— Понятия не имею.
— А какой орган прессы представляет в Петрограде?
— Я как-то не интересовался…
— Допустим. Ну а адрес господина Дюкса вам известен? Имейте в виду, Илья Романович, от честного ответа на этот вопрос многое зависит.
— Увы, адреса я не знаю. По некоторым признакам могу судить, что Дюкс на нелегальном положении.
— Ну что ж, поверим вам на слово. А почему вы не написали про Марью Ивановну? Она тоже журналистка?
— Никакой Марьи Ивановны я не знаю…
— Бросьте прикидываться, Илья Романович! Разве вы еще не поняли, что игра начисто проиграна? Ваша дочь Жоржетта и то успела это сообразить…
— О, мое бедное дитя! — запричитал Китаец. — Значит, она в темнице Чека? О, я так и думал, сердце мне подсказывало! Несчастная малютка! Могу я ее видеть?
— Всему свой срок, — отрезал Николай Павлович, начиная против воли сердиться. — Так когда же вы познакомились с Марьей Ивановной и какого характера было ваше знакомство?
И снова уселся Китаец за столик машинистки, снова выдавливал из себя осторожные полупризнания.
За окнами начало светать. Громыхали первые утренние трамваи.
В половине восьмого позвонили из Седьмой армии. Полковник Люндеквист, как удалось выяснить, к месту новой службы еще не выезжал. Находится на излечении в лазарете по поводу простудного заболевания. Болезнь, судя по некоторым признакам, явно дипломатическая.
Следом позвонил Иван Петрович Павлуновский, с ходу включившийся в следственную работу.
Новость была важной. Соседка Китайца Марья Александровна Воейкова, ни минуты не упорствуя, призналась, что выполняла некоторые щекотливые поручения Ильи Романовича. Дала, к примеру, список и адреса лиц, чья корреспонденция на контроле военной цензуры, снимала копии с особо интересных писем фронтовиков. Клянется, что и понятия не имела о шпионаже. Илья Романович заверил ее честным словом дворянина, что все это требуется для его журналистских занятий.
— Спасибо тебе, Иван Петрович, по-моему, это кое-что проясняет, — сказал Комаров в телефонную трубку. — Ты, пожалуйста, успокой гражданку Воейкову. Безвинных мы в тюрьме держать не будем…
Китаец внимательно прислушивался.
— Итак, вам добавить больше нечего? — спросил Николай Павлович. — Тогда прервем наш милый разговор до другого раза. И рекомендую поразмыслить на досуге, да не слишком запаздывать. Хуже нет оказаться последним…
Дождавшись, пока уведут Китайца, Николай Павлович собрался прилечь на узкую солдатскую койку, поставленную за ширмой в углу кабинета, но отдохнуть ему не удалось.
Зашел Профессор. Он приехал поздно ночью и со свойственной ему энергией сразу начал действовать. Консерваторские связи СТ-25 еще уточнялись, а пока что Профессор выяснил некоторые подробности о Генерале Б., фигурирующем в дневнике Жоржетты. Старый этот инженер и коммерсант живет, оказывается, в России свыше четверти века. Был управляющим Невской ниточной мануфактурой, долго работал в «Союзе сибирских кооперативных обществ». Характеризуется положительно, образ жизни уединенный, частенько и подолгу хворает. И в настоящее время будто бы нездоров.
— Что предлагаешь? — спросил Комаров.
— Надо, видимо, допросить старика…
— Подождем. Узнай, действительно ли он болен, а допросить, если понадобится, успеем. Ты уж не сердись на меня, дорогой, но я, пожалуй, на часок прилягу… Что-то муторно мне сегодня, ломит всего…
И опять не дали ему отдохнуть. Позвонили особисты Седьмой армии, конфузясь, начали рассказывать о чрезвычайном происшествии в лазарете на Суворовском проспекте.
— Да что у вас случилось? — крикнул в трубку Николай Павлович. — Говорите прямо!
Люндеквист, как выяснилось, пытался бежать. Едва вошли к нему в палату, не успели еще предъявить ордер на арест, как сиганул в окно со второго этажа. Далеко уйти не успел, был задержан в саду, вывихнул слегка ногу.
— Везите его сюда! — приказал Комаров.
Условились, что допрашивать Люндеквиста будет Профессор, но Николай Павлович все равно не утерпел. Поднялся со своей койки, пришел в кабинет к Профессору и сел сбоку, молча наблюдая, как петушится этот рослый полковник с барственно-надменным холеным лицом.
