Список с чудотворной иконы был прислан в ополчение Минина и Пожарского. Инициатором этой акции (прямым или опосредованным) был патриарх Ермоген, сам пришедший из Казани, в архиепископство которого была обретена чудотворная икона.
Она стала знаменем освободителей Москвы от поляков.
Казанская завершает послепокровский сезон, готовящий душу московита к долгой и трудной зиме.
Казанская — Зимотворная.
Неслучайно в эти дни вспоминают родителей и все возрасты времени.
Казанская — просвет в ночи, день светлый и многообещающий, явно утешительный, потому на первый план выходит Богородица.
Согласно легенде, трехдневная молитва перед иконой помогла в должной мере сосредоточиться (опредметиться) русскому войску. До того момента Господь судил и наказывал Россию смутой; после молитвы он простил (собрал) ее.
Известны рассказы о том, что во время фашистского нашествия икону носили вокруг Москвы крестным ходом. После этого маршал Жуков взял ее себе и возил на все свои фронты и победы. Ту же историю я слышал о Ленинграде: осенью 1941 года икону поместили на самолет и трижды облетели город.
*Так или иначе, сюжет с собиранием войска (собиранием в первую очередь духовным) перед Казанской иконой соответствует характерному рисунку Казанского сезона.
Расчет лицейской годовщины
Еще о Пушкине — пошел его «пунктир».
Начало и конец Казанского сезона (спуска) весьма разны. В связи с этим возникает вопрос о точной дате лицейской годовщины. Мы отмечаем ее 19 октября по новому календарю, а Пушкин-то отмечал по старому, юлианскому, по нашему — 1 ноября. Две недели разницы, и какие недели! Новая, нынешняя дата помещена ближе к началу сезона, в золотую осень, а вторая — настоящая — ближе к концу, где голые ветки, сквозняк и пустыня. Пейзажи очень разны и разный скрывают смысл.
Также и небесные покровители двух этих дней непохожи. 19-го октября — день апостола Фомы, Фомы неверующего (в одном отрывном календаре я прочитал рассуждение довольно поверхностное о связи Пушкина и сомневающегося Фомы; будто бы поэт своими колебаниями по части веры был обязан апостолу Фоме).
1 ноября, в настоящую лицейскую годовщину, празднуется преподобный Иоанн Рыльский, святой куда менее известный. Один из последователей Климента Охридского, который был связан с болгарской традицией просвещения русского юга. Это была эпоха становления славянской письменности. Иоанну молятся об избавлении от немоты, отверзании уст. Тут бы и вспомнить языкотворца Пушкина, только, боюсь, это рассуждение будет не менее первого поверхностным.
Так или иначе, в нашем календаре ошибка: лицейскую годовщину нужно отмечать двумя неделями позже, 1 ноября, у ворот зимы.
Мощи Иоанна Рыльского были спрятаны, закопаны, словно клад, накануне монгольского нашествия, в 1238 году. У самых ворот иной «зимы», исторической, — русского заморозка длиной в двести пятьдесят лет.
Первые упражнения с предметом Москвы завершены. Октябрь (вторая половина, Казанский сезон) — это начало манипуляций Москвы с материалом времени. См. схему — мы оказались под «водой» времени, в праздной пустоте календаря.
В обозрении календаря обнаруживаются сюжеты самые разнообразные: праздник затрагивает все — от метафизики до кулинарии.
Казанский сезон акцентирует наше внимание на форме, «скульптуре» Москвы. Чаяние формы — следствие отрыва от лета. Москва потеряна, спрятана. Вместо нее являются «октябрьские» предметы (собор и роман). Заморозки октября только их укрепляют, четче рисуют «казанские» формы. Архитектура, реальный рисунок города ищет (через праздник) соответствия с календарем. И наоборот: время (через праздник) стремится отпечататься прямо на пластичной поверхности Москвы.
История указывает на драму октября.
Отсюда Казанский спуск — за Покровом, за Покровским собором.
Москва в предощущении зимы. В наступившей праздности, в лаборатории, где вместо ушедшей яви — слово, она принимается за самонаблюдение. Начинается действие в «четвертом» измерении — извлечение московского «Я» из внешнего времени (в частности: отделение от материнского — календарного — лона Константинополя). Москва готовится к большому сочинению (самопомещению) во времени, которое откроется с Нового года. Она собирается растить, ткать, вязать следующий год; или так — лепить себя как год.
