Она поблагодарила мистера Финкельберга, попрощалась с ним и с Исааком и поспешила домой. Славный старик этот Финкельберг. Очень мило с его стороны половину мяса поднести Ленни в подарок. Надо будет сказать сыну. Исаак тоже славный. Щуплый какой-то да бледный и все о чем-то думает и все в книжку смотрит, но очень славный. Вот был бы хороший друг для Ленни… То есть, конечно, если бы он был цветным. Он ведь тоже был в школе. Тоже ученый. Но, понятно, не такой ученый, как Ленни.
Стиллевельд — «тихое поле» — было одним из многих сотен маленьких захолустных местечек, разбросанных по всей территории Южно-Африканского Союза; клочок земли, на котором, с милостивого разрешения ее белого владельца, африканцы или цветные жили, строили себе дома, растили детей, старились и умирали. Иногда они платили ему небольшую аренду, иногда за право жить на его земле они расплачивались своим трудом. Кое-кто из стариков — их уже немного осталось — помнили еще то время, когда цветные были рабами. И одни рассказывали трогательные истории о необыкновенной доброте белых; а другие могли немало порассказать о чудовищной жестокости и злобе белых хозяев.
И так же, как другие подобные деревушки, Стиллевельд был местом, где зарождался и складывался новый народ. Не белые и не черные, не европейцы и не коренные африканцы, а смесь того и другого; народ, который отличался и от белых и от черных и не принадлежал ни к тому, ни к другому миру, но вел шаткое и непрочное существование на границе обоих миров.
В давние дни — а также в дни не столь давние — случалось, что белый фермер, живший холостяком в своей одинокой усадьбе, замечал, что дочь — или жена — одного из подвластных ему туземцев хороша собой; или она попадалась на глаза приятелю этого фермера, приехавшему к нему погостить из далекого Кейптауна; или ею соблазнялся какой-нибудь белый бродяга, пробиравшийся в глубь страны в поисках местечка, где бы ему обосноваться и разбогатеть не хуже других…
Так рождались эти люди и плодились, сочетаясь с себе подобными, и жили на границе двух миров.
Их называли цветными. Иные из них предпочитали более сложное название: евроафрикапцы.
Предками тех, кто сейчас составлял маленькую общину Стиллевельд, были белые, жившие в Большом доме на горе и на окрестных фермах. Старики об этом помнили.
Молодежь знала только то, что они цветные. Других воспоминаний у них не было. Цветные и цветные, и всегда были цветными.
И никогда и никто из них не поминал, — никому и в голову не приходило, — что других своих предков им следовало бы искать в кафрской деревне за холмом, в двух шагах от Стиллевельда…
Ленни открыл глаза. Над ним наклонилось смеющееся девичье лицо. «Это, должно быть, Мейбл», — подумал он. Но лицо было незнакомое. Какая-то чужая девушка. Если б он встретил ее в Кейптауне, он бы поглядел и прошел мимо и ни за что не догадался бы, что это его сестра. Он приподнялся и сел на кровати.
— Здравствуй. Ты, значит, Мейбл?
Она помедлила, разглядывая его, потом кивнула.
— А ты — Ленни. А это кто?
Она подняла руку, в которой держала фотографию.
Ленни улыбнулся и отобрал у нее снимок.
— Это Селия.
— Ты не сердишься, что я рылась в твоих вещах?
«Что за странный вопрос», — подумал Ленни и внимательно поглядел на нее. Она была красива — попросту, по-деревенски. Сильные руки, широкие плечи, свежий цвет лица, хорошая осанка. Приземистая, с крепкими бедрами и ногами и неожиданно тонкой талией. Губы как будто все время улыбаются, но темные, блестящие глаза серьезны.
— Я хорошенькая? — живо спросила она.
— Почему ты спрашиваешь?
— Ты так смотрел на меня.
— Я думал, ты еще девочка, а оказывается, ты совсем взрослая. — Она опять взяла у него карточку и стала разглядывать.
— Селия, — тихонько проговорила она. — Красивое имя. И сама красавица. Это твоя подружка? Вот бы мне такое платье! Она совсем как белая. — Мейбл метнула быстрый взгляд на брата. — Может, она белая?
Ленни усмехнулся и покачал головой.
Мейбл отвернулась и сказала, понизив голос:
— Дай слово, что не расскажешь маме, тогда я тебе что-то скажу.
— Хорошо. Даю слово.
— Перекрестись.
Она чуть-чуть повернула голову, чтобы видеть, как он крестится. Потом опять отвернулась.
— Ну вот, я перекрестился.
— У меня есть белый дружок, — сообщила она.
— Что?
— Ты дал слово!..
— Белый дружок! Здесь! Мейбл, ты с ума сошла. Кто он такой?
— Не скажу.
