И Круцкий, набрав номер телефона, спросил Филиппа Стратилатовича. Его на месте не оказалось. Ответившая дежурная получила распоряжение немедленно разыскать того начальника и сказать, чтобы Филипп Стратилатович тут же позвонил главному инженеру на квартиру. Просто–Филя появился на проводе минут через десять.
— Немедленно приезжай ко мне! — приказал Круцкий.
— А на чем ехать?
— На космическом корабле!
— Я не могу выехать из завода на машине.
— О, черт! Не можешь на машине — скачи на ишаке! Вот послал бог родственничка.
— Надо выписывать путевку шоферу, а печати нет.
— Как то есть — нет? Ты потерял печать? — догадался Круцкий.
— Нет… Только резинку, а деревяшка осталась.
— Тьфу, раз–зява! Ничего знать не хочу! Через полчаса стоять передо мной!
Коварный план, возникший в голове Крупного, не мог быть выполнен без содействия просто–Фили. Когда тот, раздерганный и вспотевший, предстал перед грозными очами высокопоставленного свояка, Круцкий без всяких вступлений ошарашил его лобовым вопросом:
— Ты знаешь, что Хрулев категорически против твоего назначения начальником транспортного цеха и хочет загнать тебя обратно в прорабы.
— М–м-м… — промычал просто–Филя.
— Вот так, дорогой товарищ начальник, без печати… — хмыкнул Круцкий и продолжил ехидно. — Поставил на должность тебя, бездельника, я. Снимет директор.
— Снимет… — согласился со вздохом просто–Филя.
— Это уж точно. Ну и как же нам быть? С директором?
— С директором? А что я могу?
— Ты, Филя, тупица, — оказал Круцкий проникновенно. — Ты — существо настолько малоразвитое, что просто удивительно, как еще удается тебе отличать автомобиль от пылесоса. Ты вместе с компанией твоего народного контроля можете Хрулева… — Круцкий сделал движение рукой, подражая дворнику, подметающему улицу.
— А нечто можно? — усомнился просто–Филя.
Круцкий покачал безнадежно головой.
— Ладно, дорогой, не занимайся думаньем, не затрудняй себя непосильной работой. Слушай, что я скажу, а в остальном дело твое телячье… От тебя требуется одно: послезавтра утром, слышишь? Утром ты, как председатель группы народного контроля, сделаешь со своими соратниками проверку в отделе сбыта. Полную! И составишь акт, когда продукция поступила, в котором часу, в каком количестве, как оформлена и когда отправлена на товарную станцию. Проверить тщательно всю документацию за сутки, понял?
— Есть подозрения на приписочки?
Круцкий не ответил, продолжал:
— Особое внимание обрати на экспортные подшипники. Есть сведения, что Хрулев велел отделу сбыта оформить на них наряд авансом. Продукция после десяти утра будет еще в цеху, шурупишь? Так ты и в цех загляни.
— Ага…
— И заруби себе: никому ни гу–гу! Могила! Своему председателю комитета позвонишь вечером домой и скажешь, что это твоя инициатива, придумай мелочную какую‑нибудь причину. Можешь даже состряпать от имени сознательных рабочих анонимное заявленьице в комитет, оно будет тебе основанием для проверки. Улавливаешь?
— Будет сделано!
— В таком случае отправляйся и действуй. Тепленькое кресло начальника транспортного цеха завода надо зарабатывать честным трудом, понял? И последнее: когда все будет заактировано и подписано, — бегом ко мне с копией акта проверки.
Лицо просто–Фили расплылось в улыбке:
— Здорово! Теперь мы Хрулева…
— Помолчи!.. — поморщился Круцкий презрительно. — Выполняй приказ.
* * *
Просто–Филя, настропаленный Круцкям, сработал четко и безошибочно. На другой день утром представители группы народного контроля заняли свои места. Один из членов бригады, прямой подчиненный просто-Фили, дотошный и въедливый бухгалтер транспортного цеха, принялся сличать накладные и тут же обнаружил, что сдаваемая первого августа продукция, оформлялась прошлым месяцем, то есть задним числом. Налицо грубая приписка. Представители народного контроля составили акт в трех экземплярах, подписали его, а решительный, агрессивно настроенный бухгалтер присовокупил к акту и сопроводительную записку. Смысл ее сводился к тому, что в результате попустительства со стороны руководства на заводе имеют место преступные деяния, выражающиеся в злостном нарушении постановлений правительства, направленных на борьбу с приписками и очковтирательством. Копию акта надлежит передать в органы прокуратуры «на предмет привлечения виновных к уголовной ответственности».