Для нее, как на полке, на Васильевском спуске выставлен образец: собор Василия Блаженного.
4 ноября — 4 декабря
— Темень года и «Цветник» — Пешком по «Москводну» — Идем по льду — Календарь наизнанку — Большой звезды сияние лучей (чертеж) — Еще герои — Птицы — Два события — Роман-календарь. (Конец Москвы) — Михайлов день и звездные румбы — От апостола Филиппа до царевича индийского —
Тут многое зависит от настроя. Уже было сказано, что авторский календарный выбор субъективен (насколько субъективен «авторский» выбор Москвы?). Однажды зарядившись — заразившись — геометрической идеей, отследив дыхание московского года, затем трудно отвлечься от наблюдений за его разумно-подвижной, постоянно сочиняемой сферой.
Сюжет книги диктует свое: ноябрь — после Казанского спуска — отчетливо читается как низ, более того — провал в московском времени. Москва проходит через нижнюю точку своей хроносферы. Где-то здесь расположен «южный» полюс Москвы, нижняя впадина календаря.
Строго говоря, максимум тьмы (22 декабря) еще впереди, но именно оттого, что он впереди, и испытание темнотой будет еще длиться и длиться, ноябрь переживается трудно и воспринимается Москвой как дно года.
Дноябрь. Народный календарь говорит то же: темень года.
*На католическом западе ноябрь начинается с двухдневного праздника «Святые и усопшие»; ему предшествует знаменитая ночь страшилок — Haloween. Запад также ощущает под покровом ноября дно времени.
Всехсвятский римский праздник был введен в начале VII века папой Бонифацием IV, позднее, в начале XI века был установлен День поминовения усопших; со временем два праздника слились в один. Первый день верующие проводят в храме, а во второй с самого утра отправляются на кладбище, приводят в порядок могилы и ставят горящие свечи. Это родственно нашей Дмитриевской субботе. Перед «смертью» года, перед самой его теменью необходим обряд сосредоточения, собирания духом, укрепления последней границы, отделяющей нас от смертной прорвы. Отсюда пограничные огни свечей.
Конец времен в ноябре люди запада видят отчетливо: они более нас склонны к пространственной логике. Годичный круг римско-католических праздников, постов и памятных дней завершается днем святого Андрея, 30 ноября.
Вместе с тем — тут и сказывается настрой наблюдателя — на фоне подступившей ночи только ярче разгораются огни в доме. Эта тема уже была обозначена. Любовь к лампе, Евлампию (см. выше) собирает праздных москвичей за столом, за «цветным» разговором, частным и дробным.
Необязательно москвичей: этот «цветной» выбор накануне тьмы есть предпочтение универсальное. Те же католики — в средние, «темные» века — определяли темноту как «наилучшее условие для жизни цвета». Именно цвета. Так писал Бернар Клервосский (1090–1153), католический святой, известнейший богослов и теоретик веры. Так оформляла себя доктрина готики, нашедшая прямое выражение в искусстве витража.
Готический храм широко открыл окна в скорлупе романских стен, впустил свет Божий и вместе с тем расцветил его, пропустив через красное, синее, желтое стекло.
Ноябрь предлагает свой, «цветной» способ ночного праздника, отмечание (ожидаемой) победы над наступающей тьмой. Его принципиальное отличие от октября — это утрата определенной (предметной) формы времени. Потеря ощущения дня как предмета (света).
Ноябрь показывает весьма определенно, что предыдущий Казанский сезон был скорее отчетной выставкой летних форм, той выставкой, что проводится после праздника (сентября), по его итогам. Теперь закончились и праздники, и выставка (света). Нет ничего предметного в мастерской Москвы, если не считать предметом саму темноту ноября.
И Москва начинает праздновать его беспредметную темноту.
Контрапункт праздника — всех праздников ноября — в контрасте света (цвета) и тьмы.
Также ноябрьское празднование можно назвать оппозиционным, фрондерским; в нем виден протестующий жест против нарастающего внешнего давления (темноты, зимы).
