А. Майкапар - Чикагский художественный институт

Испанская коррида подчиняется очень жестким правилам, регламентированы все три ее части (так называемые терции, начало каждой возвещается трубой), действия и функции участников. Мане запечатлел эпизод последней терции («терция смерти»), который называется «Испытание мулеты». Он включает в себя подготовку быка к смерти при помощи мулеты — небольшого красного плаща, натянутого на деревянную палку, и его убийство шпагой.

Лошадь на холсте уже лежит бездыханная, смертельно раненная быком. На переднем плане — тореро с мулетой в левой руке и шпагой в правой. Это, несомненно, самый опасный миг корриды — герой против разъяренного быка, замершего перед атакой. Импрессионистическая манера, казалось бы, не способствует передаче драматизма и остроты момента, тем не менее именно посредством нее мастеру удается донести психологическое напряжение корриды, динамизм сцены.

Мане называли «живописцем современной жизни». М. Пруст писал: «Глаз Мане был наделен поразительной зоркостью, Париж не знал фланера, который бы извлекал столько наблюдений из своих прогулок по городу».

Эта работа Мане — словно некое художественное упражнение, заданное мастером самому себе, некий вызов законам живописи, в частности красочности, а именно написать картину в оттенках одного — зеленого — цвета. Причем так, чтобы передать весь накал страстей захватывающей скачки, запечатлеть миг, сделать «стоп-кадр». Кстати, по-видимому, этим занимается один из персонажей — возвышающаяся над толпой зрителей фигура слева — фотографирует. Живописцу удалось мастерски решить обе эти задачи — миг уловлен и художественный эффект достигнут!

На память приходят слова М. Пруста о персонаже его эпопеи «В поисках утраченного времени», художнике Эльстире, точно характеризующие данный холст: «После дебютов Эльстира мы видели так называемые „изумительные“ фотографии пейзажей и городов. Если мы попытаемся понять, какой смысл вкладывают любители в это определение, то нам станет ясно, что оно применяется к необычному обличью, непохожему на те, какие мы привыкли видеть, необыкновенному, но в то же время подлинному и оттого вдвойне захватывающему, захватывающему потому, что оно поражает нас, выводит из круга представлений и одновременно, что-то напомнив нам, заставляет уйти в себя».

В Испании, куда после общественного порицания за картину «Завтрак на траве» отправился Мане, в Мадриде, в музее Прадо, он познакомился с работами Эль Греко, Гойи и Веласкеса. Под влиянием новых впечатлений (особенно от творений последнего) живописец задумал два полотна на тему, которую можно условно сформулировать как «Нищий: облик и сущность». Так появились данное произведение и картина «Нищий с креветками», одного времени создания. Обе были приобретены чикагским музеем. Параллелью этим образам может служить произведение Веласкеса «Менипп Гадарский» (1639–1641 музей Прадо, Мадрид).

Оба полотна Мане выдержаны в сумрачных тонах. Протянутая рука нищего направлена непосредственно к зрителю: бедняга просит подаяния, взывает ко всему обществу. Когда вглядываешься в эти замечательные психологические портреты, охватывает двойственное чувство: с одной стороны, возникает ощущение горечи от столкновения с тяготами существования человека на низшей социальной ступени общества. С другой, неслучайно обе картины включают в свое название слово «философ»: герой в интеллектуальном смысле самодостаточен и понятно, что его бедность есть, по-видимому, следствие образа мыслей, строя суждений, приведших к заключению, что духовная свобода выше материального благополучия, достижение которого возможно лишь ценой ее потери.

Каждая эпоха вносит свои коррективы в восприятие творений прошлого. Современный зритель знает о гораздо более страшной бездне нищеты, сталкивался с примерами совершенной потери человеческого облика. В сравнении с ними персонажи Мане выглядят весьма художественно и даже романтично. Сосредоточьте внимание на лицах этих людей — и вы почувствуете в них личность.

Клод Моне — выдающийся французский живописец, глава художественной школы импрессионистов.

