Н. Геташвили - Музей Польди-Пеццоли Милан

По преданию, братство Святого Георгия было основано в 312 при равноапостольном императоре Константине Великом. Его члены охраняли штандарт с изображением лабарума — монограммы Иисуса Христа. С этим штандартом Константин одержал победу в битве у Мальвийского моста над узурпатором Максенцием.

Венецианка Розальба Каррьера, дочь художника и кружевницы, начинала свой путь в искусстве в качестве миниатюристки. Затем она прославилась в столице Франции как создательница превосходных портретов пастелью, чрезвычайно модной в XVII–XVIII веках техникой. Ее работы были настолько популярны, что их копировали другие художники. В теории французской эстетики господствуют понятия «Grace» и «Je ne sais qua», знаменующие выразительность невыразимого очарования. Мода на эту технику распространилась по всем странам Европы.

Представленный портрет относится к зрелому периоду творчества Каррьеры, когда ее мастерство достигло совершенства. Художнице удалось в окружении нежнейших переливов красок и фактур околичности передать твердость взгляда и мужественное упрямство этого великосветского нобиля.

Великий венецианец Джованни Батиста Тьеполо обладал удивительным мастерством интерпретации пространственных и световых эффектов, сложнейших ракурсов. Представленная небольшая композиция, по всей вероятности, является эскизом будущей большой картины или панно, скорее всего, плафона чьей-то частной виллы или особняка. В тот период, когда была написана эта работа, художник вступил в зрелую пору и имел много светских и церковных заказов как в Венеции, так и в других городах. В Милане он декорировал палаццо Аркинто и палаццо Дуньяни-Казатти.

В правой руке фигуры юной женщины с крыльями — Доблести — тонкое копье, Благородство держит статуэтку Минервы, древнеримской богини мудрости, а ее одежды развеваются на ветру, словно помогая парить в небесном пространстве. Феерическому впечатлению от картины способствуют поистине «акробатические номера» трех ангелочков-путти, совершающих кульбиты в облаках. Стремительная, вибрирующая кисть, как всегда у Тьеполо, только усиливает ощущение воздушной легкости происходящего.

В XVIII веке Венеция уже не была «царицей морей», но все же продолжала оставаться в сознании европейцев Серениссимой, Светлейшей. Необычайная, чудесная краса сделала город в лагуне местом паломничества многочисленных туристов (относительно мирное, по сравнению с прошлым, время позволяло включать его в обязательную программу великосветских путешественников). Популярным стал и жанр ведуты: виды Венеции оказались лучшим сувениром, а потому заказывались, приобретались и увозились во все концы Европы. П. Муратов писал: «Прежняя Венеция жива лишь в дошедших до нас произведениях ее художников».

Франческо Гварди был поистине венецианским мастером, и его работы среди знатоков числятся вершиной жанра. В представленной картине живописец выбирает точку зрения, когда взгляд зрителя фиксирует только то пространство пьяцетты (маленькой площади, части большой площади — пьяццы Сан-Марко), иллюзорно уходящее в морской и небесный простор, в котором царит колонна с символом города — бронзовым крылатым львом апостола Марка, святого покровителя Венеции. (Лев, на самом деле, сасанидское произведение IV века.) Вдалеке просматривается церковь Сан-Джорджо Маджоре, творение Палладио, и ее колокольня, рухнувшая в 1774.

Маленькая поверхность круглой пластинки из слоновой кости вмещает целых четыре детских портрета. Причем композиция выстроена столь умело, что малышам вовсе не тесно, они представлены с естественными жестами, а условность «собрания» объясняется вниманием к бабочке. Перед зрителем — внуки маркиза Джана Джакомо Тривульцио, деда Джана Джакомо Польди-Пеццоли, создателя музея. Тривульцио унаследовал великолепную коллекцию, а сам собирал маленькие, любопытные и изящные вещицы, камеи, медали, миниатюры. Он-?? и заказывал портреты членов своей семьи самому популярному в Италии миниатюристу эпохи неоклассицизма. Таким образом можно узнать, как выглядела его дочь Роза (в будущем — мать другого Джана Джакомо) в детстве. Правда, все девочки (сестрички Кристина и Елена) и братец Джорджо Теодоро на портрете очень похожи: фамильными чертами здесь являются вырез широких, выразительных глаз и обаятельная улыбка.

