Входит Вивиен. Формы его развились; глаз его, менее беспокойный, смотрит вам прямо в лицо. Улыбка его открытая, но в его выражении какая-то грусть, какая-то мрачная задумчивость. Наряд на нем тот же, что на Пизистрате и Больдинге: белая куртка и штаны, свободноповязанная косынка светлого цвета, широкая шляпа, похожая на капустный лист; у него усы и борода расчесаны с большею тщательностью, нежели у нас. В рук он держит длииный арапник, за плечами висит ружье. Следует обмен поклонов, взаимные расспросы о рогатом скоте и овцах, о последних лошадях отправленных на индейский рынок. Гай показывает «Жизнь поэтов», Вивиен спрашивает, нельзя ли достать жизнь Клива или Наполеона, или экземпляр Плутарха. Гай качает головой, и говорит, что можно достать «Робинсона Крузое», что видел он один экземпляр, хотя и в грустном виде, но дешево его не купишь, потому-что слишком много на него требований.
Общество отправляется в хижину. Несчастные создания во всех странах света холостяки! Но всего несчастнее они в Австралии. Что значит подруга из прекрасного пола – этого не знает вполне человек в Старом свете, где женщина вещь самая обиходная. В Австралии же женщина, буквально, плоть вашей плоти, ваше ребро, ваша лучшая половина, ваш ангел-хранитель, ваша Евва эдема, словом, она все, что воспевали поэты, все, что говорили юные ораторы за публичными обедами, когда предлагаем был тост за дам! Увы, мы трое холостяки, но наша доля все еще сноснее доли многих холостяков в Австралии, потому-что жена пастуха, которого я привез с собой из Кумберданда, делает нам с Больдингом честь жить в нашей палатке, и занимается нашим домашним хозяйством. С тех пор как мы в Австралии, у ней родилось двое детей; по случаю этого приращения её семейства, к хижине сделана пристройка. Дети, мне кажется, могут иногда быть очень скучным развлечением в Англии, но объявляю, что когда вы с утра до вечера окружены большими людьми, обросшими бородой, даже в крике и плаче ребенка есть что-то приятное, музыкальное, говорящее христианскому чувству. Вон оно, началось; Бог с ними! Что касается до моих прочих кумберландских товарищей, Майльс Скуер, самый честолюбивый из всех, оставил меня давно, и уже главным управляющим у богатого овцевода, милях в двух стах от нас; Патерсон отдан в распоряжение Вивиена: он иногда находит случай изощрять прежние свои охотничьи стремления над попугаями, голубыми кингуру и другими птицами. Пастух живет с нами: бедняк, по-видимому, не желает себе ничего лучшего; в нем есть этот шотландский дух кланов, который подавляет честолюбие, столь-общее в Австралии. А его жена сущее сокровище! Уверяю вас, в её добром, улыбающемся лице, с которым встречает она нас, когда мы перед ночью возвращаемся домой, даже в шорохе её платья, когда она ворочает на угольках пироги, есть что-то благодатное, ангельское! Какое счастье, что кумберландский пастушок наш не ревнив! Не то чтоб было из-за чего ревновать счастливцу, но должно заметить, что там где так редки Десдемоны, Отеллы их все чрезвычайно-щекотливы: они все примерные супруги, в этом нет сомненья, и не раз подумаешь, прежде нежели решишься в Австралии разыгрывать роль Кассио… Вот она, бесценное созданье! Она кладет вилки и ножи, стелет скатерть, ставят на стол солонину, последнюю банку огурчиков в уксусе, произведения нашего сада и птичника, какие есть не у многих в Австралии, пироги, и по чашке чая для каждого; нет ни вина, ни пива, никаких крепких напитков: мы бережем их на время стрижки овец. Мы только что прочли послеобеденную молитву (родной обычай, сохраненный нами!) как вдруг… Боже мой, что это такое? Что это за шум? Лай, топот лошадиных ног… Кого это Бог дает? В Австралии рад всякому гостю. Может-быть какой-нибудь купец ищет Вивиена; может-быть это тот проклятый колонист, которого овцы вечно пристают к нашим. Что за дело: милости просим, друзья вы или, недруги! Дверь отворяется: входят один, два, три незнакомца. Тарелок и ножей; подвигайтесь счастливые к обеду. Сначала откушайте, а потом, что нового?
В то время, когда незнакомцы садятся, у двери слышен голос:
– Молодой человек, обратите особенное вниманье на эту лошадь, поводите ее немного, а потом вытрите соленой водой; отвяжите кобуры, дайте их сюда. они крепки: бояться нечего, я знаю: но тут важные бумаги. От этех бумаг зависит благоденствие колонии. Что-бы сталось с вами, если б с ними приключилось что-нибудь! Страшно и подумать!