Сент-Адресс — деревня в Нормандии, в устье Сены, в четырех километрах от Гавра, где в период с 1866 по 1868 мастер жил у своей тетки мадам Лекадр, работая на пленэре. Там были написаны данная картина, а также «Цветущий сад в Сент-Адресс» и знаменитая «Терраса в Сент-Адресс». В письме к своему другу Фредерику Базилю от 25 июня 1867 художник писал: «Я подготовил себе массу работы, у меня начато около 20 полотен, несколько великолепных морских пейзажей, несколько фигур и видов сада. Кроме того, в числе марин я пишу парусные гонки в Гавре, с большим количеством публики на берегу и рейдом, заполненным маленькими парусами. Я здесь уже 15 дней, я счастлив и пребываю в превосходном расположении духа. Все здесь добры ко мне и восхищаются каждым мазком моей кисти».

Большинство пейзажей автора включают в себя море или реку, что удваивает их притяжение: здесь и очарование цивилизации (прелестные уголки городов, деревень и парков), и романтизм водной стихии (у Моне всегда спокойной и миролюбивой). Все это передано с изумительным мастерством и богатством красочной палитры. Вспоминаются слова Томаса Манна: «О море, рассказывая это, мы далеко от тебя, номы обращаем к тебе наши мысли, нашу любовь. Громко и ясно зовем мы тебя: живи в нашем рассказе, как в тайне ты жило и раньше, живешь и будешь жить всегда. Шумящая пустыня, затянутая бледной светло-серой дымкой, насыщенной терпкой сыростью, которая оставляет вкус соли на наших губах!»

Эта ранняя картина Моне считается первым произведением нового стиля французской живописи, который впоследствии получил название «импрессионизм». Уже в силу этого она занимает исключительное положение не только в коллекции музея, но и в истории всего европейского искусства XIX века. И хотя холст написан за четыре года до знаменитой работы «Впечатление. Восходящее солнце»[5] (1872, музей Мармоттан-Моне, Париж), давшей название стилю, он уже характеризуется всеми особенностями данного направления.

В 1862 Моне познакомился в Париже с Пьером Огюстом Ренуаром, Фредериком Базилем и Альфредом Сислеем. Ровесники, они быстро обнаружили, что взгляды на искусство очень близки, схожи были и приемы передачи на полотне эффектов света. Мастера творили на пленэре, порой с нарушениями академических правил сочетания цветов, быстрыми мазками. И, как часто бывает, «неправильное» с точки зрения канонов старой школы неожиданно стало «правильным» в контексте новой эстетики.

Импрессионизм прочно ассоциируется с Парижем. Между тем это полотно запечатлело Сену не в столице, а в городке Беннекорт на северо-западе Франции. Моне не раз запечатлевал окрестные места. Одна из картин того времени, изображающая старое кладбище и церковь, так и называется — «Беннекорт».

Сейчас, когда полемические страсти вокруг новизны импрессионизма утихли, зритель наслаждается творениями импрессионистов как поэтичным свидетельством эпохи, стремится к ним «в поисках утраченного времени», как тонко охарактеризовал это душевное состояние другой великий француз — Марсель Пруст.

Моне был далек от Италии в прямом и переносном смысле, ему больше нравилось путешествовать из Парижа на север — в Англию, Нормандию, Голландию. Да и в самом искусстве мастера не ощущается стремления воплотить идеалы итальянской культуры. Но все же зимой 1883 он откликнулся на предложение своего друга Ренуара поехать на юг Франции навестить собрата по искусству — Сезанна, жившего в Экс-ан-Провансе. Прельщенный мягкостью климата тех мест, Моне той же зимой решил отправиться уже в Италию, на Лигурийскую Ривьеру. Там он обосновался в красивейшем местечке Бордигера, очаровавшем его, и написал множество его видов. Один из них — чикагская картина.

Эти пейзажи при всей их яркости порождают некоторую червоточинку в восхищении зрителя живописью мастера: они, кажется, не столь органичны, как виды его родных краев. Создается впечатление, что автор преднамеренно усиливает «красоты», чтобы публика, не дай бог, не была разочарована. Не в обыденном, примитивном смысле, а в том глубоком, какой сформулировал Томас Манн в замечательном рассказе «Разочарование», где рефреном звучит вопрос: «Да, это прекрасно. И все-таки: разве это не может быть еще прекраснее? Это все?»