И. Кравченко - Маурицхейс Гаага

На представленной картине, созданной Рембрандтом, скорее всего, совместно с кем-то из его учеников, изображен момент из жизни первого израильского царя Саула. Ослушавшись Бога и став неугодным Ему, правитель начал впадать в уныние, тогда по совету слуг он повелел найти человека, который услаждал бы его игрой на гуслях. Так при дворе появился юный Давид, ставший царским оруженосцем. «И когда дух от Бога бывал на Сауле, то Давид, взяв гусли, играл, — и отраднее и лучше становилось Саулу, и дух злой отступал от него» (Первая книга Царств, 16:23).

Герой задумчиво и отрешенно перебирает искусными пальцами струны небольшой арфы (с ней обычно изображают Давида в западноевропейском искусстве). Пышным восточным одеждам царя, одним из тех, в которые любил облачать персонажей своих работ Рембрандт, имевший целую коллекцию экзотических нарядов, противопоставлено сдержанное одеяние молодого человека. Растроганный звуками музыки и утирающий слезы, Саул сидит на возвышении, в то время как Давид скромно примостился внизу. Согласно библейскому тексту, он по указанию Бога уже помазан пророком Самуилом на царство, причем втайне от Саула, и, еще никак не выдавая своей богоизбранности, имеет над Саулом власть при помощи своего искусства. Рембрандт был мастером передавать психологические состояния персонажей, погружая тех в атмосферу волшебства. Фигуры выступают из теплой, словно горящей изнутри полутьмы фона, и краски, которыми они написаны, сияют, подобно драгоценным камням. Картину можно рассматривать как аллегорию искусства, покоряющего души.

Испытывавший искренний интерес к жизни, Рембрандт был любопытен к различным ее проявлениям, в том числе и экзотическим. Он коллекционировал разные диковинные для европейцев вещи, например восточные одеяния, наряжал в них персонажей своих картин или собирал индийские миниатюры, делая с них копии.

До XVII века среди образов европейского искусства выходцы с африканского континента встречались редко, только если в сцене Поклонения волхвов, где таковым представляли одного из царей, пришедших к Младенцу Христу, или в картинах с изображением святого Маврикия. Да и в искусстве Нового времени, если возникают темнокожие персонажи, то в общих композициях, среди других фигур. Рембрандт же, явно написавший мавров с натуры, представил на полотне только их, отметив все характерные особенности лиц. Он наделил запечатленных людей разными характерами: один, стоя прямо и демонстрируя своим видом горделивость и решительность, смотрит вдаль и с горящим взглядом говорит о чем-то, второй, задумчиво положив голову на плечо товарищу, ушел в свои мысли. Картина, сохраняющая черты наброска, являет всю глубину психологизма, на которую был способен Рембрандт.

Рембрандт выполнил несколько работ по заказу сицилийского аристократа и коллекционера живописных произведений Антонио Руффо: в 1653 создал полотно «Аристотель перед бюстом Гомера», находящееся в музее Метрополитен в Нью-Йорке, а десятью годами позже — картины «Александр Македонский» (утрачена) и «Гомер». Бюст великого поэта древности хранился в доме художника и фигурировал в описи вещей, изъятых у него за долги. Но если в ранней работе мастера философ созерцает скульптурный портрет Гомера, то в этой он дал волю своему воображению и изобразил сказителя таким, каким его себе представлял.

Слепой поэт диктует рождающиеся у него стихи, на его сосредоточенном и вдохновенном лице — отблеск внутреннего творческого огня, создающего впечатление, что именно от него возникают те вспышки света, которые ложатся на чело и плащ Гомера. Зрелая живописная манера Рембрандта проявилась здесь в открытых и точных мазках, моделирующих форму. В освещенных местах красочный слой утолщается, а кисть оставляет прихотливые по форме следы, вплоть до небольших сияющих вихрей. Даже тень выглядит у художника живой и дышащей, в ней множество тональных переходов. Мастер создал этот фантазийный портрет, используя сдержанную цветовую палитру, о чем забываешь, глядя на него, настолько динамична фактура и разнообразна живопись картины.

