К недостаткам этой местности относили бедность растительности, малое количество воды, годной для питья и купания, если не считать искусственные, вырытые самими дачевладельцами пруды. Для питья вода бралась из «водокачальни» при Чесменской богадельне, в которую она проведена из Лиговского канала. Во время лета по шоссе прогонялась в город масса гуртов рогатого скота, отчего пыль стояла почти постоянно, а дачевладельцы отдавали иногда свои «усадьбы» гуртовщикам для пастбища быков. Кроме того, близость фабричного и заводского населения также делала эти места довольно неудобными для дачного обитания.
Бывшие солдаты русской армии в жилой комнате Чесменской военной богадельни. Фотограф Карл Булла, начало ХХ в.
Со временем за Московской заставой стали все больше и больше появляться промышленные предприятия, так что дачные места постепенно отодвигались к югу. «Чесма, или собственно частные дачи, расположенные по обе стороны Московского шоссе, вплоть до Чесменской богадельни, – сообщалось в одном из путеводителей по петербургским окрестностям, изданном уже в самом конце XIX в., – населяется летом столичными обывателями из небогатого класса. От Московской заставы эти дачи отстоят на 4 – 5 верст».
Богадельня в Чесменском дворце просуществовала до середины 1919 г. Когда властям срочно понадобилось это здание, богадельню в трехдневный срок срочно ликвидировали, и 1 июня 1919 г. во дворце разместился «Первый концентрационный лагерь для принудительных работ» – предвестник многомиллионного сталинского ГУЛАГа. Одним из узников Чесменского концлагеря, или «Чесменки», как называли его в народе, был знаменитый врач, знаток тибетской медицины Петр Бадмаев, отправленный сюда за «контрреволюционные настроения».
Тогда же, летом 1919 г., в связи с учреждением концентрационного лагеря закрыли и Чесменскую церковь. На просьбы прихожан разрешить им богослужения следовал отрицательный ответ. Храм стоял опустошенным. В 1922 г. Чесменский дворец заняла сельскохозяйственная колония при 2-м исправительном доме, а в следующем году здание передали Губсобесу для устройства в нем общежития инвалидов труда в память 25 октября 1917 г., а проще говоря – богадельни.
Осенью 1930 г. в бывшей богадельне разместился Автодорожный институт, а после войны – Авиационный институт. Когда дворец передали Автодорожному институту, то в храме устроили столярную мастерскую, а потом склад. Во время войны храм сильно пострадал. «Разграбленный и разрушенный, храм представлял собой печальное зрелище на протяжении длительного времени, – отмечала исследовательница Н.И. Баторевич. – С него сняли колокола, алтарь сгорел во время пожара. Церковь имела такой страшный вид, что ставился вопрос о ее сносе».
Только в 1960 г. началась реставрация храма, проводившаяся по проекту архитектора А.П. Куликова. Она продолжалась полтора десятилетия (!), и в 1977 г. в церкви открылся филиал Центрального военно-морского музея – экспозиция «Чесменская победа».
В 1994 г. церковь вернули верующим. Что же касается старинного кладбища у церкви, на котором когда-то хоронили обитателей военной богадельни, то его постигла печальная судьба: после войны его сровняли, установив затем общий памятник…
«Чухнами» в Петербурге звали ингерманландских финнов, прежних обитателей приневских земель в допетровские времена. После основания Петербурга финны остались обособленной колонией в многонациональном Петербурге.
«В Петербурге чухны – явление самое обыкновенное, – писал в конце XIX в. знаток столичного быта журналист Бахтиаров. – Куда вы здесь ни взглянете, всюду встретите „угрюмого пасынка природы“ – чухонца». Петербург был почти со всех сторон окружен «чухонскими» поселениями, а самом городе больше всего финнов жило на Выборгской стороне, а также вокруг финской лютеранской церкви Святой Марии на Большой Конюшенной улице.
«Ежедневно ни свет ни заря из окрестных деревень тянутся многочисленные обозы чухон, которые везут в город разные молочные продукты, – писал Бахтиаров. – На каждом возу нагружены жестяные баклаги с молоком; в деревянных кадушках – свежее чухонское масло. Чухны останавливаются на всех столичных рынках и даже по дворам, но особенно много съезжается чухон на Охтинском рынке…»
Несколько «чухонских деревень», история которых уходила в допетровское прошлое, существовали на городских окраинах. Одна из таких деревень, или «чухонская слобода», находилась у истока реки Смоленки и на излучине ее правого берега. Ныне это территория домов № 5 – 25 по набережной реки Смоленки.
