«В самой Германии! У них под боком! Да один наш разведчик с передатчиком и, господи! — данные в Москве! В Наркомате обороны! И так не раз, не два, а всю войну! Или пока… пока не поймают! Мы сделаем все, а этого Ширмера…» — лихорадочно обдумывал Ардатов.
Но Ширмер пока не сказал главного, и Ардатов спросил:
— Как связаться с вашей группой? Пароль, отзыв? Место? Время?
Ширмер тоже понимал, что это самое главное. Слова о группе оставались словами — ищи ее, пойди-ка — найди. Стоило Ширмеру умереть, и что он говорил, что не говорил — было все равно. Он медлил, еще раз обдумывая.
— Подожди! — сказал Белоконю Ардатов, когда тот подошел, досасывая окурок, но не выплевывая его, хотя окурок уже жег ему рот. Вынуть окурок он не мог, потому что обе руки его были заняты лентами и немецким пулеметом и немецкими же гранатами и консервными банками: Белоконь успел слазить в какой-то танк и выпотрошил его.
— Там старший лейтенант Щеголев и лейтенант Тырнов, — объяснил ему Белоконь. — Лейтенант Тырнов ходить не может, так командует с четверенек. Заворачивают всем этим, — он кивнул на свой груз, — делом. Он все-таки выплюнул окурок, потому что окурок мешал ему говорить. — Осталось полчасика, да, капитан? Черт не выдаст, свинья не съест! А король треф, то есть Лир — приказал долго жить. Слева над ухом. Там Надя, вы бы сходили, товарищ капитан. Как бы с ней чего, ну, в общем… Увести, что ли, оттуда или как-то иначе… — Он показал на консервы: — Не шашлычок по-карски, но все же… Заправимся на ходу, да, капитан?
— Быстро к Щеголеву! Чтоб сейчас же ко мне! — приказал Ардатов. — Брось все тут. И чтоб все оружие и все боеприпасы были собраны! Быстро! Быстро, сержант! Да бросай так!
Они со Щеголевым проверили пулемет, и пока они занимались этим делом, Ардатов в двух словах передал Щеголеву то, что сказал ему Ширмер.
— Вы передумали? — Ардатов поставил пулемет на бруствере и зарядил: — Вы, Ширмер, не имеете права передумывать. То, что вы знаете, не принадлежит вам. Явки! Быстро! Место, время, пароль, отзыв! Они вот-вот полезут. Видите, готовятся.
— Живей, Ширмер! Шнеллер! — приказал ему Щеголев.
— Запоминайте! — Ширмер кивнул. — Явка один — восточное крыло вокзала, восточная дверь. Обусловленность — у нашего связного в левой руке, заголовком вниз газета «Фелькишер беобахтер». Сложена так, что читается только «Фелькишер». Ваш пароль: «Где здесь надежное бомбоубежище?» Отзыв: «В Виттенберге все бомбоубежища отличны». Запомнили? В отзыве не «надежны», а «отличны».
— Повторите! — приказал Ардатов. Ширмер повторил, и Ардатов прошептал все это про себя: — Время?
— Каждое число, имеющее единицу — 1-го, 11-го, 21-го, 31-го. С пятнадцати до пятнадцати пятнадцати. Запомнили?
— Повторите, — приказал Щеголев. — Так. Несложно. Запомнил, капитан? Я тоже.
Наблюдая, как немцы скапливаются, перебегая к одному рубежу, Ардатов быстро, сосредоточившись, так что заломило в висках, несколько раз про себя повторил все эти данные. «Не очень хотят!» — подумал он о перебегающих немцах. Немцы, наверное, и правда, не очень хотели идти в атаку — день ведь кончался, за этот длинный день и они устали и насмотрелись, как погибали такие же, как они, у них тоже были измотаны и мышцы и нервы, а впереди их ждала ночь, отдых, еда, сон — всех — и солдат и офицеров — хоть по нескольку часов, но ночь должна была дать им передохнуть, и поэтому последняя атака, почти уже в сумерках, атака по приказу старшего командира, не очень-то им улыбалась, и все они тянули время, это можно было видеть по тому, как недружно, как не быстро перебегали те, кто должен был атаковать, и как коротки были их перебежки. Не перебежки, а так себе — несколько шагов и опять на живот!
Ардатов крикнул ближнему к нему красноармейцу.
— Ко мне!
— Прибыл по вашему прика… — хотел было доложиться по уставу этот красноармеец. Он был, наверное, ровесник Чеснокова. Или на несколько месяцев моложе. Такой же тощий, длинношеий, нескладный.
— Огонь с дистанции четыреста метров! — перебил его Ардатов. — Бегом всем передать! Огонь с четырехсот! — повторил он. Надо было удержать немцев еще там, на дальнем рубеже, надо было с самого начала, как только они поднимутся, убить у них мысль закончить день и встретить ночь в этой траншее, надо было пулями забить в них мысль, что заночевать они должны там, где они и были сейчас.