Если акт был подписан всеми без осложнений, то насчет сопроводительной записки мнения распались, и первым, кто нарушил единство, оказался не кто иной, как сам просто–Филя, заявивший, что никаких записок не требуется.
— Мы сделали свое. Дальше пусть разбираются и делают выводы высшие инстанции: главк и министерство, — пояснил он важно.
«Осторожничает мудрый Филин», — подумал с неудовольствием активный бухгалтер, стремящийся показать себя достойным стражем законности. Откуда было знать бухгалтеру, что истинной причиной «осто–рожничанья» начальника являлась не мудрость, а отсутствие от Круцкого указания по этому пункту. Своим же умом просто–Филя прикинул, что сам факт приписки чересчур мизерный, чтобы этим занималась прокуратура. Нарушение есть, а убытки? В чем они выражаются? В какой сумме? То‑то и оно! Нет, уж лучше недобор, чем перебор в таком деле… Пусть лучше лопает Хрулева собственное начальство, тем более, что Яствин и так зуб на него точит, боится, как бы Хрулев не сшиб его с поста… Некоторые думают, что Филипп дурак, хе–хе, не понимает что к чему. Как бы ни так!..
Спустя сутки документы проверки были посланы в главк и в райком партии, и тут оказалось, что секретарь райкома совершенно не согласен с выводами группы просто–Фили. Он заявил председателю районного комитета народного контроля:
— Методы у вас… прямо‑таки драконовские. Что-то уж слишком круто замешено.
— Здесь все сущая правда, — подтвердил председатель. — Расследовала целевая группа.
— Сущая правда… Это смотря с какой стороны на нее взглянуть. Правда никогда сущей не бывает.
— Но мы на то и поставлены, чтоб отличать!
— Уж больно резко выпирает наружу сущая эта самая… Тут и ребенок увидит, но мы не дети, знаем, как ныне «борцы за правду» используют это в собственных целях.
— Как же нам быть? Если мы не примем мер, то в глазке и подавно. Там встанут горой за Хрулева, своего человека. Не станут выносить сор из избы, — пояснил председатель.
— Не думаю, — покачал отрицательно головой секретарь райкома. — Хрулев там не в фаворе. Он не мог закрыть план прошлого месяца из‑за мелочи, а в главке палец о палец не ударили, чтобы помочь. Хрулев лично приходил ко мне и просил содействия — завод недотягивал каких‑то полтора процента, имея готовую продукцию. Для главка — что один завод? Чепуха’ Недовыполнение перекроют за счет других заводов, и все будет в ажуре. А коллектив страдает! Тут уж за директора возьмутся по–настоящему, есть к чему придраться, есть повод, чтоб разделаться с неугодившим кому‑то хозяйственником.
— Извините, я ничего этого не знал, — смутился председатель районного комитета народного контроля. — Я займусь лично этим материалом.
— Займитесь. За нарушение производственной регламентации директор заслуживает того, чтобы ему было. строго указано или поставлено на вид, но…
— Мне все ясно.
— Очень хорошо, иначе пойдет у нас, как по Кольцову: «Раззудись, плечо, размахнись, рука!»… И останемся мы без кадров.
Так был воспринят акт просто–Фили в райкоме. Но когда он прибыл в главк, обрадованный счастливым стечением обстоятельств, Яствин присовокупил к нему материалы проверки работы завода, представленные комиссией главка, и срочно отправился в министерство.
Телебашня на Шаболовке, казалось издали, волнисто изгибается в дрожащей знойной дымке. Поливочные машины днями напролет обильно поливали раскаленные мостовые, малочисленные дворники прыскали из шлангов на поблекшую зелень газонов, на тротуары, смывая в канализационные стоки разбросанные обертки от мороженого. Лютое солнце 1963 года сжигало все.
К вечеру жара немного опадала, но духота оставалась, точно в парилке. Едва солнце скрывалось за Поклонной горой, как тут же вспыхивал багровый закат, охватывая полнеба, и всякий, смыслящий мало–мальски в приметах, мог безошибочно предсказать точно такую же погоду на завтра.
Пятнадцатого августа, когда стрелки часов приблизились к семи, на квартиру к Ветлицкому начали прибывать гости. Сегодня вечер по случаю дня рождения хозяина. Появление каждого гостя возвещалось громким ударом в гонг, то бишь в здоровенную латунную сковороду, висящую у двери: подарок Виктора Тараненко холостяку Ветлицкому «на хозяйственное разведение». По днищу сковороды гравировка: «Дили–бам!
