В общем, я лежал потом три недели в больнице. Ко мне все приходили, все девочки. Вся моя компания. Друзья. Иван с Наташей. И когда мне стало полегче, когда я начал потихонечку ходить, они стали собираться внизу под окнами на траве. За больницей был небольшой парк. Трава, деревья, лавки. Там на траве они сидели с гитарами. Я изредка, раз в день, выходил к ним с палочкой, чтобы не нажимать на больную сторону. Спускался, и мы там сидели, пели песни.
А потом на обходе как-то доктор говорит: «Как чувствуешь себя?» — «Да ничего, — говорю. — Выпивать можно?» — «В профилактических целях коньячку грамм по тридцать в день даже полезно». И тут я говорю своим: «Девчонки! Мне можно коньяк!» Они мне принесли бутылку коньяка «Белый аист». Я лежал в палате с мужиками. У кого нога отрезана, кого только готовят к операции, хирургия, короче. Говорю: «Мужики, у меня есть бутылка коньяка!» Мы ее тут же раздавили, эту бутылочку, мы уплели ее по чуть-чуть, раз — и нету.
На следующий день пришла жена одного мужичка из нашей палаты. А он ей говорит: «Слушай, мне доктор прописал коньяк в малых дозах». И она принесла ему на следующий день бутылку. Мы и эту бутылочку — хлоп! Все мужики по очереди своим женам сказали: «Доктор прописал. О-бя-за-тель-но!» Так мы выпивали в больнице…
Тогда девушки постоянной у меня не было, так что приходили все подружки. Они что-то типа шефства надо мной взяли. И все эти девочки приходили, приносили всякие нужные вещи. Ну, так, мелочи какие-то. У меня под койкой лежала гитара. А внизу под окнами ребята сидели, у них тоже была одна. Короче, еще одно место тусни для нашей компании появилось. Там неплохо было: трава, деревья. В обед, когда докторов не было, я в палате на гитаре дрынкал. Из-за гитары врачи не ругались, они же знали, что я типа музыкант. Бывало, вечерком медсестры заглядывали: «Рома, поиграй». И Рома играл в коридорчике…
А в больнице скучно было, и мне принесли книжку. Тур Хейердал «Путешествие на „Кон-Тики“». Был такой известный путешественник — Тур Хейердал. И вот я лежал и читал, как два каких-то мужика построили плот и поплыли на этом плоту через океан. Одним из этих мужиков и был этот самый Хейердал. Мне понравилось. Из-за того, что делать нечего, в принципе и чтение оказалось нормальным занятием. А когда есть чем заняться, то читать совсем ненормально. Так, за неимением лучшего… Поэтому я прочитал эту книжку от начала до конца. Прикольно.
СТРОИТЕЛЬНЫЙ КОЛЛЕДЖ
Из-за этой операции я никуда и не поступил после училища. Год гулял, нигде не учился. Потом захотел поступить в Строительную академию в Ростове. Но понял, что там сложно, нужны деньги. И решил в наш строительный колледж таганрожский.
Поступив в колледж, я сообразил, что из него можно что-нибудь полезное вытащить. Для себя, для группы. Я уже первого сентября очень пристально смотрел на колонки и аппаратуру: что есть и что из этого можно придумать, выжать. Там были колонки, усилитель, пара микрофонов и разломанная барабанная установка, которая где-то на складе валялась еще с 70-х годов, когда были ВИА и все это для них покупалось.
Я решил воспользоваться и потихонечку у дирекции колледжа стал все это выпрашивать, а также деньги на аппаратуру. Я стал профоргом — руководителем тамошней профсоюзной организации. Как стал? А вот так: никто не хотел заниматься всякими бумагами, а на Рому можно было все спихнуть. Чем тебе не комсомольский работник? Вообще-то, я застал последний год существования комсомольской организации. Но смысла туда вступать уже не было. Нас, конечно, предупредили, если хотите, можете вступить. Но зачем? Пионером был, а вот комсомольцем не довелось. Хотя многие поступали, вероятно, им прикольно было. А мне не до того было: то девчонка, то гитара. Не до комсомола, были дела поважнее.