— Минутку! — остановил он Ширмера, который уже сказал: «Явка два…» и сдернул трубку с гнезда. Ширмер правильно торопился досказать все до конца, но если бы немцам удалась эта атака, все ширмеровские данные могли пропасть — что было бы толку в «явке два», если бы немцы убили за эти двадцать последних минут и его и Ширмера?
— Белобородов! Готов? Молодец, друг! Да, был обрыв. Садил, сволочь, минами! Репер один! Прицел 54, угломер 42! Взрыватель осколочный! Погоди!.. Так… Пусть накопятся! — медлил он скомандовать «Огонь!»
— Погожу! Погожу! — басил там Белобородов. — Тебе осталось чуток. Каких-то полчаса. Всего ничего. Держись и все. И эти полчаса пролетят — не заметишь. Держись и все, понял? Хорошо. Вот так и держись! Дай-ка мне Рюмина.
Ардатов промолчал.
— Дай Рюмина! — повторил Белобородов.
Ардатов опять промолчал.
— Дай Рюмина! Ты слышишь? Связь! Связь! Глаз! Глаз! Ардатов! Ты слышишь? Что за черт. Слышишь!
— Слышу.
— Так какого же… Где Рюмин!?..
Молчать дальше было нельзя, по тону Белобородова было ясно, что Белобородов понял.
— Рюмина нет.
Теперь молчал Белобородов. Потом он сказал.
— Что ж вы!.. Что ж вы..
Ардатов услышал недоговоренное «не уберегли».
— Извини.
— Как же, черт подери, так, а?
— Извини.
— Как же так, а?
— Извини.
— Хороший был мальчик.
— Да. Извини.
— Всего один день!
— Да. Всего один день.
— Неполный даже день!
— Да. Неполный.
— Как он… как он хоть держался? Ах, черт!
— Отлично держался. Я хотел представить его к ордену. Я бы выбил ему этот орден. Веришь? Он отлично держался. Лучше не бывает. Отлично держался. Веришь?
— Верю… Как его?..
Ардатов знал, о чем Белобородов спрашивает. «Как его?» было формой вопроса о том, как кого-то убили, как кто-то был убит, но эти слова «убит», «убило» не включались, их заменял тон, и всем фронтовикам эта форма «как его?» была понятна.
— Сразу. В голову.
— В голову, — повторил Белобородов. — В голову… Слава богу, что хоть не мучился.
— Нет, не мучился, — подтвердил Ардатов.
— Что я напишу его старикам! — загорюнился на той стороне Белобородов. — Я же их знаю, я у них бывал. Они живут на Охте… Ах ты, горюшко-горе…
— Внимание! — перебил его Ардатов. Немцы, поднакопившись, поднялись. — Белобородов, внимание! Готов?
— Есть!
— Репер два, прицел пятьдесят четыре!
— Репер два, прицел пятьдесят четыре! — подхватил Белобородов.
— Гранатой, четыре… Огонь! Огонь! Огонь!
— Явка два… — сказал он Ширмеру, когда немцы снова легли. Ширмер было встал к пулемету. — Нет. Нет. Укрыться! Потом, потом! Явка два?
— Явка два — гомеопатическая аптека Цильмеха. Время то же — между пятнадцатью и пятнадцатью пятнадцать. Дни — каждое число с семеркой — седьмого, семнадцатого, двадцать седьмого. Обусловленность та же. Пароль: «Не знаете ли вы хорошего средства от ревматизма?» Отзыв: «Считаю, что лучше чем аспирин средства нет».
— Повторите! — Щеголев морщился, запоминая.
Пока Ширмер повторял, немцы опять поднялись.
— По реперу!.. — крикнул Ардатов в трубку. — Прицел… Огонь! Огонь! Огонь! Огонь!
Теперь знали о группе в Виттенберге, если считать и Ширмера, трое. Но, следя за тем, как Белобородов удерживает немцев, командуя ему поправки, не упуская из поля зрения и тот последний кусок траншеи, куда сбились остатки его случайной роты, Ардатов лихорадочно обдумывал: что же делать дальше с этими сведениями.
Немцы, словно их кто-то подхлестывал, все лезли и лезли, перебегая, скапливаясь в цепочки, группки, и когда Ардатов накрывал их белобородовскими снарядами, не отходили, а, оставив убитых и раненых, проскакивали рубежи, по которым он бил, и создавали новые цепочки и группы.
Сзади зашуршало, и Ардатов дернул туда ствол пистолета, но вовремя задержал спуск.
— Тааш капитан! Ваше приказание выполнено! Обрывы… — доложил ему Варфоломеев, сползая, как гусеница, с бруствера в окоп. — В нескольких местах. Лапша. — Он, перебирая по стенке руками, уперся в дно головой и стащил зад и ноги. Обе ноги у него были прострелены, и через обмотки текла кровь.
— На обратной дороге, — бормотал он, разглядывая эти обмотки. — А Николичев там. Остался. Совсем… Приказ выполнен, тааш капитан, — пропуская опять в слове «товарищ» середину, повторил он. — Но я теперь — вне. Сикось-пакось. Отбегал. Два борта в среднюю. Оставалось каких то полсотни метров… Уже думал — повезет!.. И сюда тоже. — Связист показал себе на бок.