За сим, одетый в охотничьем платье, на котором блестят золотые пуговицы с весьма-известным девизом, и шляпе, имеющей вид капустного листа, с лицом, какое редко встретишь в Австралии, отлично выбритым, чистым, опрятным и благообразным более, чем когда-нибудь, держа под мышками кобуры и вдыхая запах обеда, входит дядя Джак.
Пизистрать (бросаясь к нему). Может ли быть? Вы в Австралии?
Дядя Джак (не узнавая сначала Пизистрата, который вырос и в бороде, отступает, и восклицает). Кто вы такой? я вас никогда не видал, сэр! Вы, того и гляжу, скажете, что я вам что-нибудь должен.
Пизистрать. Дядюшка Джак!
Дядя Джак (бросая кобуры). Племянник! Слава Богу! В мои объятья!
Они обнимаются; взаимно представляются друг-другу: м. Вивиен, м. Больдинг с одной стороны, майор мак-Бларне, м. Беллион, м. Еммануель Спек с другой. Майор мак-Бларне красивый мужчина с легким дублинским наречием: он жмет вам руку, как пожал-бы губку. М. Беллион горд и осторожен, носит зеленые очки и подает вам один палец. М. Еммануель Спек одет удивительно-щегольски для Австралии: на нем голубой атласный шарф и блуза, какие часто носят в Германии, вышитая по швам, и с таким числом карманов, что было-бы куда Бриарею спрятать за раз все свои руки; Спек худ, учтив; он нагибается, кланяется, улыбается и опять садится за стол, как человек привыкший пользоваться обстоятельствами.
Дядя Джак (набив рот говядиной). Отличная говядина! Это у вас своя, а? Мудреное дело откармливать скот (опрокидывает на свою тарелку банку с огурчиками). Надо учиться подвигаться вперед в Новом-свете; теперь время железных город! Мы можем ему дать одну или две… а, Беллион? (Мне на ухо) Страшный капиталист этот Беллион! Посмотрите за него!
М. Беллион (важно). Акцию или две! Если у него есть капитал, м. Тиббетс (ищет огурчиков; зеленые очки останавливаются на тарелке дяди Джака).
Дядя Джок. Этой колонии только и нужно несколько таких людей, как мы: с капиталами и умом. Вместо того чтоб платить бедным за то, что они переселяются, лучше-бы платить богатым; а, Спек?
Между-тем как дядя Джак обращается к мистеру Спек, мистер Беллион втыкает вилку в один из огурчиков, лежащих на тарелке Джака, и переносит его на свою, замечая, не столько об огурчике, сколько вообще в виде философской истины:
– Здесь, господа, нужно только внимание; надо быть всегда на готов и хвататься за первую выгоду: средства неисчислимы!
Дядя Джак, взглянув на свою тарелку, и, не найдя огурчика и предупреждая м. Спек, берет последний картофель, подобно и. Беллион, делая следующее философское и общее замечанье:
– Здесь главное предупредить другого; открытие и изобретательность, быстрота и решимость: вот что нужно… Но знаете что беда: здесь совсем разучишься говорить; право, на что это похоже? Что-бы сказал на это бедный отец ваш? Ну что, как он – добрый Остин? Хорошо! и прекрасно; а сестра? Проклятый этот Пек! А что она, все помнит «Антикапиталиста»? Но я все это теперь поправлю. Господа, наливайте стаканы… я предлагаю тост!
М. Спек (натянуто). Я готов отвечать стаканом на это чувство. Но где же стаканы?
Дядя Джак. Тост за здоровье будущего миллионера, которого представляю вам в лице моего племянника и единственного наследника, Пизистрата Какстон. Да, господа, торжественно объявляю вам, что этот джентльмен будет наследником всего моего достояния: земель, лесов, земледельческих и рудокопательных акций, и когда я лягу в холодную могилу, (вынимает носовой платок), и не будет на свете бедного Джака Тиббетс, взгляните на этого джентльмена и скажите: Джак Тиббетс живет в нем!
М. Спек (напевая).
«Выпьем кубок в круговую!»
Гай Больдинг. Виват, браво, ура! трижды три раза! Вот это дело!
Водворяется порядок; очищают стол; все закуривают трубки.
Вивиен. Что нового из Англии?
М. Беллион. В публичных фондах, сэр?
М. Спек. Вы, вероятно, скорее хотите знать о железных дорогах: в этих оборотах наживется не один человек, сэр; но все-таки, я думаю, наши здешния предприятия…
Вивиен. Извините, если я перебью вас, сэр: мне казалось, по последним газетам, что в отношениях Франции есть что-то неприязненное; нет надежды на войну?