— Слушай, Мейбл. Знаешь, чем это кончится? Тем, что у тебя будет ребенок, а отца у этого ребенка не будет. Он, может быть, говорит, что женится на тебе? Ну, так он тебя обманывает. Кто он такой? Говори, не бойся, я же дал слово, что не скажу маме.
— Не могу, не могу… Тсс! Мама!
Старуха поглядела на Мейбл и укоризненно покачала головой. Мейбл бросила тревожный взгляд на Ленни.
— Уж это, конечно, она тебя разбудила? И небось наболтала всякого вздору? — спросила мать.
Ленни засмеялся и стал закуривать.
— Нет, мамочка, она очень хорошо себя вела. Просто мы тут знакомились друг с другом.
Мейбл ответила ему взглядом, полным благодарности. Старуха улыбнулась.
— Ну хорошо, хоть кто-нибудь ее похвалил. Это не часто бывает, — многозначительно сказала она.
— Да нет, что ты, — вступился Ленни за сестру. — Она хорошая.
Эта неожиданная поддержка взволновала Мейбл. Подбородок у нее задрожал, глаза наполнились слезами.
— Ты всегда всем говоришь, что я плохая, — с жаром заговорила она, и слезы покатились у нее по щекам. — Всегда меня срамишь! И еще перед чужими! Ленни мне брат, но он меня совсем не знает! А ты сейчас же на меня! Всегда так! Все на меня нападают! Все!
— Тише! — сказала старуха. — Не делай плохо, так и не будут про тебя плохо говорить. Без огня дыма не бывает.
— Это они от зависти! — закричала Мейбл. — А ты всем веришь! Родная мать, и та против меня? А Ленни не успел приехать, и его уже против меня настраивают.
— Замолчи, глупая!
Ленни обнял сестру за плечи и погладил ее по голове.
— Ну, ну, не плачь. Ты же большая. Я не дам тебя в обиду.
Она спрятала лицо у него на груди.
— Я рада, что у меня есть брат.
— А я рад, что у меня есть сестренка. Вот увидишь, как нам будет весело! А теперь пойди умойся.
Она подняла к нему глаза и улыбнулась сквозь слезы. Ленни дал ей свой платок, она отерла глаза, вернула ему платок и вышла из комнаты.
— Ну и хитрец же ты! — сказала мать. — Видно, умеешь с девушками обращаться. В жизни бы не поверила, что Мейбл может стать такой кроткой овечкой! Если ты и с другими такой, то всем нашим девушкам захочется поплакать у тебя на плече!
— А почему она такая, мама?
Старуха задумчиво покачала головой.
— Да кто ж ее знает… Ссорится вот со всеми. И никто с ней не дружит, один только Сумасшедший Сэм. Со всеми разбранилась. Возьмет и вдруг ни с того ни с сего сделает что-нибудь назло человеку. А уж врет-то! Про всех небылицы выдумывает. Ну они и злятся. Ах, да что ж это я! Опять заболталась! А день-то уж почти прошел, и ничего еще не сделано. Все из-за тебя, сынок, от радости голова у меня стала совсем девичья, ничего не помню. Мечтаю невесть о чем да слоняюсь без дела!..
Она поспешила к двери, потом остановилась.
— Да, чуть не забыла… Вишь, голова-то какая! Проповедник наш просил тебе передать, что зайдет попозже — поговорить с тобой.
— Спасибо, мама.
Она повернула к двери — и опять остановилась.
— А видал бы ты, как все к вечеру готовятся! Девушки все пораньше с работы отпросились, — слух-то прошел, что ты приехал — и вот сейчас моются, наряжаются!
Она помолчала, с нежностью глядя на Ленни. Потом заговорила опять:
— Видишь ли, сынок, это ведь первый случай в Стиллевельде, чтобы один из наших уехал так далеко и стал образованным человеком. Настоящим ученым стал, с учеными титулами, и в Кейптауне от всех заслужил такое уважение! Проповедник говорит, что ты принесешь нам знание и новую жизнь. Вот почему все так готовятся к встрече. Это большой праздник для нас для всех, и все мы тобой гордимся. И подумать только, что ты мой сын!
Она вышла, потом просунула голову в дверь и улыбнулась ему со слезами счастья на глазах.
— А я-то как рада, Ленни, что ты приехал. И не потому, что ты образованный, а потому, что ты мой сыночек. Ведь это какая радость для матери, — что сын мог хорошо жить на чужбине, а он все бросил и вернулся под материнский кров…
Долго еще после того, как дверь затворилась, Ленни не отрывал от нее глаз. Да. Он правильно сделал, что вернулся домой. Здесь ему будет нелегко. Многих вещей ему будет недоставать, и по многим людям он будет скучать. Больше всех по Селии. Но зато здесь он может многое сделать. Очень многое. Только не увлекаться, предостерег он себя. Не увлекаться и вести себя осторожно.
