– Я позову Лоретту!
– Только не сейчас!
Новый спазм. Я боюсь, что мое сердце остановится раньше, чем его.
Он просит меня перевернуть его на бок.
– Мне хочется закрыть глаза, но ты продолжай говорить…
– Говори что-нибудь, это лучшее, что ты можешь сделать. Я все никак не решаюсь. Мне может не хватить времени. Соберись с мужеством, Марко. Или ты будешь сожалеть об этом до конца своих дней.
– Знаешь, Луи… Есть одна вещь, о которой мы могли бы поговорить. Но я не уверен, что ты захочешь.
– Сейчас или никогда.
Он чертовски прав, наш Старик. Сейчас или никогда.
– Одна вещь не дает мне покоя, Луи. Я очень часто размышлял об этом. Тысячи раз. В конце концов, это превратилось в вызов сценаристу, которым я стал с твоей помощью.
– Проблема со сценарием? Замечательно, ты не мог найти лучшей темы для разговора. Я умру на сцене как Мольер.
– Вот уже тридцать лет, как я анализирую эту историю. Перебрал уйму гипотез… И в результате пришел к версии, которая кажется наиболее вероятной.
– Ты всегда был самым талантливым из нашей четверки.
– Это по поводу смерти Лизы. Твоя Лиза…
– Это ты ее убил, Луи. Другого правдоподобного объяснения нет. Я долго сомневался, прежде чем пришел к такой мысли. Но с точки зрения сценариста, другого решения нет. А я искал, ты знаешь…
Он медленно открывает глаза. Тень улыбки немного оживляет его взгляд.
– Сегодня днем, услышав твои шаги, я подумал, смогу ли заговорить с тобой об этом. Иногда нужно выговориться, чтобы облегчить совесть.
– Но твоей совести этого никогда не требовалось.
– Думаю, именно это и позволило мне продержаться так долго. После ее смерти все изменилось к лучшему. Да, я какое-то время продолжал страдать, но уже совсем иначе. Я мог представить себя без нее, но представить ее без меня – было выше моих сил.
Я вздохнул с огромным облегчением. И удовлетворением.
– Дай мне твою руку, дружище. Он снова закрыл глаза.
Он долго не выпускал мою руку. Я с тревогой прислушивался к его дыханию.
– Когда я думаю об этом отеле, мне кажется, что я умираю не по средствам…
– Ты шутишь, Луи. К тому же, это не твои слова, а фраза одного сценариста из Голливуда. Кажется, Уилсона Мизнера.
Молчание.
Его рука постепенно разжимается и бессильно падает на одеяло.
– Ошибаешься. Это Оскар Уайльд. Мне пришлось украсть у него свою последнюю реплику. Ничего лучшего не подвернулось…
Его тело резко напрягается. Он пытается найти в себе силы еще для одного вздоха. Рука свешивается с кровати. Я провел ладонью по его уже закрывшимся глазам.
Манхэттен ничем не напоминает тот калейдоскоп красок и форм, который я едва успел разглядеть, когда в прошлый раз приезжал к Жерому. Как это было давно. Теперь все стало гораздо спокойнее, светлее. Кажется, что город обескровлен. Его сердечный ритм меньше тридцати ударов в минуту. Бывший Вавилон превратился в гигантский конгломерат, в котором царствуют финансы.
Такси останавливается перед огромным кубом из стали и стекла. Я узнаю это здание, которое видел лишь на картинке в старом учебнике географии. Это резиденция ООН.
– Они не хотят переезжать отсюда, – говорит шофер. – Видимо, это здание кажется им нерушимым, вечным. А это обнадеживает, правда?
Я подхожу к зданию с дипломатом в руке. Сегодняшняя Организация Объединенных Наций совсем не похожа на ту, что существовала раньше. Сейчас ее авторитет не оспаривается никем, ни одна страна в мире не решается противиться ее решениям. Я прохожу мимо первого кордона военных, которые проверяют мой пропуск и показывают дорогу. Перед тем как попасть на эспланаду, вхожу в небольшое строение, где другие военные сканируют меня с головы до ног. Рентгеновские лучи невероятно тщательно обшаривают мое тело. Обстановка, не располагающая к шуткам. Мой пропуск, похожий на кредитную карточку, вставляют в щель аппарата, который в старые времена сошел бы за устройство для выявления фальшивых банкнот. Два типа в белых халатах склоняются над бутылкой с красной жидкостью, извлеченной из моего дипломата, и вопросительно смотрят на меня.
– Водка.