Другая «чухонская деревня» была Крестовском острове. Как отмечал один из путеводителей по Петербургу конца XIX в., Крестовский остров представлял в ту пору густой лес, разделенный несколькими дорогами. «На северном берегу острова – Новокрестовская, или так называемая Чухонская, деревня, отдельные домики которой служат дачами».
В романе В.В. Крестовского «Петербургские трущобы» можно встретить упоминание, что «под Невской лаврой» существовало «чухонское подворье» – сборный пункт приезжих чухон.
До начала массовой жилищной застройки существовал в северной части современного «спального района» Купчино. Его современные границы – улица Салова, Московская железнодорожная линия, проспект Славы, улица Турку и Будапештская улица.
Поселок возник в начале ХХ в. и первоначально носил название Николаевского – по всей видимости, в честь Николая II. Вот как описывался поселок Шаумяна в одном из путеводителей по Ленинграду 1930-х гг.: «За Волковым кладбищем открывается ряд распланированных полупустых кварталов. Некоторые улицы здесь еще не имеют названия. Дома небольшие, провинциального типа, иногда с садами и огородами».
Так назывался значительный участок земли в районе Полюстрово, который во второй половине XIX в. стал собственностью крупного землевладельца и коммерсанта, владельца красочной фабрики немца Шмеллинга. Он устроил усадьбу с фруктовым садом и парком, получившим название Шмеллингофской рощи.
Усадьба Шмеллинга оказалась связанной с историей… голубиной стрельбы. Как известно, на первых русских стрельбищах живую птицу по команде стрелка выпускали из корзин – «садков», отсюда и пошли «голубиные садки», «садочная стрельба» и «садочные ружья». Потом садками стали называть специальные ящики для птиц, а садочную стрельбу именовали «голубиной».
В давние времена императрица Анна Иоанновна, славившаяся как превосходный стрелок, завела при своем дворе «стреляние птиц, а награждение за оное состояло в золотых кольцах и алмазных перстнях». Царская забава прижилась в Петербурге и стала достоянием многих горожан. Едва ли не каждый содержатель загородного трактира считал необходимым вставить в программу своих увеселений «стрельбу по птице в цель».
«В России частные голубиные садки начали производиться в Москве и затем в Санкт-Петербурге еще в 40-х гг. XIX в., – свидетельствовал энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона. – Первый правильно устроенный стенд был поставлен в Санкт-Петербурге кружком стрелков в Полюстрове, с 1887 г. – в новом помещении на Крестовском острове, где и поныне производится стрельба».
…Зеленый массив Шмеллингофской рощи площадью около полугектара сохранялся вплоть до 1960-х гг., когда начались реконструкция восточной части Полюстрова и массовое жилищное строительство. Через рощу проходил нынешний Уманский переулок, который прежде назывался Шмеллингофским переулком. Это название было известно с 1900 г. С 1909 г. до 1920-х гг. использовалось также название Шмеллингский переулок, а с 1930-х гг. – Шмеллингофский переулок. В декабре 1952 г. его переименовали в Уманский в ряду магистралей, названных в честь освобожденных во время Великой Отечественной войны городов.
На северной окраине современного Петербурга существуют два топонима, похожие друг на друга, – Шувалово и Шуваловский парк. Несмотря на свою фактическую близость друг к другу, их следует разделять: Шуваловский парк является частью старинного имения – Парголовской мызы, принадлежавшей с начала XVIII в. Шуваловым. Шувалово – бывший дачный поселок, появившийся в 1870-х гг. на землях шуваловского имения.
Игорь Геко. «Луна над Шуваловым». 2000 г.
После того как между Первым и Вторым озерами появилось здание музыкального вокзала с садом, получившего название «Озерки», название «Озерки» распространилось на всю окрестность. Окончательно утвердило это название появление железнодорожной платформы Озерки.
«Для петербуржцев, которые не могут далеко удаляться летом от Петербурга, Шувалово и Озерки являются „петербургской Ривьерой“, – говорилось в апреле 1911 г. в газете „Дачная жизнь“. – Шувалово расположено выше Озерков, почва его значительно песчанее, в нем больше садов, постройки не так скучены. Обе эти местности настолько слились друг с другом в одно целое, что трудно даже провести между ними точную границу».
