И с этой решимостью «попробовать» заснул он в эту ночь и проснулся на следующее утро. Если бы Петр Степанович о чем-нибудь заговорил с ним, если бы он хоть поласковее смотрел на него, мальчик наверно исполнил бы свое намерение. Но вчерашний допрос Илюши произвел на Петра Степановича очень неприятное впечатление; он был уверен, что мальчик дурно пользуется свободой и проводит время в каких-нибудь дрянных шалостях. Вследствие этого он смотрел на него недружелюбно и несколько раз сделал ему выговор за небрежность в таких вещах, на которые прежде он не обращал внимания. Это отнимало у мальчика всякую охоту пуститься в откровенные объяснения. А тут еще Сергей Степанович преследовал его своими насмешками, уверял, что видел, как он с товарищами пировал в кабаке, как он влезал в окна и обкрадывал добрых людей, и тому подобное. Илюша молчал; он старался добросовестно исполнять свои обязанности, но все мысли его были заняты одним: как бы устроить так, чтобы учиться у Антоши и в то же время не рассердить хозяина, остаться по-прежнему жить у него. Не мудрено, что при этом мальчик был рассеян, что иногда не слышал отдаваемых ему приказаний: вместо полоскательной чашки ставил на стол блюдо, вместо пепельницы подавал ложку…
– Илюша-то наш, кажется, совсем помешался с горя, что приходится дома сидеть, – смеялся Сергей Степанович.
– Неприятный характер у мальчишки, – заметил Петр Степанович, – он все дуется на меня за то, что я ему сказал тогда.
– Да, настоящим волком смотрит, – подтвердил и Сергей Степанович. – А знаете пословицу: «как волка ни корми, он все в лес глядит», Какое ты ему благодеяние сделал, а он нисколько тебе не благодарен, к тебе не привязан и наверно сбежит при первом удобном случае.
– Пусть себе! – вздохнул Петр Степанович.
И брат, и все знакомые так часто удивляются, как это он, сам человек небогатый, взял на себя такую обузу – содержание мальчика. Все они так часто прославляли его доброту, что он невольно стал считать себя благодетелем Илюши и возмущаться его холодностью к себе, его черствой неблагодарностью.
Два месяца терпел Илюша. Он даже похудел от тоски, но все-таки ни разу не отлучался из дому.
Вдруг один раз, когда господ не было дома, почтальон принес письмо на его имя. Это было что-то до того небывалое, удивительное, что мальчик поспешил дрожащей от волнения рукой надорвать конверт:
...
«Илюша! – стояло в этом письме, – что это ты меня совсем забыл? А мне без тебя привалило счастье. Барин, у которого я переписывал бумаги, узнал, что я хочу быть учителем, и похлопотал, чтобы меня приняли в учительскую семинарию; я там поучусь года два-три и стану настоящим учителем. Скоро я уезжаю из Петербурга. Приходи попрощаться. Книги свои я тебе отдам, мне они теперь не нужны: будут другие.
Твой друг Антон».
Боже мой! Он все еще раздумывал, как сделать, чтобы продолжать уроки у Антоши, а Антоша уезжает! И куда это он едет? Что это такое за учительская семинария? Илюша раза четыре перечел письмо, надеясь найти ответ на эти вопросы.
«Нет, надо самому сходить к нему, – решил он наконец: – и скорей сходить, а то он, пожалуй, уедет, и проститься-то не успеешь!»
И вот мальчик, не думая ни о чем, кроме желания повидаться с другом, бросил комнаты на половину неубранными и отправился к Антоше. Он не рассчитал, что у Антона были занятия, что днем его нельзя было застать дома, и чуть не расплакался перед запертой дверью его квартиры. Что делать? Вернуться назад? Нет, это слишком далеко: пожалуй, не хватит сил придти во второй раз в один день, а ему непременно хотелось увидаться с Антошей сегодня, как можно скорей… И вот он уселся на ступенях холодной лестницы и принялся терпеливо ждать. А ждать пришлось долго: Антоша возвращался домой обыкновенно в пятом часу, а в этот день он еще заходил в лавки сделать себе несколько покупок к дороге, так что на часах ближней церкви пробило уже шесть, когда наконец по лестнице раздались торопливые шаги его.
В этот день Петр Степанович и брат его были очень удивлены и, конечно, неприятно удивлены, когда, вернувшись домой, увидели, что не только обед не принесен из кухмистерской, но и маленький лакей, который должен был принести этот обед, исчез.
– Мое предсказание сбылось: твой волчонок в самом деле сбежал, – заметил Сергей Степанович.
– Да, этому следует положить конец, – сумрачно отвечал Петр Степанович: – я сегодня же постараюсь пристроить его.
Илюша вернулся домой в одиннадцатом часу. Он был так огорчен прощаньем с Антошей, что и не думал о неприятностях, ожидавших его дома. Когда он вошел, господа сидели за самоваром, который сами для себя поставили.