– Почему она красная?
– Потому что с перцем.
– Никогда не видели.
– Я и сам с трудом раздобыл ее. Пришлось заказать у фабриканта, у которого еще осталось несколько бутылок.
Несмотря на мою обескураживающую искренность, они открывают бутылку и выливают несколько капель в пробирку для проверки.
– Сделайте глоток, и вы сразу поймете. – …?
Я знал, что с этими типами не шутят. Маленький лаборант-параноик даже не догадывается, что моя охота за бутылкой перцовки – ничто, по сравнению с трехнедельными усилиями, которые я потратил, чтобы попасть сюда.
Старику не нужно было меня особо подталкивать. У меня и у самого была тысяча причин, чтобы повидать Матильду и Жерома. Чтобы сказать им, что наша команда потеряла лидера. Чтобы узнать, кем они стали и стали ли они этим вместе. Чтобы увидеть, как они выглядят сегодня. Чтобы снова почувствовать аромат духов Матильды. Да и много других поводов.
Меня пропускают на эспланаду. Я пересекаю ее и оказываюсь у здания, возле которого несколько типов в костюмах и галстуках по очереди проверяют мой пропуск и показывают на окошечко в глубине гигантского холла. Я ожидал увидеть здесь кишащую толпу, но в бесконечной пустоте раздается только эхо моих шагов.
Оба пропали пять лет назад. Мне пришлось освоить профессию детектива, и это в моем-то возрасте! А ведь сколько сыщиков я и сам придумал! Сколько изобрел ухищрений, чтобы обнаружить одну-единственную улику! Но в действительности я оказался не очень силен и, чтобы найти Матильду с Жеромом, провисел две недели на телефоне, пока передо мной не забрезжил луч надежды. Я подключил к поискам Патрика, и тот долго возился со своими модемами, мониторами и прочими штуками, которые связывают его со всем миром. Я обзвонил все киностудии, прессу, друзей и друзей этих друзей, в общем, обзвонил всех. Затем изучил по отдельности весь путь, пройденный Матильдой, и путь, пройденный Жеромом. И обнаружил, что их следы вначале пересекаются, а потом исчезают.
Служащий в окошке с недоуменным видом разглядывает мои бумаги.
– С кем вы должны встретиться?
– С Жеромом Дюрьецем.
– Вы уверены, что он работает здесь?
– А Матильда Пеллерен?
– Такой тоже нет. Но у вас пропуск типа В1.
– И… что это значит?
– Вас проведут в здание конференций. Там с вами побеседуют.
Он зовет парня, болтающего по мобильному телефону, и предлагает мне пройти за ним. Лифт, анфилада комнат, лабиринт коридоров. Суетящиеся сотрудники, озабоченные будущим мира. Меня просят подождать возле автомата, продающего горячие напитки…
В конце второй недели мне наконец удалось добраться до Ооны, работающей в каком-то калифорнийском тресте. Она меня не забыла. На экране видеотелефона Оона по-прежнему казалась воплощением мечты одного мужчины. Она рассказала мне о своей жизни, о том, как несколько раз расставалась с Жеромом, и о том, что сейчас они, видимо, разошлись окончательно. Сообщила, что Тристан умер три года назад. Мы болтали о том и о сем, и она наконец сказала, что Жером работает в ООН. Она и сама этим страшно удивлена и не имеет ни малейшего представления, чем он там занимается. Она пообещала мне попытаться связаться с ним, хотя и без гарантии на успех…
Два типа допрашивают меня, словно подозревают в каком-то преступлении. Они хотят знать все: кто я такой, откуда знаю Жерома и Матильду, что мне от них нужно.
– Не возмущайтесь, таковы требования службы безопасности.
– Если Жером в здании, предупредите его, что я здесь.
– Это дела не ускорит.
За несколько недель я научился терпению. Это напомнило мне те времена, когда я искал женщину, без которой не мог жить, и никто не хотел навести меня на ее след. Поиски Матильды вначале не дали никаких результатов. Она давно уже подарила право на переиздание своих произведений разным ассоциациям, и теперь те считают ее святой, хотя никогда не видели. Ее муж – герцог – оказался необычайно скрытным, видимо, он не раз попадался на крючок прессы, не оставлявшей его в покое. Однако он рассказал, что получил от нее длинное письмо с просьбой о разводе, присланное из ООН. Тогда я принялся осаждать это славное заведение, пока там не зарегистрировали мою просьбу. И как-то утром, уже находясь на грани отчаяния, я все-таки получил пропуск.
