В ответ на визит Эдуарда VII в следующем году Великобританию посетил Николай II. Визит проходил с 2 по 7 августа 1909 г., когда он остановился на острове Уайт. Британская полиция рекомендовала Николаю не посещать Лондон из-за возможности покушения.
Более Николай не был в Великобритании, но, несмотря на занятость и Николая, и Георга, они обычно писали друг другу на Рождество, не уставая напоминать о хорошем отношении друг к другу: «Ты часто в моих мыслях, дорогой Ники, я уверен, ты знаешь: я никогда не меняюсь и всегда остаюсь прежним для моих старых друзей», – пишет Георг 28 декабря 1907 г.
В ответ на поздравление со вступлением на престол и соболезнование по поводу смерти короля Эдуарда Георг заканчивает письмо: «В мыслях я постоянно с тобой. Благослови тебя Бог, мой дорогой старина Ники, и помни, что ты всегда можешь рассчитывать на меня как на своего друга». Переписка участилась в дни войны – союзнические обязательства еще более укрепили родственные отношения между обеими монархиями.
Последним письмом Георга Николаю II, которое он прочел, было письмо от 17 января 1917 г., но уже через 44 дня Николай перестал быть и главнокомандующим русской армией, и русским императором.
После отречения Николая II от престола за себя и за царевича Алексея и передачи его брату Михаилу, который отказался от престола до решения Учредительного собрания, бывший император жил некоторое время в Царском Селе, в Александровском дворце под охраной, а по сути дела, под арестом.
Временное правительство сознавало, что с Романовыми надо было что-то делать, и те, кто был в его составе, отнюдь не желали кровавой развязки: «Бывший император и его семья не были больше политическими врагами, а скорее просто человеческими существами, нуждавшимися в нашей защите. Мы рассматривали любое проявление мстительности как недостойное свободной России», – вспоминал Керенский. Но отнюдь не Временное правительство решало этот вопрос. Те, кто заседал в Советах, были полны злобы и желали только убийства Романовых.
Уже 4 марта Керенскому сообщили, что Николай обратился к Временному правительству со следующими просьбами: разрешить ему проезд из Ставки в Царское Село для воссоединения с членами его семьи и гарантировать безопасность временного пребывания ему, его семье и свите вплоть до выздоровления детей (они тогда заболели корью), предоставить и гарантировать беспрепятственный переезд в Романов (Мурманск), что, естественно, предполагало отъезд в Англию (была еще одна просьба, которую посчитали крайне наивной: возвратиться после окончания войны в Россию для постоянного проживания в Ливадии).
И Николай, и его жена не понимали, насколько возбуждены были революционные толпы, и не сознавали, насколько они сами были далеки от понимания того, что делалось в России. Уже 7 марта 150 депутатов Петроградского совета заявили: «В широких массах рабочих и солдат, завоевавших для России свободу, существует крайнее возмущение и тревога вследствие того, что низложенный с престола Николай II Кровавый, уличенная (!) в измене России жена его, сын его Алексей, мать его Мария Федоровна, а также все прочие члены дома Романовых находятся до сих пор на полной свободе и разъезжают по России и даже на театре военных действий, что является совершенно недопустимым и крайне опасным для восстановления нормального порядка и спокойствия в стране и в армии»[55]. Они потребовали немедленного ареста Романовых.
На неистовые требования казни царя и царицы: «Смерть царю, казните царя», Керенский на заседании Московского совета 7 (20) марта 1917 г. имел мужество бросить в лицо разъяренной толпе, что «этого никогда не будет, пока мы у власти. Временное правительство взяло на себя ответственность за личную безопасность царя и его семьи. Это обязательство мы выполним до конца. Царь с семьей будет отправлен за границу, в Англию. Я сам довезу его до Мурманска»[56].
Оттуда с легкостью возможно было бы переправить беглецов за границу, но еще надо было добраться до порта Романов… Существовала также возможность попасть в Финляндию – совсем рядом, переправившись туда, можно было уже не бояться за судьбу семьи бывшего императора, однако на пути стоял Петроград, полный солдат и матросов, тот Петроград, в котором правил Совет рабочих и солдатских депутатов, ни в коем случае не пропустивший бы Романовых. Это было исключено. Как записал в дневнике французский посол Морис Палеолог, «…со дня на день, я сказал бы, почти с часу на час, я вижу, как утверждается тирания Совета, деспотизм крайних партий, засилье утопистов и анархистов»[57].