– Илья! – позвал его Петр Степанович. – Ты опять пропадал целый день и верно опять не захочешь рассказать, где был. Я уже предупреждал тебя, что так тебе нельзя жить. Я говорил сегодня о тебе со своим знакомым сапожником. Он человек добрый, своих учеников не бьет и не мучит. Тебе будет недурно жить у него; ты, по крайней мере, привыкнешь к порядку, к труду и сделаешься честным человеком. Что же ты ничего не говоришь?
Что было говорить Илюше? Конечно, ему не хотелось поступать к сапожнику; ему гораздо приятнее было бы остаться у Петра Степановича. А, впрочем, если Антоша уезжает, не все ли равно?
– Собери все свои вещи. Завтра рано утром, я сведу тебя к сапожнику, – сказал ему на другой день Петр Степанович. Ему было очень неприятно, что Илюша по-прежнему угрюмо молчит, не просит прощения, не обещает исправиться, не выражает сожаления при разлуке с ним, и потому он говорил с мальчиком очень сухо.
Белья и платья было у Илюши не много. Он не собирал, подобно другим мальчикам, коробочек, камушков и тому подобных драгоценностей, и потому ему недолго было сложить и связать в узел все свои вещи. Дошло дело до книг.
«Зачем они мне? – рассуждал мальчик: – в мастерской читать некогда. Сапожники никогда не читают. Вон отец и грамоте не знал! Лучше я и не возьму их с собой, а то осмеют. Сожгу их!»
Он подошел к пылавшей печке и бросил в нее «Царя Салтана» и кипу исписанных бумажек. Он взял еще книгу и намеревался отправить ее по тому же назначению, но прежде взглянул на нее. Это была книга, по которой он третьего дня читал с Антошей, и вдруг мальчику живо представились все подробности этого последнего урока: жгучая тоска охватила его, он прижал к груди книгу, бросился с ней на лестницу, прижался в самый темный угол ее и зарыдал мучительно, болезненно…
– Илья! Илюша! – раздался на лестнице голос. Мальчик вздрогнул. Он поспешил отереть слезы, сделал над собой усилие, чтобы подавить горе, и явился на зов своего хозяина.
Петр Степанович стоял в кухне и с любопытством рассматривал книги и бумаги, оставленные мальчиком на полу.
– Что это значит, Илюша? – спросил он, – чьи это книги?
– Мои, – краснея, отвечал мальчик.
– Да разве ты умеешь читать?
– Умею.
– Кто же это тебя научил?
– Антон.
Целым рядом вопросов удалось наконец Петру Степановичу выведать историю ученья Илюши и тайну его частых отлучек из дома. Он был поражен.
– Да отчего же ты этого не говорил прежде, глупый ребенок? – удивлялся он. – Тебя бранили, подозревали в дурном, а ты молчал!
– Мне было стыдно, – сквозь слезы проговорил Илюша.
Петр Степанович засмеялся.
– Ну, теперь, когда ты уж волей-неволей признался, – сказал он: – покажи же мне, чему тебя выучил твой учитель. Мне это очень интересно знать.
Сергея Степановича не было дома. Петр Степанович говорил ласково, не сердясь и не насмехаясь. Это ободрило Илюшу и он, сначала робко, а потом все смелее и смелее, рассказал все, чему выучился, показал свое искусство в чтении, письме и счете.
Удивление Петра Степановича возросло: оказалось, что его маленький лакей в короткое время, почти самоучкой, выучился столько, сколько другие дети не выучиваются с помощью учителей в два-три года усиленных занятий.
– Ну, брат, – сказал он, окончив экзамен: – тебя, по настоящему, не за иглу надо присадить, а за книгу. Хочешь ты продолжать учиться?
– Хочу, очень хочу! – вскричал Илюша и посмотрел на хозяина не угрюмым взглядом волчонка, а блестящими радостью глазами.
– Хорошо, так это мы устроим. Так как оказывается, что ты не баловался все это время, а напротив, то мы пока отложим мысль о сапожнике. К своему Антоше бегать тебе нельзя, если он уезжает, а вместо него я сам попробую понемногу заниматься с тобой. Что из этого выйдет – покажет будущее.
Об этом будущем Илюша и не думал. Ему было довольно настоящего, и это настоящее казалось ему так удивительно хорошо, что он несколько раз спрашивал себя – уж не сон ли все это?
В один весенний день толпа мальчиков-гимназистов с шумом выбежав из подъезда дома гимназии, собралась на углу улицы и о чем-то горячо рассуждала.
– Это ни на что не похоже! – кипятился стройный четырнадцатилетний мальчик с тонкими чертами лица и большими темными глазами. – Если мы будем все спускать ему, он, пожалуй, станет бить нас!