Бабочка — символ души («Псюхе» на греческом — и душа, и бабочка). Его художник использовал и в других своих миниатюрах, подражающих древним камеям.

Франческо Хайец изобразил себя в окружении близких друзей-художников: Пеладжио Паладжи, Джованни Мильяра (профильные портреты справа), слева — Джузеппе Мольтени (он смотрит прямо на зрителя) и писателя Томмазо Гросси. Молодые люди лишь немного разнятся чертами лица и головными уборами, однако удивительно схожи внутренним состоянием сосредоточенности, интеллектуальностью. Сам автор портрета пристально, с интересом и чуть иронично вглядывается в своего зрителя. Портрет не окончен. Однако его идейная основа — душевное и духовное единение друзей — подлинно романтическая. Эта картина понималась современниками как определенного рода живописная реплика поэмы Томмазо Гросси «Здравица». Он декламировал ее в 1824 на банкете по случаю выздоровления Франческо Хайеца после затяжной болезни.

Этот совершенно необычный автопортрет Франческо Хайеца — дар Музею Польди-Пеццоли от Риккардо Лампуньяни Гаргантини Пиатти, состоявшийся в 1985.

Картина датируется ранними 1830-ми, когда Хайец приехал в Милан, где пробыл до своей кончины. Однако до этого он учился в родной Венеции, выиграл конкурс, призом которого назначалось годичное пребывание в Риме. И притом что его наставниками были мастера классицизма — французский художник Жан Огюст Доминик Энгр и итальянский скульптор Антонио Канова, сам он стал романтиком.

Как романтический художник Хайец пишет себя, молодого еще человека, в элегантной блузе, артистическом бархатном берете (как на портретах старых мастеров), внимательно и взыскующе вглядывающегося в зрителя, но отводит своей фигуре лишь левый угол широкой, протяженной композиции. Вся же она почти целиком посвящена двум великолепным хищникам — льву и тигру. Эта звериная стихия, полная органической силы и динамики, тем не менее «укрощена» металлическими прутьями клетки. Их холодная регулярность вторит мраморным квадрам стены и резко контрастирует с органикой животных, но программа картины, естественно, сложнее: природа покоренная. Обнаруживается и одна из главных интенций романтизма — пристрастие к ориентализму.

Хайец был прославленным портретистом, в его мастерскую тянулись многие знаменитости со всей Европы. В Милане он преподавал в Академии Брера, а в 1860 стал ее директором. В Пинакотеке Брера хранится самое многочисленное собрание его картин.

Представленный портрет Франческо Хайецу заказала мать молодого человека — Роза Тривульцио, синьора Польди-Пеццоли. Он написал Джана Джакомо свободно расположившимся в кресле, но взгляд модели, как и на других портретах, на которых он изображен в разном возрасте, пристально и взыскующе устремлен на зрителя. Строгость костюма и поза представляются необходимыми для официального портрета.

Интересно, что исследователи, не обладая точными сведениями о дате создания полотна, на основании покроя черного костюма, богатого, элегантного, но вышедшего из моды в середине века, посчитали, что оно написано в 1846–1848. Сегодня большинство знатоков склоняются к тому, что это изображение появилось в год, когда оно было выставлено в миланской Академии Брера.

На представленном фамильном портрете изображен отец создателя музея — Джан Джузеппе Польди-Пеццоли, которому здесь больше шестидесяти лет. Благородство и сила духа, внутренняя сосредоточенная энергия, упрямство и твердость характера — все это читается на лице мужчины. Поза, предполагающая расслабленность в удобном кресле, которое также является музейным предметом (оно исполнено в стиле необарокко), вовсе не противоречит этому впечатлению.