Впрочем, надменности хватило Люндеквисту ненадолго. Начал с преувеличенно бурного негодования, требовал немедленно связать его по телефону с Москвой, с Реввоенсоветом республики, где, не в пример петроградским властям, умеют ценить военных специалистов, но довольно быстро сдал позиции. Слишком многое было известно чекистам, не имело смысла разыгрывать комедию.
— Я всегда думал, что кончится это расстрелом! — сказал Люндеквист и опустил стриженную под ежик голову. — У меня с самого начала было такое предчувствие…
Дальнейшее пошло обычным своим путем. Профессор деловито уточнял фамилии, адреса, явки, стараясь отделить срочное от второстепенного. Люндеквист отвечал по-военному четко, без излишней патетики.
— Минуточку, Владимир Яльмарович, — вмешался Комаров и подсел поближе к столу. — Какого рода рекомендации давались вами штабу Юденича?
— Прямой связи с Юденичем я не имел.
— Это неважно, какая у вас была связь — прямая или через третьих лиц. Меня интересуют ваши рекомендации чисто военного характера…
— Нынешним летом предлагался один оперативный вариант…
— Организовать мятеж и открыть фронт войскам Юденича? Это нам известно, читали вашу шифровку. Ну, а изменением оперативных планов Юденича во время нынешнего наступления кому мы обязаны?
— Об этом был как-то разговор на квартире у Илья Романовича. Говорили, что выгоднее повести наступление непосредственно на Гатчину…
— Кто говорил? Илья Романович или вы?
— Идея, разумеется, принадлежала мне, как военному специалисту, знакомому с обстановкой на фронте. Илья Романович должен был сообщить наши соображения штабу генерала Юденича. Впрочем, я не убежден, что он успел это сделать…
— Не успел, вы считаете? Ну, а переброска наших частей с ямбургского участка на лужский кем была предложена?
— У штаба армии имелись свои соображения на этот счет. Мы полагали, что необходимо укрепить лужский участок обороны…
— Кто это — мы?
— Я в частности, как начальник штаба.
— Итак, Владимир Яльмарович, вами был предложен Юденичу план наступления на ямбургском участке и вы же, как начальник штаба, отдаете распоряжение об ослаблении этого участка. Как же это следует квалифицировать?
Низко опустив голову, Люндеквист долго молчал.
— Почему же вы молчите? Вы начальник штаба армии и вы же готовите ее поражение? Как это назвать?
— Вероятно, изменой…
Допрос Люндеквиста продолжался. Посидев еще немного, Николай Павлович вышел из комнаты Профессора и медленно побрел к себе на второй этаж.
Не хватало воздуха, разламывалась от боли голова. И не мог он, просто физически не мог, присутствовать при саморазоблачении изменника, которому недавно еще верил, как честному человеку, с которым встречался в Смольном и пожимал руку, как боевому товарищу.
Предательство во всех его видах вызывало в Комарове чувство омерзения. От лжи, притворства, неискренности он замыкался в себе, делался мрачнее тучи.
Не дойдя до своего кабинета, Николай Павлович узнал, что с ним желает увидеться Китаец. Пока в комендатуре оформляли наряд на отправку в тюрьму, пока брали отпечатки пальцев и фотографировали, Илья Романович успел передумать.
— Настойчиво требует, — хмуро доложил комендант. — Собрался будто бы давать ценные сведения… Никому, говорит, доверить их не могу, одному только товарищу Комарову…
— Черт с ним, ведите! — устало сказал Николай Павлович.
Китаец и впрямь был неузнаваем, всем видом доказывая, что за час с небольшим превратился в полную свою противоположность.
— Вы предостерегали меня, и вы были безусловно правы! — затараторил он еще с порога. — Спектакль окончен, занавес опустился, огни рампы погашены, и я готов по мере своих возможностей служить Чрезвычайной комиссии…
— Бросьте паясничать, Кюрц!
— Слушаюсь! Я постараюсь, я буду говорить ответственно… Но у меня, гражданин начальник, покорнейшая просьба к властям… И даже, если хотите, маленькое предварительное условие… Я все сделаю, все расскажу, только сохраните мне жизнь! Мне и моей бедной девочке, моей глупенькой Жоржетте, которая ни в чем не виновата…
— Ваше раскаяние будет учтено трибуналом… Ничего другого обещать не имею права… И нельзя ли поближе к делу?
— О да-да, конечно! Разрешите написать обо всем собственноручно?
Поневоле пришлось разрешить. И вновь, теперь уже в четвертый раз за эту ночь, Китаец уселся за низенький столик машинистки.
«Министры» подают в отставку
