Гайд-парке, он ездил верхом «по важнейшим лондонским улицам… и осматривал все народныя здания». При посещении Английского банка император отметил, что все виданное им «в полной мере оправдывает славу, которою пользуется Англия в разсуждении торговли, истиннаго богатства и честнаго характера жителей».

Сообщалось, что Александр настолько увлекся политическими порядками, что как-то, беседуя с представителями партии вигов о пользе оппозиции, сказал, что он позаботится о создании в России un foyer d’opposition (центра оппозиции), естественно, только «честной и благонамеренной», что по возвращении в родные пенаты, конечно же, было прочно забыто.

Особенно торжественным был прием, устроенный 18 июня 1814 г. лорд-мэром в огромном старинном парадном зале ратуши Сити – Гилдхолле*. При проезде гостей порядок на улицах города обеспечивали восемь тысяч солдат, все улицы по маршруту проезда были плотно заполнены народом (как сообщалось, население Лондона, насчитывавшего около миллиона жителей, увеличилось в дни визита на 200 тысяч человек).

В зале Гилдхолла поставили три кресла – для Александра I, прусского короля и принца-регента; на огромных столах, накрытых на 470 приглашенных, красовался знаменитый золотой сервиз, стоивший 200 тысяч фунтов стерлингов, и на них «было все, что могли произвести природа, искусство, время года и различные страны света». Сотни приглашенных представляли собой живописное зрелище: «Разноцветные стекла длинных окошек отражались изумрудами и яхонтами и распространяли лучезарный свет на все предметы, возвышая новыми прелестями розовые ланиты женщин, наполнявших галлереи, или одевая их алебастровые груди очаровательною тенью».

Гостей приветствовали песней «Oh, the Roast Beef of Old England!», которая вызвала необычайный прилив чувств и у присутствующих:

Растроганные гости-англичане еще долго оставались в Гилдхолле – многие «пили тосты до трех часов утра».

На следующий день после приема в Сити Александр попросил посла князя Ливена организовать его встречу с представителями квакеров в Лондоне[33]. О них ему рассказала сестра, побывавшая на собрании квакеров. Александр, никого не предупреждая, появился в доме квакеров, который тогда находился в переулке св. Мартина (St. Martin’s Lane) на месте современного театра герцога Иоркского (the Duke of York’s Theatre) около Черинг-Кросс-стрит. Он присутствовал на молитвенном собрании и пригласил двоих членов «Общества друзей», как себя называли квакеры, прийти в отель Пултни. После длительного разговора с ними император пригласил их приехать в Петербург. Двое известных квакеров – Вильям Аллен и Стефан Греллэ де Мобилье – побывали в России в 1818 г.: дневник этой поездки опубликован в журнале «Русская старина» в 1874 г.

Где бы ни появлялся Александр, его и его свиту окружали огромные восторженные толпы. Как рассказывает очевидец, «большого труда стоило Блюхеру удержать народ, чтоб не раскладывал его кареты (т. е. не выпрягал лошадей. – Авт.), а Платова, который ехал верхом, так стеснили, что не мог он ни шагу подвинуться ни в одну сторону. Всякой хватал его за руку и почитал себя щастливейшим человеком, когда удавалось ему пожать ее. Часто пять человек держались за него, каждый за палец и передавали оный по очереди знакомым и приятелям своим. Весьма хорошо одетые женщины отрезывали по волоску из хвоста графской лошади и завертывали тщательно сию драгоценность в бумажку».

Александра даже как-то чуть было не задавили при посещении лондонского пригорода Ричмонд*, небольшого городка, расположенного на высоком берегу Темзы, откуда открывались красивые виды. Александр «сказал, что никогда не видал столь прелестного местоположения» (один из русских эмигрантов сравнивал его с видом с Воробьевых гор в Москве). На вершине холма стояло здание гостиницы и таверны «Star and Garter», т. е. «Звезда и Подвязка», откуда император последовал во дворец Хемптон-корт* (Hampton Court).

Александр I посетил собор св. Павла*, где его приветствовал хор, состоявший из одиннадцати тысяч (!) мальчиков и девочек, исполнивших гимн в честь освободителей Европы, Камберлендский дворец* на улице Пэлл-Мелл, Кенсингтонские сады*, Вестминстерское аббатство*, арсенал в Вуличе*, куда он отправился на «англинских судах» из центра города. Там ему показали новейшее секретное английское вооружение – ракеты военного инженера Уильяма Конгрева. Как писали тогда, «полковник Конгрев показал также в разных видах ужасное действие адских ракет, им изобретенных. Сие последнее удивило и ужаснуло великодушное сердце Государя»[34].

Император в воскресенье 12 июня присутствовал на обедне в церкви русского посольства. Александр осмотрел также инвалидный дом в Челси*, обсерваторию и морскую богадельню в Гринвиче*. Визит императора Александра окончился в понедельник 27 июня 1814 г., когда от отплыл в Остенде.

С Александром в Англии пребывала и его свита, в которой выделялся атаман Матвей Платов – он в особенности пользовался вниманием англичан. Его подвиги, его экзотическая внешность, одежда – все вызывало неудержимое любопытство и восхищение.

Правда, надо сказать, что, незадолго перед тем в Лондоне в 1813 г. побывал другой казак, Александр Земленухин, посланный с депешами к русскому послу, и прибытие его вызвало неподдельный интерес лондонцев, наслышанных о свирепых казаках из русских степей, наводивших ужас на врагов. Его встречала громадная толпа, ему хотели было поднести значительную сумму денег, но заменили дорогой саблей, в честь его сочинили песню «Казак», перевод которой появился в журнале «Сын Отечества»:

Его пригласил принц-регент, казак присутствовал на обеде у лорд-мэра, где, по наблюдению корреспондента газеты «Morning Chronicle», «к счастью для самого и элегантного собравшегося общества, он пил умеренно».

Матвея Платова встречали огромные толпы народа, которые, по выражению «Московских ведомостей», «громко изъявляли ему свое уважение». Город Лондон преподнес ему саблю в драгоценной оправе, Оксфордский университет наградил докторским дипломом, принц-регент преподнес ему свой портрет, украшенный драгоценностями, а в ответ Платов подарил принцу-регенту своего ветерана-коня, бывшего с ним во всех походах и который был с ним в Лондоне. Живописец сэр Томас Лоуренс написал портрет атамана Платова, который приезжал к нему в студию, находившуюся на 67, Russel Square (№ 67 на Рассел-сквер; дом этот снесен).

Платов вывез из этого путешествия своеобразный «сувенир» – молоденькую англичанку. Рассказ об этом передает П. А. Вяземский: «Кто-то, помнится Денис Давыдов, выразил ему свое удивление, что, не зная по-английски, сделал он подобный выбор. "Я скажу тебе, братец, – отвечал он, – это совсем не для хфизики, а больше для морали. Она добрейшая душа, и девка благонравная; а к тому же такая белая и дородная, что ни дать ни взять ярославская баба"».