Умение понимать человеческую суть Рембрандт проявлял еще в молодые годы, со временем эта способность привела его к высочайшему реализму в искусстве, что можно видеть на примере данного портрета. Тучный, одышливый мужчина тяжело сидит в кресле, устало опершись на подлокотники, погрузившись в свои думы и смотря перед собой невидящим взглядом. Он почти безучастен не только к происходящему вокруг, но и к собственному внешнему виду: вероятно, портретируемому жарко, поэтому его шляпа съехала набок, жакет расстегнут, болтаются развязанные шнурки воротника. Полные дряблые щеки изображенного покрыты сероватой щетиной, глаза слезятся, левой рукой он вцепился в подлокотник кресла, словно держится за него из последних сил. Может быть, кто-то из родственников попросил запечатлеть своего близкого, и тот, не слишком радуясь возможности позировать, все-таки терпеливо выносит сеанс, а Рембрандт в это время схватывает и обескураживающе точно переносит на холст состояние человека в конкретный и неповторимый момент жизни. Художник более тщательно работал над лицом, а руки едва прописал, но его мастерство в поздний период творчества было столь фантастическим, что он добился в их изображении не меньшей живости и даже натуралистичности.

Данная картина — последний из более чем восьмидесяти автопортретов Рембрандта, созданных им на протяжении нескольких десятков лет, от первых, изображающих юношу с пытливым взором, до написанных в старости, представляющих мудрого и красивого пожилого человека, напоминающего библейских старцев. Несмотря на то что художнику пришлось пережить немало жизненных испытаний — потерял любимую жену Саскию, умершую молодой, а в 1656 был объявлен банкротом, — он не только не сломался, но по-прежнему плодотворно работал, его живописное мастерство и способность проникать в тайны человеческой души все более углублялись. В поздние годы Рембрандт исполнил множество заказных портретов, однако писал и собственные.

Шестидесятитрехлетний художник на этом полотне не выглядит усталым: он полон творческих сил, взгляд выражает интерес к миру, проницательность и теплоту все понимающего и принимающего человека. Мягкое лицо окутано бархатными тенями, а пушистые седые волосы и берет из переливающейся ткани разнообразят игру световоздушной среды. В данной работе во всей полноте проявилась характеризующаяся широким, открытым и свободным мазком зрелая манера мастера. Он лепил краской, в наиболее освещенных местах накладывая ее в несколько слоев.

Многочисленные и хорошо продававшиеся автопортреты Рембрандта, созданные с абсолютным осознанием собственного места в искусстве, приоткрывают внутренний мир большого художника.

Небольшой этюд женской головы приписывается одному из последователей Рембрандта, коих у художника было немало. Сам мастер еще в ранний период своего творчества обнаружил особый интерес к изображению пожилых людей, создав впоследствии целую галерею подобных образов, среди которых многочисленные портреты матери. Ее напоминает и запечатленная неизвестным творцом женщина на данной картине. Деликатная, сдержанная цветовая гамма позволяет сосредоточить внимание на лице. Спокойное и мудрое, оно озарено небесным светом, а весь облик несет в себе красоту, которую Рембрандт видел в таком возрасте, как старость. Мягкая манера живописи, напоенная солнцем красочная поверхность показывают, насколько хорошо последователь художника усвоил его уроки.

Мастер из Кампена Хендрик Аверкамп одним из первых в новой голландской живописи стал изображать зимние городские пейзажи с соответствующими сезону развлечениями людей. Обычно на его картинах высыпавшие из домов на лед канала горожане катаются на коньках или спешат по своим делам. Панорамный взгляд на происходящее сочетается у Аверкампа с тщательно выписанными пейзажными деталями и персонажами, каждый из которых наделен собственными позой, жестами и порой характером. Невысокая точка зрения, выбранная художником, дает возможность рассматривать людей, дома, деревья, но, невзирая на подробность изображения, все на этом полотне объединено точно выстроенной перспективой, позволяющей не рассыпаться «частностям». Замерзший канал уходит вдаль и уводит зрительский взгляд туда, где тают в мареве зимнего дня с его пробивающимся из-за туч солнечным светом мельница с застывшими крыльями и едва различимые силуэты зданий вдали. Такой прием — пристального и в то же время отстраненного взгляда — в нидерландской живописи шел от Питера Брейгеля Старшего. Работы Аверкампа, находившегося под сильным влиянием его предшественника, лишены брейгелевской философской глубины, но они позволяют не только представить жизнь голландца в XVII столетии, но и почувствовать восхитительное единство человека и окружающего мира. У кампенского пейзажиста пространство обжитое и уютное, человеческое и божественное, в нем есть место и юмористическим сценкам, и возвышенному настрою.