Занимался сбором членских взносов. Да, матответственность, у меня и настоящая печать была. Я даже ездил в Ростов-на-Дону в областной центр строительного профсоюза — на какие-то совещания. Защита прав студентов и все такое. Примитивные какие-то проблемы: трудные ученики и т. п. Общественная деятельность — начиная субботниками, закачивая какими-то конкурсами, самодеятельностью, дискотеками. Жизнь колледжа, в общем.
Я всем этим рулил. Просто так получилось: сначала я стал поднимать аппаратуру в колледже, смотрят — инициативный парень, ну и закрутилось. Я же КВНы вел, был капитаном команды нашего колледжа. Мы придумывали шутки, открывали Первое сентября, первый, последний звонок, День учителя. Во всех праздниках, мероприятиях принимала участие моя команда.
Вот так я стал профоргом, занимался общественной деятельностью. И у меня достаточно неплохо получалось. И в конце концов я в колледже стал авторитетом. Выбил отдельный кабинет. Мы хранили там аппаратуру, ценные вещи, какие-то кассетники, магнитофоны, колонки. Документы профсоюзные. Мы там все время собирались, что-то делали: стенгазеты выпускали, с КВНщиками номера придумывали. У меня одного был ключ от этой комнаты. Многие учителя сначала очень недоверчиво к этому отнеслись, сопротивлялись. Особенно вахтеры — пускать народ в семь вечера, когда колледж уже закрыт. Я брал у директора колледжа бумагу за его подписью, специальное разрешение, добивался, чтобы нас туда пускали. Я был даже диджеем на дискотеке колледжа. У меня было три магнитофона с компакт-дисками. Я что-то там микшировал, песня заканчивается, я другой магнитофон включаю. На таком уровне.
Я не пел своих песен на мероприятиях в колледже. Я понимал, что это не та аудитория и это там никому не нужно в принципе. Это было другое абсолютно. Я пел их там, где это было нужно. И где это было уместно. В колледже я просто репетировал. Среди студенток колледжа я особой популярностью как парень-музыкант не пользовался. К тому времени у меня уже не было полноценной группы. Мы все остались друзьями, но в «Асимметрии» уже другие были музыканты. Просто встречался с той старой своей компанией. На тот момент я уже был, скорее, легендой. «У этого человека была группа „Асимметрия“». Помню случай в колледже. Подошла ко мне одна девушка с подколом: «Дай мне автограф. Ты станешь знаменитым, а я этот автограф продам». А я с полной уверенностью, ни капли сомнения так: «Да без проблем!» И расчеркиваюсь так размашисто на бумажке из тетрадки. «Храни!» — говорю. Мы посмеялись и разошлись…
Несмотря на то что мои одногруппники были года на три меня моложе, я все равно с ними дружил. Они знали, кто я такой. Знали мою группу «Асимметрия». Но не было такого, чтобы «во, звезда пошла!». Они очень хорошо ко мне относились. Уважали. Учителя тоже нормально воспринимали то, что я довольно известный персонаж в городе. Они же взрослые люди. Таганрог — город маленький, но мало кто знает, что есть группы. Их не крутят по радио, не показывают по телевизору. Их как бы нет. Не существует. Их знают человек пятьсот молодежи, которые увлекаются музыкой, и все. Поэтому знали, конечно, что есть «Асимметрия», что я репетирую, но не более того.
Я попал в группу, где были две девочки, остальные — пацаны. Студенты колледжа отличались от учеников училища. Были все взрослее. И… так сказать, цивилизованнее.
Просто больше каких-то увлечений. Можно было на дискотеку пойти, а можно в кружке каком-то заниматься. А в училище ничего такого не было. В колледже больше чертили, больше учились. Студенчество…
Обычный день начинался так. Утро. Что-нибудь поесть. Что есть. Да какой там семейный завтрак! У меня никогда не было никаких семейных завтраков, обедов и ужинов. Маме некогда было. Я не требовал, младший брат не просил. Тогда мама работала продавцом в магазине на рынке. А до этого таксистом, была автогонщиком когда-то. А потом вот перешла в сферу обслуживания… Ну вот, чего-то там поешь, если успеваешь. Потом собираешь пакет полиэтиленовый, туда тетрадки, учебники — и под мышку. Когда было черчение, брал тубус — такую круглую хрень, где ватманы хранятся. Но частенько без него ходил, просто чертежи в пакет засовывал.