В истории неудавшейся отправки императора и его семьи в Великобританию немало неясного: те, кто принимал участие в событиях тех дней, пытаются переложить ответственность за неудачи на других, снять ее с себя и отмежеваться от причастности к трагическому финалу этой истории. Было опубликовано немало мемуарных свидетельств и исследований на эту тему. После отречения от престола и взятия власти Временным правительством Великобритания признала совершившиеся изменения в управлении Россией, но, несмотря на это, король Георг послал телеграмму Николаю, в которой он выражал сочувствие ему и уверял в дружеских чувствах[58]. Эту телеграмму английский посол Бьюкенен не имел возможности вручить Николаю, бывшему под арестом в Царском Селе, и передал ее Милюкову, министру иностранных дел, а он решил, что так как она адресована царю, который уже не царь, так как он отрекся, то и передавать не нужно. Николай так и не узнал о последнем письме двоюродного брата.
В первые же дни после отречения военный кабинет Великобритании обсуждал планы по спасению Николая – 19 марта была отправлена телеграмма английскому послу, с предложением ему заявить, что любое насилие над императором или членами его семьи «будет иметь самые прискорбные последствия и глубоко шокирует общественное мнение Великобритании».
Бьюкенен 21 марта 1917 г. встретился с Милюковым: «Когда его величество был еще в ставке, я спросил Милюкова, правда ли, как это утверждают в прессе, что император был арестован. Он ответил, что это не вполне правильно. Его величество лишен свободы, – превосходный эвфемизм, – и будет доставлен в Царское под эскортом, назначенным генералом Алексеевым. Поэтому я напомнил ему, что император является близким родственником и интимным другом короля, прибавив, что я буду рад получить уверенность в том, что будут приняты всяческие меры для его безопасности. Милюков заверил меня в этом. Он не сочувствует тому, сказал он, чтобы император проследовал в Крым, как первоначально предполагал его величество, и предпочитал бы, чтобы он остался в Царском, пока его дети не оправятся в достаточной степени от кори, для того чтобы императорская семья могла выбыть в Англию. Затем он спросил, делаем ли мы какие-нибудь приготовления к их приему. Когда я дал отрицательный ответ, то он сказал, что для него было бы крайне желательно, чтобы император выехал из России немедленно. Поэтому он был бы благодарен, если бы правительство его величества предложило ему убежище в Англии, и если бы оно, кроме того, заверило, что императору не будет дозволено выехать из Англии в течение войны. Я немедленно телеграфировал в министерство иностранных дел, испрашивая необходимых полномочий»[59].
Британский военный кабинет собрался в тот же день, 21 марта, и заявил, что пока не сделано еще никакого приглашения, но предложил, что царь может искать убежища либо в Дании, либо в Швейцарии, а не в Великобритании. Получив это известие, Милюков официально попросил предоставить убежище в Великобритании, на что британское правительство, не мешкая, недвусмысленно заявило: «Выполняя просьбу русского правительства, король и правительство его величества с готовностью предоставляет убежище императору и императрице в Англии, с условием, что они будут пользоваться им в течение войны»[60] – и добавило, что это сделано именно и только по просьбе России. Это добавление говорит о том, что уже тогда англичане беспокоились об эффекте, который может оказать приглашение бывшего самодержца на общественное мнение Великобритании.
Бьюкенен продолжает в мемуарах: «23 марта я уведомил Милюкова, что король и правительство его величества будут счастливы исполнить просьбу Временного правительства и предложить императору и его семье убежище в Англии, которым, как они надеются, их величества воспользуются на время продолжения войны. В случае если это предложение будет принято, то русское правительство, прибавил я, конечно, благоволит ассигновать необходимые средства для их содержания. Заверяя меня в том, что императорской семье будет уплачиваться щедрое содержание, Милюков просил не разглашать о том, что Временное правительство проявило инициативу в этом деле»[61]. Милюков в своих мемуарах подтверждал, что «Бьюкенен ответил на мою просьбу о содействии этому отъезду, что король Георг с согласия министров предлагает царю и царице гостеприимство на британской территории, ограничиваясь лишь уверенностью, что Николай II останется в Англии до конца войны».
